Православие.Ru
Повар, фермер и студент – о том, что они ищут и находят в знаменитой обители.
Молодые всегда тянулись в Оптину пустынь, но в последнее время их можно встретить здесь особенно часто (по нашим наблюдениям). Едут на автобусах, поездах, машинах. Как туристы, паломники, трудники. Едут компаниями, парами, в одиночку. Причем все они проводят в обители достаточно много времени. Мы решили не строить домыслы и не искать объяснений этой тенденции в социологии или психологии (или где еще нынче ищут ответы?), а спросили у девушек и парней прямо: почему модным выставкам и сериалам они предпочитают монастырь?
Александр. Атеист, наверное
Александр человек немолодой, но это был первый человек, с которым я заговорил в тот день. Он привлек мое внимание тем, что слишком быстро вышел из Владимирского храма. Я как раз стоял на паперти и искал в толпе паломников, к кому бы пристать с вопросами для материала. К тому же Александр встал рядом со мной – отсюда ему было удобно снимать на свою видеокамеру купола Введенского собора.
– Чего-то вы быстро вышли, – не удержался я.
– Да это жене надо, она верит, по святым местам ездит, а я больше атеист, наверное.
Мне тут больше всего понравилось слово «наверное».
– Атеист, а места всё равно святыми называете.
– Ну, святые русские места – это же история.
Тут дождик пошел, давно собирался.
– Мы, в общем-то, только начали по святым местам ездить. Уже были в Дивеево, теперь решили здесь побывать. Надо же куда-то ездить. За границу не очень тянет, свое знать надо.
– И ничего в вашем сердце не екает, когда вы ходите по святым местам?
– Нет, – быстро отвечает Александр, будто был готов к такому вопросу, – я же говорю, я атеист, еще и коммунист бывший.
На этот раз мне нравится слово «бывший». Мне хочется с ним поговорить об этом, но тут Александр все-таки заходит в храм, а мое внимание переключается на компанию молодых людей.
Цепь золотая. Рассказы о новых чудесах Оптинских старцев
Икона свв. прпп. Оптинских старцев. Фото: hram-dimitria.ru |
Перед канонизацией Оптинских старцев мне дали послушание – собирать материалы о чудотворениях, свершившихся по их молитвам уже в наши дни.
– Да этих чудотворений столько, – сказала мне тут же экскурсовод Татьяна, – что я никогда не пользуюсь примерами из книг, но рассказываю лишь о том, что произошло в нашей группе, и при этом у всех на глазах. Вот неделю назад был случай.
И Татьяна рассказала историю про старушку, рабу Божью Галину. Была эта Галина некогда знаменитой ткачихой и ставила рекорды, потому что с детства была быстроногой и требовала выхода удаль души. А потом с быстроногой Галиной случилось то, что случается со всеми: молодость ушла – не простилась, старость пришла – не поздоровалась. Ноги у бабы Гали теперь бугрились узлами варикозных вен и отекали так сильно, что из всей обуви она могла носить лишь домашние тапочки.
Однажды в магазине бывшая ткачиха перемеряла, кажется, всю обувь, но в любой обувке ногам было больно.
– Попробуйте примерить вот это, – предложила ей продавщица итальянские сапоги из мягкой кожи и с нежным овечьим мехом внутри.
Обулась в них бабушка и себе не поверила: мягонько, удобно и тепло ногам.
– Беру, заверните, – растаяла она от счастья.
А потом посмотрела на ценник и поняла: эти сапоги не из её полунищей пенсионерской жизни, но из жизни, скажем, принцессы Дианы. Так началось то искушение, когда бывшая ударница коммунистического труда дала себе клятву – разобьётся в лепёшку, а купит сапоги. Жила она теперь впроголодь, экономя каждую копейку. А ещё устроилась консьержкой в дом для новорусских, где давали щедрые чаевые за услуги того рода, когда надо дотащить до лифта пьяную в хлам старшеклассницу и прибрать непотребства за ней. Девица, протрезвев, совала консьержке доллары и, матерясь, обещала, что обломает бабке рога, если та «стукнет» родителям о её похождениях.
