Православие как культрурообразующая религия России

ДОЛЖНО ЛИ ПРАВОСЛАВИЕ БЫТЬ СОВРЕМЕННЫМ?

Приблизительное время чтения: 8 мин.

Евгений Миронов, народный артист России, художественный руководитель театра Наций, Москва

Церковь не должна быть музеем

Как-то я спросил у знакомого священника: «Как быть с тем, что я, да и многие другие, не понимаем язык богослужения?» Батюшка ответил мне, что церковнославянский язык очень важен, что он сохранился во всей своей первозданности только в Церкви. А открыть книжку и выучить незнакомые слова — это, конечно, труд, но труд вполне посильный. Но… признаюсь честно, я не открыл книжку после этого.

Я слышал, что в Москве есть храм, где служба ведется на современном русском языке. Я думаю, это хорошо, потому что дает человеку (особенно молодому, делающему первые шаги в Церкви) возможность понять суть богослужения, а не просто стоять в храме завороженным красотой и мелодичностью. Всегда должен быть выбор.

Что касается миссионерства: я не считаю, что разговор с молодежью на ее языке — преступление по отношению к Церкви и вере. Конечно, во всем надо знать меру, но, без сомнения, быть музеем — намного хуже для Церкви: традиции сохранятся в неприкосновенности, а души многих молодых людей так и останутся за оградой.

Владимир Кулыгин, доктор юридических наук, профессор Хабаровской государственной академии экономики и права, Хабаровск

Современное — значит близкое людям

Мне

, человеку, крещеному совсем недавно, сложно сказать, что такое «современное Православие», потому что другого я просто не знаю. Но могу предположить, что «несовременное Православие» в современной России — это тот вариант, когда возрождение христианства понимают как реставрацию церковного устройства и личного быта по дореволюционным книгам, или когда на современные вопросы приходящих в храм людей дают «репринтные» ответы.

Облик Православия во многом зависит от настроя духовенства. Отрадно, что все чаще приходится видеть священников, свободно общающихся с людьми в любых обстоятельствах: в храме, на трамвайной остановке, на модной инсталляции в музее. Когда пастырь знает нужды современного мира и чутко реагирует на запросы верующих, тогда Православие становится ближе людям, тогда оно становится современным.

Православие не должно и не может быть «улицей с односторонним движением». Для меня совершенно очевидно, что чем больше духовенство будет идти в народ, тем больше людей поймут, что жизнь в Церкви — это живая жизнь, наполненная духовным смыслом. И чем больше людей сделают его своей жизнью, тем более современным оно будет для окружающих.

Сергей Худиев, публицист, директор Библиотеки христианской литературы, Москва

Вера — это рискованное предприятие

Иисус Христос

вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр 13:8), и Евангелие, которое возвещает Церковь, остается неизменным. Проходят века, меняются языки, культуры, складываются и распадаются могущественные империи — но главное, по сути, остается неизменным. люди не перестают быть заблудившимися грешниками, а Христос — истинным и верным Спасителем, Который пребывает в Своей Церкви, чтобы спасать тех, кто приходит к Нему с покаянием и верой.

Мы живем в мире с его меняющимися политическими, интеллектуальными или религиозными модами, с многочисленными «измами», каждый из которых — будь то национализм, феминизм, «новый век» или что-нибудь еще — видит себя наконец-то найденной высшей правдой и хотел бы подчинить, приспособить и подредактировать Евангелие применительно к своим нуждам. Поэтому нам и заповедано «не сообразовываться с веком сим».

Однако существует и другая опасность — абсолютизация одного из прошедших веков в истории Церкви, когда наследие не столько даже духовное, сколько культурное, становится чем-то более важным и ценным, чем спасение людей. Я думаю (не помню, возможно, я это у кого-то прочитал), что слова Апостола «не сообразуйтесь с веком сим» не означают «а вместо этого сообразуйтесь с VIII, или XVI, или XIX веком». Скорее они означают, что мы должны сообразовываться с вечным Евангелием, которое не привязано к какой-то определенной эпохе или культуре. Полностью следовать даже самым почтенным образцам прошлого не получится: нас просто не поймут те люди, к которым мы посланы. И тут приходится идти на риск, делать что-то так, как раньше не делали, навлекать на себя упреки людей искренних и ревностных, но глубоко приверженных определенной церковной культуре.

