Литература[ | ]
- Введенский А. М.
Житие варягов-мучеников: летопись и пролог // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. — 2008. — № 3 (33). - Введенский А. М.
Житие варягов-мучеников (функционирование легенды в летописи и в прологе) // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. — 2009. — № 4 (38). — С. 63—72. - Клосс Б. М.
Житие Федора варяга и его сына // Письменные памятники истории Древней Руси. Летописи. Повести. Хождения. Поучения. Жития. Послания. Аннотированный каталог-справочник. — СПб., 2003. - Колесов В. В.
Сказание о варяге и сыне его Иоанне // Русская речь. — 1981. — № 5. - Лукин П. В.
Сказание о варягах-мучениках в начальном летописании и Прологе: текстологический аспект // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. — 2009. — № 4 (38). — С. 73—96. - Марков А. В.
Как звали первых святых мучеников на Руси // Сборник харьковского историко-филологического общества. — Т. XVIII. — Харьков, 1909. — C. 437. - Пичхадзе А. А., Ромодановская В. А., Ромодановская Е. К.
Жития княгини Ольги, варяжских мучеников и князя Владимира в составе Синайского палимпсеста (рнБ, Q.п. I.63) // Русская агиография. Исследования. Публикации. Полемика. — СПб., 2005. — С. 302—303. - Рожнецкий С.
Как назывался первый русский святой мученик? // ИОРЯС. 1914 г. — Пг., 1915. — Т. XIX. Кн. 4. — С. 95—97. - Турилов А. А.
«Человек божий именем» (Об имени старшего варяга мученика) // Восточная Европа в древности и средневековье: язычество, христианство, церковь. Чтения памяти члена-корреспондента АН СССР В. Т. Пашуто. Москва, 20—22 февраля 1995 г. Тезисы докладов. — М., 1995. - Шахматов А. А.
Как назывался первый русский святой мученик? // Известия АН. — 1907. — Т. 1. — № 9. - Шахматов А. А.
Разыскания о древнейших русских летописных сводах // Разыскания о русских летописях. — М., 2001. — С. 26—27, 335—336.
- Poutsko B. G.
Les martyrs varègues de Kiev (983) // Analecta bollandiana. — 1983. — T. 101. Fasc. 3/4. — P. 374—375.
Память[ | ]
Десятинная церковь в XIX веке
На месте мученической кончины отца и сына Святой Владимир воздвиг впоследствии Десятинную церковь Успения Пресвятой Богородицы — первый каменный храм Киева, освящённый 12 мая 996 года.
5 июня 1983 года благодаря Комитету русской православной молодёжи состоялось торжество с участием 600 человек, во главе которых были иерарх зарубежной церкви митрополит Филарет (Вознесенский), архиереи, духовенство и монахи. Местом проведения торжества был выбран большой зал отеля «Уолдорф-Астория». Ввиду предстоявшего 1000-летия Крещения Руси было принято решение отметить 1000-летие первых русских мучеников Святого Феодора и его сына Иоанна[6].
Примечания[ | ]
- ↑ 12Романов Б. С.
Роковые предсказания России. — М.: ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», 2006. — С. 132. — 320 с. - ↑ 12345
Святые мученики Феодор Варяг и сын его Иоанн (рус.). Православие.ру. Дата обращения: 7 сентября 2011. - ↑ 12
Святой равноапостольный князь Владимир (рус.) (недоступная ссылка). Мир. Человек. Слово. Дата обращения: 7 сентября 2011. Архивировано 1 июля 2013 года. - Здравомыслов К. Я.
Феодор (мученик, варяг) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918. - Знаменский П. В.
История Русской Церкви. — Сергиев Посад, 2006. — С. 9—10. — 87 с. - Почитание преподобного Серафима Саровского в русском зарубежье
Отрывок, характеризующий Феодор Варяг и сын его Иоанн
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю. Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность. По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го. С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться. В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду. Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий. – Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было! Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого. 31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые. Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале. Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным. – Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да? И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