Горек был этот лакейский хлеб, зато удалось купить сапоги. Именно в этих итальянских сапогах раба Божья Галина приехала на экскурсию в Оптину пустынь и летала здесь на крыльях счастья. А перед отъездом из монастыря сапоги пропали. Случилось это так. Ночевали тогда паломники в помещении, где народу было, как в бочке сельдей: трёхэтажные нары, а в узком проходе множество обуви и вещей. Просыпались паломники ещё затемно, чтобы, наспех побывав в храме, ехать потом дальше по другим монастырям. Первой в то утро проснулась студентка из Вологды и, перепутав спросонья обувь, сунула ноги в бабушкины сапоги и убежала в них на автобус или, может быть, в храм. Словом, пенсионерке достались сапоги студентки – точно такие же, итальянские, но на несколько размеров меньше. Как старушка втиснула в них свои больные ноги и со стоном доковыляла до автобуса, об этом лучше не рассказывать. Но в автобусе она расплакалась так горько, что экскурсовод Татьяна отложила отъезд на полчаса и велела Галине идти к мощам преподобного Амвросия Оптинского и просить его о помощи.
– Батюшка Амвросий всегда помогает, – убеждала она рыдающую паломницу. – Это опыт.
– А как просить, чтобы помог? – робко поинтересовалась та.
– Обыкновенно – сначала покаяние, а потом прошение.
У мощей преподобного Амвросия Оптинского служили в тот час молебен. Пала старушка ниц пред мощами, желая покаяться, и вдруг вскипела гневом: выходит, украли у неё сапоги, а ты ещё кайся при том? Да знает ли кто, ценой каких унижений она зарабатывала на сапоги? И тут ей ярко припомнился тот первый случай, когда она помогала добраться до лифта старшекласснице в разорванном платье, а та плакала так отчаянно, что было понятно: надругались над ней. Ей бы пожалеть эту девчушку или броситься в ноги её родителям, умоляя: защитите своё дитя! Но она лишь молча потворствовала тому падению, когда девчонка спивалась у неё на глазах.
Старушка теперь сгорала от стыда, ужасаясь тому помрачению разума, когда сапоги и проклятые доллары стали для неё дороже чести и Бога. О пропаже сапог она уже не жалела. Но было так жаль эту несмышлёную школьницу, что старая женщина теперь молилась о ней. Сокрушаясь всем сердцем, она положила земной поклон перед мощами и обнаружила, что рядом с ней молится студентка в её сапогах.
Что было дальше, уже понятно. И когда паломница Галина вернулась в автобус в своей мягкой удобной обуви, все так обрадовались этой скорой, незамедлительной помощи дивного старца Амвросия, что дружно запели: «Радуйся, преподобне Амвросие, богомудрый учителю веры и благочестия».
– Сапоги это, блин, мелочь, – прервал рассказ экскурсовода бритоголовый браток. – А вот со мной случилось настоящее чудо. Слушайте все – отвечаю за базар!
– Не слушайте его. Он же бандит! – сказала строгая богомолка, тётка бандита.
– Не сын, а исчадие ада, – поддержала тётку мама рассказчика.
– Мамань, да я ж обещал завязать, – заныл бандит.
В общем, история здесь такая. Николай, так звали «бандита», вырос в том сугубо женском окружении, где его тётки и мать строго постились, подолгу молились и даже пытались перевоспитывать их приходского батюшку. В детстве тётки называли Николеньку ангелочком и часто водили в церковь. А повзрослев, он утратил веру и наотрез отказался ходить в храм.
К сожалению, такие истории нередки, и вот, например, одна из них. Старенькая монахиня воспитывала сироту-племянника. Мальчик рос кротким богомольцем и сторонился всего мирского, ибо тётя говорила: «Мир во зле лежит». Словом, он неотлучно пребывал в храме, но иногда с удивлением спрашивал:
– Тётя, почему всюду жизнь да жизнь, а у нас только грех да грех?
Вырос мальчик и спился, забыв о Боге. Нечто похожее произошло, вероятно, и с Николаем. Правда, пить он не пил, но ввязался через дружков в криминальный бизнес и жил теперь «по понятиям». А все попытки образумить отступника давали один результат – скандал.
Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Николай, простудившись, оглох и метался как зверь по комнате от нестерпимой боли в ушах. Тётки объявили болезнь наказанием за грехи, призывая к покаянию. А доктор в поликлинике велел ложиться на операцию, чтобы удалить из ушей скопившийся гной. И тут наш храбрый разбойник так перетрусил, что решил из двух зол избрать всё же меньшее: лучше отправиться в храм на покаяние, чем ложиться под нож. Вот тогда родня и повезла своего «бандита» по святым местам в надежде на исцеление души и тела. Сначала они побывали в Дивеево у преподобного Серафима Саровского. Потом посетили Киево-Печерскую лавру, а оттуда двинулись на Валаам. Когда же болящего Николая доставили, наконец, в Оптину пустынь, он уже так изнемог, что безучастно сидел на ступеньках храма и лишь постанывал от боли.