Вера — это рискованное предприятие; его невозможно обезопасить, я бы даже сказал, что пытаться его обезопасить — опасно. Вспомним притчу о талантах. Тот раб, который скрыл серебро Господа своего в земле, кажется, избрал самую безопасную линию поведения. Он надежно сохранил вверенное ему. Он руководствовался страхом — как бы не навлечь на себя гнев Господа, и как раз навлек его. Двое же других, как бы мы теперь сказали, пустились в авантюры. Они действовали на свой страх и риск — но в итоге именно их Господь и хвалит. Они думали не о том, как избежать наказания; они думали о том, как послужить своему Господу.

Егор Холмогоров, публицист, Москва

Мы чужие для модерна

Давайте немного разберемся со словом «современный». Когда мы говорим, что Россия должна иметь современную армию, то есть быть готовой к будущей войне, а не к прошлой, а тот, кто готовится к прошлой войне — проиграет, то в этом значении слова Православие всегда должно быть современным. Наша брань не против плоти и крови (Еф 6:12), наша духовная война уже идет, и ее главное глобальное сражение — в будущем. Для этой духовной войны мы должны быть экипированы наиболее действенными средствами, будь им хоть сто, хоть тысяча лет. Но мы не должны цепляться за то, что в нашей войне за людские души помочь не может, даже если у этого «чего-то» большая и почтенная история.

Однако обычно слово «современный» употребляется в другом, причем — частично оценочном смысле. Современный –значит соответствующий эпохе модерна, «новому времени», когда люди решили, что могут построить рай на земле, без Бога и Царствия Небесного. Главным средством строительства этого нового рая стало изобретение все новых и новых «инноваций», все новых и новых способов обойти фундаментальные законы бытия. Существует целая мифология «современности» — мода и свобода от предрассудков, «креативность» и «продвинутость». И отношения такой «современности» с Православием намного сложнее. Мы, православные, готовы выжить в любую эпоху и продолжать свое дело. Но в какие бы ультрамодные одежды мы ни рядились, мы все равно для модерна чужие, если «проповедуем Христа Распятого». Идея христианства и идея модерна — противоположны.

Другое дело, что идея модерна, пусть даже и в зомби-оболочке постмодерна, уже выдыхается и умирает. Мы живем в начале новой, уже совсем иной эпохи. И в этом смысле «быть современным» по лекалам модерна для Православия значило бы устареть.

Александр Гребенко, директор ООО «КФК», Санкт-Петербург

Cтать современными Православию

Я замечал, что Православие часто называют «верой старушек». Действительно, пожилых людей в храмах обычно больше, чем молодых. Но разве это говорит о несовременности Православия? Думаю, дело совсем в другом. Путь к вере всегда долгий и непростой, и, к великому сожалению, мы учимся исключительно на своих ошибках: пока не совершим грех сами — не поймем, к чему он приводит. Потому и задумываться о Боге мы начинаем только с возрастом, и в Церковь приходим зачастую уже немолодыми…

Главная проблема, по-моему, в том, что сегодня люди стесняются открыто говорить о своей вере, не ощущают ее как нечто естественное для себя. Наверно, это последствия долгих лет гонений на Церковь… Для меня важен другой вопрос: «Как нам стать современными Православию?»

Дмитрий Зайцев, председатель совета директоров Управляющей , Москва

Нельзя подстраиваться под жаргон

Картина мира постоянно меняется: вместо лошадей — машины, вместо гусиных перьев — компьютеры; но человек, по сути, остается тем же. Православие современно, потому что говорит о самом важном: об отношениях человека и Бога, души и вечности.