– Что с вами? – спросил его проходивший мимо иеромонах.
– Батюшка, я исчадие ада, а только уши сильно болят.
– Бог милостив, – сказал иеромонах и привёл его к мощам преподобного Оптинского старца Варсонофия.
В храме было пусто, да и иеромонах куда-то исчез. И Николай стоял в одиночестве перед мощами, рассматривая фреску с изображением того чуда, когда по молитвам преподобного Варсонофия исцелился глухой человек. В то, что такое чудо было, он верил, потому что раньше люди любили Бога, а Господь помогал им. Но кому нужен Бог, думал он, в нынешнем мире, где надо оподлиться, чтоб преуспеть? Откуда-то из детства ему вдруг вспомнились слова Евангелия о том одиночестве Иисуса Христа, когда Ему негде было главу подклонити. И Николай заплакал, повторяя про себя: «Господи, Тебе ведь негде главу подклонити, и нет Тебе места теперь на земле. Да что за жизнь, если Бог не нужен? И Тебя, Иисусе, за все Твои милости только ведь снова от злости распнут». Он и сам не знал, почему плакал. Но тут сошлось всё разом: нестерпимая боль в ушах, надрыв от бессмысленной жизни и горечь утраты Бога.
В храм вошла экскурсия, направляясь к мощам. Николай торопливо смахнул слёзы и тут обнаружил, что мокрыми были не только щёки, но шея и плечи. Это вытек из ушей гной, исчезла боль, и восстановился слух.
«Идеже бо умножися грех, преизбыточествова благодать» (Рим. 5, 20). И исцеление многогрешного Николая ещё раз свидетельствует о том.
* * *
И всё же история Николая смущала. Конечно, он обещал «завязать», но велика ли цена общений? Впрочем, всякое бывает. Помню, как лет десять назад в Оптину пустынь часто приезжал рэкитёр на джипе. Впереди у джипа была приварена скобою труба, игравшая, как выяснилось, роль тарана. Именно так рэкитёр таранил и сокрушал ларьки тех торговцев, что дерзнули сопротивляться бандитам, отказываясь платить им дань. Странный это был паломник – подолгу жил в монастыре и слёзно каялся тут, а потом возвращался в мир на свой разбойничий промысел. Завершилась эта история тем, что странный человек раздал своё имущество бедным и ушёл навсегда в дальний северный монастырь.
И всё же отцам Оптиной пустыни свойственно осторожное отношение к чудесам. Бывало, рассказываешь в восторге:
– Батюшка, Игорь так переменился после явленного ему чуда.
А батюшка вздыхает:
– Надолго ли переменился?
К сожалению, мне и самой приходилось наблюдать, как чудо, казалось бы, способное перевернуть всю жизнь человека, вызывало лишь временный духовный подъём. А потом опять засасывала та рутина жизни, где душа уже сроднилась с грехом. Словом, сказанное в Евангелии, сказано и про нас – где-то семя Сеятеля падает на камень, а где-то на плодоносную землю, и тогда вершит свой подвиг душа. Вот почему расскажу историю обращения Светланы, выросшей вне Церкви и даже не имевшей верующих знакомых, способных хоть как-то наставить её.
Познакомились мы со Светланой так. Однажды в опустевший после службы храм вошла совсем юная с виду паломница, жена офицера, как выяснилось.
– Я представитель полка, – сказала она строго. – У нас полк полёг в Чечне. Не подскажете, где можно подать за упокой?
Иеродиакон Илиодор привёл паломницу к свечному ящику, и та стала подавать даже не записки об упокоении, но пространные бумажные простыни со списком погибших, заверенные печатью полка.
– Не по форме написано. Надо переписать, – сделала ей замечание послушница, принимавшая записки.
– У них полк полёг в Чечне, – тихо и грозно сказал ей иеродиакон. – И что, форма важнее души?