Без сомнения, священники должны уметь находить общий язык с молодежью. Не опускаться до примитивного уровня, конечно, но уважительно и чутко выслушивать каждого, кто пришел за советом, стараться подтянуть человека на более высокую ступеньку. А вот язык богослужения модернизировать, я считаю, не надо. Современный язык вырождается, и процесс этот необратим — он будет только прогрессировать. Неужели Церкви придется постоянно подстраиваться под каждый новый жаргон, претендующий на норму? Церковнославянский язык неслучаен: в нем заложено все: и мистика, и красота, и те корни, которых нам сегодня так не хватает.

Священник Димитрий Карпенко, заместитель главного редактора молодежно-публицистического журнала «Новый ковчег», Белгород

Внутри и снаружи

Cмотря что подразумевать под «современным Православием». Если говорить об использовании Церковью современных технологий — то это, по-моему, и обсуждать не стоит. Священники и православные миряне общаются сегодня в интернете и говорят современным языком, они не отвергают достижения технологического прогресса, да и не могут отвергать. Это все равно как если бы Святые Отцы Церкви отказывались бы использовать бумагу для записи своих поучений!

Скажу больше: мне кажется, что нет ничего страшного, если, при учете серьезной подготовки и благословения Церкви, когда-нибудь у нас появится богослужение на русском языке и будет выпущен новый перевод Писания, приближенный к современным языковым нормам. Здесь вопрос только в одаренности и талантливости переводчика, а принципиального запрета на это, конечно, нет.

Но наша вера при этом должна остаться той же, что была у апостолов и Святых Отцов. И это главное условие. То, что не касается сути вероучения, может меняться, но если мы забудем, в чем главный смысл церковного служения, отвергнем Бога или попытаемся как-то изменить свой взгляд на Него — наша вера перестанет быть христианством. Даже если внешняя атрибутика останется неизменной.

Священник Николай Емельянов,

заместитель декана богословского факультета ПСТГУ, Москва

Cвобода не ходить строем

Ответ

на этот вопрос принципиальным образом зависит от понимания слова «современный».

У Льюиса есть замечательное наблюдение по поводу интерпретации этого понятия. Он пишет, что часто, когда девушка говорит, что она «хочет быть современной», это значит что она хочет быть «потаскухой и дурой». Это звучит несколько грубо, но, к сожалению, в ряде случаев именно такое определение остается актуальным. В этом смысле Православие всегда будет несовременным, поскольку всегда будет противостоять духу мира сего, жить отдельно от него и самостоятельно.

Православие не может «идти в ногу» со временем, потому что оно ведет к абсолютной свободе, а не к хождению строем. Но в то же время, Православие не может не быть современным в том смысле, что оно всегда актуально. Оно проникает во все формы жизни этого мира, не смешиваясь с ним, но преображая его. Оно должно давать и дает ответы на жизненно важные вопросы, которые каждая эпоха ставит по-новому и которые требуют новых и убедительных ответов.

На заставке фрагмент фото с surfingbird.com

Почему духовенство не приемлет новые формы

Макаров: Есть исторические, социологические, антропологические, теологические, философские и ряд других причин. Если обобщить, во многом на современное храмостроение повлияла история XX века. Желание восстановить утраченное после смены курса политики в 90-х наложилось на период в архитектуре, в котором деконструкция и цитирование являлись частью основного инструментария архитекторов.

Найденный подход к церковной архитектуре оказался настолько удачным и уместным в течение долгого времени, что преодолеть его непросто. Недостаточно сказать «нам нужны современные храмы, потому что мы живём в XXI веке», для этого важно иметь ещё и теологическое, философское обоснование окружающих культурных процессов, которое даст дополнительные опоры в формотворчестве.

Возможно, тема теоэстетики, которая получила развитие в последние годы в церковной академической среде, выведет понимание церковного искусства на следующий уровень, а пока мы имеем в наличии аргументацию эскапизма и борьбы с модернизмом.