Убиенных на поле брани было так много, что просфор не хватило и отец Илиодор ушёл за ними в алтарь. А Светлана рассказывала мне тем временем историю своей жизни, а точнее, историю той большой любви, где всё было просто и чисто. С Серёжей они были неразлучными с детства. А когда Сергей окончил военное училище, они обвенчались. Светлана уже готовилась к рождению своего первенца и вязала пинетки, когда Сергея и его полк отправили в Чечню. Через месяц «чёрный тюльпан» доставил в их часть первые гробы, а Светлану увезли на «скорой» в роддом. Когда другие роженицы кричали от боли, она кричала от страха за мужа – вдруг Серёжу убьют и как ей жить без него? Так началось её материнство и путь к Богу. Ни одной церкви вблизи их воинской части не было. А венчаться они с Сергеем ездили в город, правда следуя здесь, скорее, обычаю: «так надо», так красиво, и почему-то не вызывал уважения гражданский невенчанный брак. Но в церкви им очень понравилось, и на память об этом светлом дне Сергей купил в иконной лавке книгу об Оптинских старцах. Это всё, что было у Светланы, – одна-единственная книга о великих угодниках Божиих, но она почувствовала чутким сердцем неведомое ей прежде дыхание святости. Днём и ночью, пока спал младенец, она неустанно полагала земные поклоны и молила Оптинских старцев спасти, защитить и уберечь от смерти воина Сергея.
Молиться, по её словам, Светлана совсем не умела. Но так велика была любовь юной жены, что шла её молитва, похоже, до Неба. Сослуживцы рассказывали потом – Сергея, действительно, хранило от смерти некое чудо. Пули, казалось, огибали его, а снаряды разрывались в том месте, откуда он только что ушёл. Солдаты теперь теснее жались к своему офицеру, уверовав, что рядом с ним безопасно. Это было настолько явственное чудо, что командование полка приняло решение: послать своего представителя в Оптину пустынь, чтобы выяснить, каковы условия размещения и сможет ли монастырь принять их, если их воинская часть приедет помолиться сюда. Так Светлана оказалась в монастыре и теперь от всего сердца благодарила Оптинских старцев за чудесное спасение мужа.
Делала она это по-своему: встанет на одно колено и благоговейно целует икону, как целуют на присяге знамя полка. Послушница, дежурившая за свечным ящиком, опять переживала, что всё «не по форме». Но и она не осмелилась сделать замечание, потому что за странностями поведения стояло главное – опыт живой веры.
Светлане хотелось подольше побыть в монастыре, но она кормила грудью младенца и надо было уезжать.
– Ой, – спохватилась она перед отъездом, – я же не приложилась ещё в Оптиной к мощам преподобного Серафима Саровского. А я так много молилась ему о Серёже.
* * *
Кто дерзнёт утверждать, что воину Сергею помогали лишь Оптинские святые, а преподобный Серафим Саровский не помог? Или как вычленить сугубо оптинскую благодать, если чудотворениям, свершившимся в Оптиной пустыни, предшествовали молитвы у святынь Киева, Валаама, Дивеево? Вот такими вопросами завершилось моё послушание.
Однажды я поделилась своими сомнениями с иеромонахом Марком из Пафнутьево-Боровского монастыря, а тот вместо ответа рассказал мне такую историю.
У одной супружеской пары тридцать лет не было детей, хотя врачи утверждали – они здоровы. Все эти годы они ездили по святым местам, вымаливая дитя. Оба были уже в летах, когда побывали в Оптиной пустыни и горячо молились здесь Божией Матери и Оптинским старцам. Уезжая из Оптиной, они искупались в монастырском источнике преподобного Пафнутия Боровского. А через девять месяцев после этого купания у них родился чудесный здоровый сын. И счастливые супруги уверовали – сыночек дарован им по молитвам преподобного Пафнутия Боровского. Вот и приехали они в Пафнутьево-Боровский монастырь с просьбой окрестить их ребёнка именно здесь.
– У нас в монастыре тогда не крестили, – рассказывал иеромонах Марк. – Но я с радостью окрестил этого младенца. Вот уж воистину дитя молитвы, которого родители вымаливали тридцать лет.
В счастье забываются былые скорби. И счастливые родители уже не вспоминали, как тридцать лет молились и скорбели о своём бесплодии. Теперь им ясным солнышком улыбался младенец и помнились лишь светлые воды источника с иконой преподобного Пафнутия Боровского на стене.