Якубчук: Существенная часть православного сообщества очень болезненно воспринимает, по сути, абсолютно бытовой вопрос церковной жизни отдельного прихода. С одной стороны, это следствие централизации церковной власти: бытовой вопрос отдельного прихода почему-то становится центральной темой для обсуждения всего сообщества. С другой — это побочная черта нашего неофитства.

Мы склонны воспринимать весь церковный уклад изосакрально. То есть для нас поначалу одинаково священны заповеди Христа, форма подсвечников в храме и случайные слова бабули на свечном ящике. Мы всё принимаем настолько близко к сердцу, что всё это считаем незыблемым. Получается парадокс. Неспособность породить новые формы в церковной архитектуре и в церковных искусствах является следствием нашей «церковной молодости»: количество активных верующих за последние 30 лет быстро выросло, все это для нас ещё ново, и мы пока не способны без оглядки на прошлое самостоятельно творить новые формы церковного быта и церковной культуры. Мы к этому придём.

Почему на западе переход к современным формам случился намного раньше

Макаров: На Западе было всегда поступательное развитие церковной архитектуры параллельно с развитием всего остального искусства и культуры, без каких-либо драматических переходов. Там не было исторических факторов, которые бы удаляли из поля зрения деятелей культуры церковное искусство.

Якубчук: Никакого особого перехода, думаю, там не было. Идёт поступательный эволюционный процесс, не сильно тревожимый глобальными потрясениями, как это было у нас. Всё-таки гонения на церковь в советское время — это мощное тектоническое потрясение, по некоторым оценкам, превосходящее даже римские гонения раннехристианских времён. Мы как общество ещё не оправились от тех травм, архитектура — только следствие этой травмированности. Пока мы усиленно тоскуем по утраченному прошлому.

XXI — мир действительно поменялся

В человеке с момента отпадения его от Вечности стремление к развитию присутствовала всегда — так облегчалась тяжелая повседневная жизнь. Но в конце XX века появился интернет и ускорилось развитие цифровых технологий. Они сделали нашу жизнь принципиально другой — за счет масштабов своего влияния.

• Во-первых, сама скорость жизни. Она стала таковой, что у человека физически не остается времени смотреть внутри себя.
• Во-вторых, индустрия развлечений (и рекламы, а вместе с ней и всего брендинга) проникла так глубоко в нашу жизнь, что иногда (по крайней мере в городе) создается впечатление, что ничего кроме нее нет.
• В третьих, люди, стоящие во главе индустрии развлечения и масс-медиа, чаще всего сами по себе не живут духовной жизнью и не понимают этой стороны бытия, а от того невольно выставляют религиозных людей как странных и отсталых, которых нужно пожалеть, потому что они якобы много теряют.
• В-четвертых, развитие цифровых технологий, позволило по сути безрелигиозному суетливому миру проникать всюду и в каждый момент нашей жизни.
• В пятых, даже само глубокое искусство (поэзия, художественная литература, глубокие фильмы) перестали нести в себе размышления о вечности — скорее, размышления о самом человеке. Подмена лежит так глубоко, что для многих именно искусство стало источником религиозного опыта и поиска себя.

Мир все больше ограничивается самим человеком, исторгая из его жизни мистическое начало.

Все это было и раньше. Но никогда в истории — скажем, даже в самые распутные времена Римской Империи (условный пример!) — оно не охватывало человеческое надсознание в таких масштабах. И с этой точки зрения современный человек — человек из большого города — это действительно совершенно особенная картина. Человек оказался в условиях, когда кажется иногда, ему просто некуда деваться, кроме как продолжать жить в суете, мире рекламы, развлечений, скорости и всепроникающей диджитализации. Которая в свою очередь захватывает собой все и не оставляет даже мысли о том, что Истинное бытие может быть совсем другим, и настоящее счастье можно ощутить вне всего этого…

Действительно ли Церковь не соответствует своему времени и не находит нужных слов для измотанного (или пока еще неизмотанного) городского жителя?

Готовы ли в России к таким экспериментам

Макаров: Пока скорее нет, чем да, но в программе «200 храмов» имеется обратная связь по итогу строительства: типовые храмы первой волны, сделанные способом префабрикации, оказались очень негибкими и не такими дешёвыми, как ожидалось. Храмы второй волны были не типовыми и больше соответствовали нуждам прихода, но при этом использовали старый подход к застройке, что не всегда рационально задействовало территорию. Сейчас мы видим эксперименты с компоновкой храмов и приходских строений, думаю, вскоре и эстетическая проблема окажется в центре внимания.

Якубчук: Думаю, мы пока в стадии накопления запроса на новые формы. Этот запрос растёт естественным путем через смену поколений и рано или поздно приведёт к появлению действительно новых форм. В этом процессе очень важны бумажные проекты. Пока эти храмы собирают свою виртуальную паству в виде комментариев: «Ух ты! Я бы пошла/пошёл в такой храм!»

ГЛАВНЫЕ тренды в церковном строительстве

Макаров: Есть несколько трендов, часть из которых связана с очередной ревизией истории и использованием тех исторических архитектурных форм, которые не так часто интерпретировались в течение трёх десятилетий.

Например, храм Покрова в Ясеневе «закрыл гештальт» с русско-византийской темой. Непонятно, будет ли иметь долгое продолжение «имперского» направление после собора Сретенского монастыря, храма Вооружённых сил и храма святого князя Владимира в Тушине.

Храм Покрова Пресвятой Богородицы в Ясеневе. Источник: Андрей Колычев / panoramio.com

Особо можно выделить наметившиеся два направления, которые могут стать основными: небольшие невысокие храмы, которые проще содержать общине, и храмы-комплексы, которые в одном простом или развитом объёме содержат помещения как для богослужений, так и для приходской деятельности. К первым относится храм Серафима Саровского в Кожухове, ко вторым — храм св. Игнатия Богоносца в Новогирееве и храма св. Сергия Радонежского на Ходынском поле.

Якубчук: Для себя я отличаю следующие тенденции в современном строительстве церквей: величие, сказочность, утилитарность. Величие призвано поражать масштабом, демонстрировать силу, власть, укоренённость в пространстве и времени. Типичные представители — храм Христа Спасителя и новый собор в Сретенском монастыре. Мне представляется, что это в основном проекты, так или иначе связанные с государством.

Храм Воскресения Христова и Новомучеников в Сретенском монастыре

«Сказочные» храмы характеризуются историческими формами, осознанными через графическую культуру эпохи модерна или современного фэнтези, в зависимости от кругозора авторов и заказчиков проекта. Лучшие храмы этого направления будто сошли с иллюстраций Билибина. Таковы проекты мэтра сегодняшнего храмостроения Андрея Анисимова. В печальном же случае мы получаем храм в Переделкине. Казалось бы, несправедливо ставить эти храмы в один ряд: одни академичны и тонки, другие — дистиллированный китч. Однако, у них есть общее стремление оказаться в сказке и сделать вид, будто кровавого для церкви XX века вовсе никогда не было. Это обычно спонсорские или рядовые храмы программы «200 храмов».

Княгиня на теремной башне. Иллюстрация к сказке «Белая уточка». Иван Билибин. Источник: artchive.ru

Иллюстрация к былине «Град Китеж». Иван Билибин. Источник: artchive.ru

Третье направление — утилитарное. В него я бы объединил все попытки решить вопрос с помещением храма минимальными средствами силами живой приходской общины. Это всевозможные вагончики, деревянные временные храмы, приспособление под храмы бытовых помещений, строительство экономных храмов в простейших формах.

Люди здесь зачастую без участия архитектора решают насущные задачи церковного быта и нередко находят достаточно изящные и простые решения. Это направление представляется наиболее устойчивым и перспективным. Его практики наименее подвержены идеологии и наиболее практичны. Это не всегда красиво, но всегда работает.