Собственно, то же самое происходила на моём послушании: люди помнили лишь «результат» – дивную помощь по молитвам Оптинских старцев. И забывалось самое главное: как ради исцеления души Господь испытывал их скорбями и чуду предшествовал долгий путь покаяния и странничества по святым местам.
В общем, исписала я на том послушании несколько тетрадок, обнаружив в итоге: чисто оптинским «малым чудом» была здесь лишь история с сапогами. В остальных случаях Оптинские старцы помогали людям вкупе с другими святыми, и была неразрывной эта духовная связь. Для канонизации такие истории были не вполне подходящими, и я спрятала свои записи подальше, надолго забыв о них. А недавно прочитала у преподобного Симеона Нового Богослова следующее:
«…Святые, приходящие из рода в род через делание заповедей Божиих, сочетаются с предшествующими по времени святыми, озаряются подобно тем, получая благодать Божию по причастию, и становятся словно некоей золотой цепью, в которой каждый из них – отдельное звено, соединяющееся с предыдущим через веру, дела и любовь, так что они составляют в едином Боге единую цепь, которая не может быть легко разорвана».
Это, действительно, золотая неразрывная цепь. А потому расскажу несколько историй из тех забытых тетрадок, где воочию являла себя связь Оптинских святых с преподобным Серафимом Саровским или преподобным Пафнутием Боровским.
Одна местная жительница попросила записать такой случай. У её младшей сестры умирал в больнице от пневмонии новорождённый младенец. Врач попался хороший и старался помочь, а только младенец угасал на глазах. Однажды молодая мама услышала, как доктор сказал медсестре:
– Жаль малыша, через час-другой умрёт. Уже агония началась.
Тогда мать схватила ребёнка в охапку и, сбежав из больницы, примчалась на такси в Оптину, к монастырскому источнику преподобного Пафнутия Боровского. Стояли тридцатиградусные крещенские морозы. Но она помнила рассказы бабушки об исцелениях на этом источнике и с молитвенным воплем о помощи трижды окунула младенца в эту ледяную купель. Потом закутала ребёнка в свою шубу и увезла его домой. Пусть, думалось ей, хотя бы умрёт среди родных. А младенец проспал почти сутки и проснулся уже здоровым.
А одна моя деревенская знакомая, уже покойная бабушка Устинья, видела воочию преподобного Пафнутия Боровского. Однажды, ещё девчонкой, она поленилась идти на реку полоскать белье и решила прополоскать его в источнике преподобного Пафнутия Боровского. Монастырь к тому времени был уже разорён и закрыт, часовню над источником преподобного Пафнутия Боровского тоже разрушили. А пионервожатая объясняла им в школе, что святые источники – это наглая ложь попов, ибо вода в них просто вода. Но, когда Устинья окунула в источник мыльное белье, из воды стал подниматься преподобный Пафнутий Боровский – она сразу узнала его по иконам. А монах так строго смотрел на неё, пригрозив пальцем, что девочка в страхе бежала от источника, бросив на землю корзину с бельём.
Похожий случай был с моим знакомым. После крещения он прожил целое лето в Оптиной пустыни и каждый день ходил на источник преподобного Пафнутия Боровского. Однажды после купания он обнаружил, что на обувь налипли комья грязи, и вымыл обувь в источнике. Вода в купели потемнела от грязи, а у моего друга потемнело в глазах. Он в ужасе обнаружил, что слепнет и уже едва различает предметы. Кое-как он добрался до моего дома и с порога сказал:
– Я слепну, потому что осквернил святой источник. Я уже понял, какой это грех.
Врач говорил ему потом что-то непонятное о тёмной воде в глазах. И понадобились две операции, прежде чем начало восстанавливаться зрение.
* * *
Наивные истории о том, как некоторые паломники вроде Светланы ищут в Оптиной пустыни мощи преподобного Серафима Саровского, считая его Оптинским старцем, тоже далеко не наивны. И вот одна из таких историй.
Однажды в Оптину пустынь приехала молодая женщина и попросила окрестить её здесь.
– А почему вы хотите креститься именно в Оптиной? – спросил её игумен Сергий (Рыбко), ныне настоятель московского храма, а в ту пору оптинский иеромонах.
– А ко мне один старчик приходит и всё уговаривает покреститься. Вот я и приехала креститься к нему.
Приезжая так подробно описывала внешность своего «старчика», что отец Сергий заподозрил: вдруг к ней, действительно, являлся кто-то из Оптинских старцев? Стал показывать ей фотографии и иконы Оптинских старцев, но женщина уверенно отвечала: «Не он». И вдруг она просияла от счастья, увидев икону преподобного Серафима Саровского:
– Да вот же мой старчик, вот он, мой радостный! Он даже говорит, знаете, так: «Радость моя, прошу, покрестись».
Великие угодники Божии иногда видят святых. Но чтобы к некрещёному человеку приходил в наши дни преподобный Серафим – это, согласитесь, достойно удивления. Отец Сергий стал расспрашивать женщину, допытываясь, что же в ней особенного. А ничего особенного в её жизни вроде бы не было – живёт в однокомнатной квартире с мужем, сыном и парализованной свекровью, а работает продавщицей. Зарплата более чем скромная, но женщина даже мысли не допускала, что можно обсчитать или обвесить кого-то. А ещё она не представляла себе, как можно поссориться с мужем, ни разу не поссорившись с ним. Кроме сына, ей хотелось бы иметь ещё детей, да не даёт пока деток Господь. А уходом за парализованной свекровью молодая женщина не только не тяготилась, но буквально не чаяла в свекрови души.
– Мы ведь с мужем и сыном почти никуда не ходим, чтобы не оставлять нашу бабушку в одиночестве, – рассказывала она. – Но вот сидим мы втроём вечерами, разговариваем о чём-то, а на душе почему-то такая радость, что и не знаю, как рассказать.
Роман, повар
Девушка и двое парней – без зонтов, без плащей, как и нет дождя – медленно обходят святыни обители, могилы старцев, Поклонный крест… Но в глаза бросается не то, что они не замечают дождя и не суетятся, а внешний вид, больше напоминающий вид хиппи. Особенно выделяется один парень – длинные светлые волосы, джинсы, рубашка в клетку. Подхожу, знакомимся. Роман – калужанин, но уже 6 лет живет в Казани: там нашел жену (улыбчивая скромная девушка немного отошла от нас, чтобы не мешать беседе), устроился работать. «Я повар, последний год пиццу пек, но уволился перед поездкой сюда», – рассказывает Роман.
– А зачем вы вообще в Оптину приехали?
– Ну как?! – удивляется вопросу Роман. – Спасения хочется… – и, чуть помедлив, добавляет: – спасения всем. Мы за духовным окормлением приехали, и персонально к отцу Никону – поговорить, посоветоваться. Святые места посетить, к тому же. Вот, в Клыково были, сейчас в Шамордино поедем.
За дежурным паломническим объяснением на самом деле скрывалась нетипичная для молодых история. Спустя еще немного времени Роман рассказал:
– Я лично к Богу пришел в зрелом возрасте, ну, относительно зрелом, в 19 лет. До этого вообще был далек от веры, меня в ней не воспитывали, мама до сих пор резко негативно к этому относится. Но ничего страшного, жена зато по-другому смотрит!
У меня друг есть, он к вере пришел немного раньше меня, но не склонял никогда, мы просто разговаривали о Боге. А потом… Я помню этот день очень хорошо… Я сидел и читал новости, про то, что в мире происходит, а там какие-то взрывы, войны, наводнения, где-то детей убили, где-то еще что-то, и я побежал в храм. Увидел в храме батюшку и говорю: я не верю, ну, нет у меня веры, а очень хочу, чтоб была. Что мне делать, с чего начать? Он мне: «Ты молись, чтоб веру тебе дали». Вот и все. Потом пошло-поехало. Воцерковился.
В Оптину мы уже четвертый раз приезжаем. Сюда тянет, к тому же здесь такая история, даже атеисты едут.
Когда Роман произнес слова «история» и «атеисты», я даже, наверное, побледнел.
– Вы думаете, что только история их тянет?
– Искра Божия тянет. Приезжают туристами, а уезжают паломниками. Ну, то есть, они сами не осознают, может быть, в какие места приехали, без каких-то христианских мотивов, а потом, может быть, и срабатывает! История Красной Пасхи многих притягивает, это когда убийство трех монахов произошло здесь в 1993-м году.
– Сегодня молодых именно эта история больше всего, скажем так, «цепляет»?
– Меня больше, да. Но старцы тоже. Когда читаешь изречения, там интересные вещи попадаются: «всяк человек ложь – и я тож». Такие вот коротенькие, красивенькие. А вообще-то, мне кажется, любого человека православного тянет сюда. И это нормально.
Роман с другом и женой уходят в сторону часовни на месте захоронения убиенных в 1993-м году монахов. Дождь по-прежнему льет как из ведра. Но по-прежнему его никто не замечает. Вокруг все как обычно: толпы паломников, окружающие могилы, храмы, кого-нибудь из братии…
Только разве что знаменитые монастырские вороны поутихли.
Андрей, будущий чиновник
Андрея я увидел на скамье возле южной монастырской стены. Вид у него был уставший, но умиротворенный. Трудник, догадался я.
И действительно, Андрей уже в третий раз приезжает в Оптину трудником, каждый раз по две недели, нынче послушание проходит в монастырском саду. «Мешков 15 яблок собрали вчера, облепиху собирал еще, исколол все пальцы, – Андрей не жалуется, это я его попросил живописать в красках жизнь современного трудника, – но в основном на подсобном хозяйстве работаем, коровники, лошади, кого только нет».
– Много среди трудников молодых?
– Хотелось бы больше, но есть. Наверное, не все молодые готовы в пять утра вставать! – смеется Андрей.
Самому Андрею рано вставать легко. Студенческая привычка. Учится он в престижном РАНХИГСе, на государственном управлении. То есть он будущий чиновник. «Хотя меня к этому не очень тянет, я бы лучше где-нибудь с людьми работал, а не в Госдуме».
– А что в Оптину тянет?
– Я занимался самбо 10 лет, потом травма случилась, лопнул сосуд в голове, после этого здоровье ухудшилось. И есть боязнь умереть без покаяния, так, наверное, сказать можно. Вот и езжу по монастырям. Еще с детства меня отец к вере привел.
А еще от суеты спасаюсь. В Москве очень бурный трафик, очень много посторонних дел, беготня, Интернет, мессенджеры… Сюда приезжаешь, думаешь, к чему вообще все это, все же бессмысленно. Но потом все равно приходится возвращаться – учеба, родители, которым нужно внимание…
…Мы сидим напротив могил братии монастыря, деревянные и черные железные кресты венчают усыпанные цветами холмики. Мой собеседник смотрят на все это не глазами паломника, а как бы сквозь кресты, сквозь цветы – так смотрят, что мой следующий вопрос – не хотел бы ты остаться в Оптиной навсегда? – отпадает сам собой.
– Приходится как-то держаться веры в миру, не забывать Бога. Конечно, это очень сложно. Потому что страсти одолевают постоянно, – не скрывает Андрей.
– Сейчас столько нападок на Церковь. Это уменьшает шансы найти понимание у сверстников? Возникают с ними споры на тему религии?
– Дьявол очень хитро вообще-то обманул наше молодое поколение, все негативное идет же в Интернете, да и жизнь вся теперь там. Люди даже не понимают, что есть другой мир, что есть Оптина, что вообще есть другая страна и другая жизнь. Все тяжелее объяснять невоцерковленным какую-то суть Православия, рассказывать о священниках. Никто не знает даже, что есть священнослужители, которые воевали, которые много добра делают… Обычно представление о них у молодых людей стереотипное, интернетное. Но надо отстаивать своих священников, всегда нужно это делать. Я обычно просто объясняю: вот, смотри, ты идешь в магазин за хлебом, но чтобы этот хлеб появился на прилавке, нужны посредники, кто-то его готовит, кто-то привозит. Без «кого-то» этого бы хлеба не было. Священнослужители – тоже посредники, без них невозможно совершить церковные таинства. Священник, как проводник, соединяет Бога и человека.
А нападки на Церковь, я не знаю, какие могут быть – Господь поругаем не бывает.
Колокольный звон сзывает всех на службу. Андрей извиняется и уходит. По пути кланяется тем могилкам, на которые так проникновенно смотрел всю беседу.
Тайны и чудеса Оптиной пустыни
Преподобный Амвросий Оптинский – живший совсем недавно святой, основатель Шамординский пустыни и Оптинский старец, учитель и целитель. Он оказывал очень большое влияние не только на любивших и почитавших его крестьян, но и на образованное общество XIX века.
Будущий преподобный родился в семье сельского священника, но еще во времена семинарии был отъявленным… франтом. Лишь тяжелая болезнь заставила его полностью пересмотреть свои взгляды, дав обет Богу уйти в монастырь.
8 октября 1839 г. Он приехал в Оптину, где был с радостью принят в послушники преподобным старцем Оптинским старцем Львом (Наголкиным). Отец Лев сразу сделал молодого и образованного послушника своим келейником, то есть секретарем и помощником. Кроме того, послушником будущий святой выполнял ряд непростых послушаний в трапезной: варил дрожжи и был хлебопеком. Через малое время, в 1841 году Александр принял рясофорный постриг и был наречён Амвросием, в честь святителя Амвросия Медиоланского – проповедника и просветителя.
В 1842 году его постригли в мантию, то есть «малый ангельский образ», малую схиму. Он дал обеты послушания настоятелю обители, отречения от мира и нестяжания – то есть отсутствия своего имущества, все отныне принадлежало монастырю и сам монастырь брал на себя обязанность обеспечивать жизнь святого. Такое пострижение монахов идет с древности и продолжается до настоящего момента.
Через год святого Амвросия рукоположили в иеродиакона, то есть сделали монашествующим священнослужителем, не совершающим Литургию, но участвующим в богослужении и помогающим священнику. В том же году Господь послал ему новое испытание, новую тяжелую болезнь: простудившись зимой, он занемог. Братия думала, что Амвросий скончается и по традиции 9 декабря 1845 года его рукоположили в иеромонаха, как бы давая тем утешение его душе. Святой почти не мог двигаться и два года находился между жизнью и смертью, но выжил. Однако до самой смерти, которая последовала в 1891 году, он не мог совершать богослужения и даже почти не в состоянии был передвигаться, будучи большую часть времени лежачим. За ним ухаживал келейник.
Святость преподобного Амвросия освещала каждого приходящего к нему. Этот немощный физически человеком был великим духовно. С терпением переносил он свою тяжелую болезнь, утешая и многие тысячи людей, приходящих к нему. Сначала он стал старцем только Оптической обители, а затем к нему стало приходить множество и обычных людей, упавших от монахов о прозорливости старца. Господь давал ему знание человеческих мыслей, прозорливость о настоящем и дар предсказания будущего – то есть советов относительно грядущего. Ведь священники Православной Церкви тем и отличаются от экстрасенсов и гадалок, что, видя Духом Божиим будущее, не говорят просто, что будет, а дают совет, как лучше поступить по послушанию воле Божией.
Старец никогда не показывал людям тяжесть всего состояния, но рассказывал, как он рад служить и помогать людям. Не вставая с постели, он благословлял передавать материальную помощь нуждающимся. Его попечением жили ученики семинарий, насельники приютов и богаделен, вдовы. Обо всех он помнил, о жизни каждого узнавал.
Образовался круг почитательниц святого старца, желавших также посвятить свою жизнь Богу и людям, и преподобный Амвросий благословил создание известного сегодня всей России Шамординского монастыря – Казанской Амвросиевской пустыни. Здесь заботились о детях и стариках, возделывали землю, помогали в больнице занемогшим жителям окрестности (надо сказать, что в те времена само создание больницы было делом добрым: не была развита сельская медицина, а при транспортировке на лошадях больные часто умирали).
Все время старца было занято или молитвой, или ответами на письма, или общением с посетителями: приходили к нему и крестьяне, и дворяне, и сановники, причем и на просьбу о благословении на кормление индюшек, и на вопросы о государственном устройстве он отвечал с одинаковым вниманием и любовью. Зная настроения интеллигенции, ее мысли – ведь он успел до принятия монашеских обетов побыть в светском обществе, обучаясь в семинарии – он увещевал этих людей не предаваться пустой философии, умозрительным сплетениям мысли, но твердо исповедовать Православие, а значит – жить жизнью церковной, работать над собой по заветам Отцов Церкви.
Старец скончался в Шамординский обители, однако по завещанию преподобного его тело было похоронено в родной для святого Оптиной пустыни.
На могильной плите его были высечены слова апостола Павла, если перевести на русский: «Был для больных как немощный, чтобы и больных приобрести для Церкви Божией. Для всех был всем, чтобы спасти хотя бы кого-то». Имеется ввиду самоотречение преподобного, любовь его ко всем людям и понимание. Могила его находилась возле захоронения святого Макария, духовного наставника преподобного, бывшего духовником обители до него; сейчас над местом его захоронения находится часовенка, а мощи пребывают во Введенском соборе монастыря.