Епископ Троицкий Панкратий: «Хороший монах — то же самое, что хороший христианин»

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Панкратий и фамилией Жердев.

Биография

В 1970—1980 годы обучался сначала на архитектурном отделении Пермского строительного техникума, затем на архитектурном факультете Таджикского политехнического института (Душанбе).

После окончания института работал художником в издательстве, затем стал жить и работать при Никольском соборе г. Душанбе.

В 1986 году поступил в Московскую духовную семинарию, осенью этого же года поступил в братию Свято-Троицкой Сергиевой лавры. В те годы, по свидетельству Панкратия, в СССР действовали лишь 4 мужских монастыря — ещё Почаевская лавра, Псково-Печерский монастырь и Свято-Успенский монастырь в Одессе[2].

Пострижен в монашество 3 июля 1987 года с именем Панкратий

, в честь преподобного Панкратия, затворника Киево-Печерского.

18 июля 1987 года хиротонисан во иеродиакона. 8 июня 1988 года — во иеромонаха.

Нёс послушания, связанные с проведением в Троице-Сергиевой Лавре Юбилейного Поместного Собора Русской Православной Церкви, посвящённого 1000-летию Крещения Руси, затем нёс послушания помощника эконома, а потом — эконома Троице-Сергиевой лавры, руководил возобновлением издательской деятельности Лавры.

17 июля 1988 года возведён в сан игумена. 4 мая 1990 года — в сан архимандрита.

В 1992 году впервые с группой паломников побывал на Святой горе Афон и привёз оттуда благодатный огонь. По возвращении с Афона был приглашён к Патриарху Московскому и всея Руси Алексию II, тогда и лично познакомился с предстоятелем, рассказал ему о поездке. Вскоре после этого подал прошение о переводе в Пантелеимонов монастырь на Афон. В конце 1992 года был вторично приглашён к предстоятелю, где неожиданно узнал о новом назначении — на северный Афон. Волю Священноначалия, по собственному признанию, принял с послушанием и смирением[2].

На Крещение Господне 1993 года был подписан патриарший указ о назначении Панкратия на Валаам[2].

18 января 1993 года назначен наместником Спасо-Преображенского Валаамского монастыря[2].

С благословения духовника Троице-Сергиевой лавры, старца Кирилла с собой на Валаам архимандрит Панкратий пригласил молодого высокоодарённого послушника из Македонии, в будущем игумена Мефодия[3], ставшего в монастыре правой рукой настоятеля, его главным помощником в трудах по возрождению обители[4][5].

Подписал «Заявление братии Валаамского монастыря» от 26 марта 1998 года, содержащее резкую критику экуменизма[6].

С мая 2002 года архимандрит Панкратий — председатель Правления Патриаршего Попечительского совета по возрождению Спасо-Преображенского Валаамского монастыря.[7]

20 апреля 2005 года постановлением Священного Синода избран викарием Московской епархии с титулом «Троицкий»[8].

1 июня 2005 года в крестовом храме в честь Всех святых, в земле Российской просиявших, Синодальной и Патриаршей резиденции в Свято-Даниловом монастыре состоялось наречение архимандрита Панкратия (Жердева) во епископа Троицкого[8].

2 июня 2005 года в Богоявленском кафедральном соборе Москвы состоялась хиротония архимандрита Панкратия во епископа Троицкого, викария Московской епархии[9].

Решением Священного Синода от 22 марта 2011 года назначен председателем Синодальной комиссии по канонизации святых.[10]

Духовным отцом Валаамского монастыря Панкратий считает почившего Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, а современное состояние монастыря, его любимой обители — лучшим памятником Алексию II[2].

«Я был уверен, что монахи суровые, злые и грубые»

— В трудностях… Например, игумен Спиридон (Баландин) два года назад писал, что «сегодня именно скорби от монастырского начальства, а не скорби от несения монашеских обетов и аскетических подвигов, становятся основным крестом для братии». Вы говорите о скорбях, а он уточняет, откуда они, собственно.

— Батюшка дорогой, давайте мы откроем азбуку монашеской жизни, авву Дорофея, и начнем читать. Что мы там в этой книге найдём? Прочитаем, что братья, которые не любили его, подсыпали ему на коврик перед кельей вредных насекомых, блох, вшей, мочились на его постель. Как он распинался на послушании в гостинице, служа странникам до изнеможения. Мы прочитаем, что телесные труды при правильном отношении приводят монаха к важнейшей духовной добродетели — смирению.

Возьмем другой патерик. Прочитаем, что там старец, не в том смысле, как мы его сейчас воспринимаем, а старец, как начальствующий, издевался над своим учеником Акакием, творившему ему безусловное послушание и довел его до смерти.

— Это нормально разве?

— Конечно, ненормально. Однако когда он его похоронил, другой старец ему открыл, что его послушник не умер, и когда у могилы он вопросил его, Акакий ответил ему, что делатели послушания не умирают. Этот старец раскаялся и в добром житии провёл остаток дней у могилы послушника.

Тоже довольно странно думать, что только сейчас, в XXI веке, у нас возникли скорби от начальствующих. А что, в XIX веке их не было? Извините, а кто был начальствующими в ХХ веке-то?

— То есть, у нас сейчас лучше ситуация?

— Кто был в ХХ веке начальствующим? Я был в одном монастыре, опять же, не буду называть, хотя уже умер этот наместник, который мог и по лицу ударить…

— А вы кем там были?

— Просто паломником. Этот монастырь сейчас широко известен, благодаря одной популярной книге. Наместник на меня почему-то ополчился и с руганью чуть ли не погнался за мной. Конечно, я в полном шоке и ужасе был. Он подозвал какого-то старичка-служащего и говорит: «Видишь этого типа, вот отведи его за ворота, и чтобы ноги его здесь больше не было», — а зима была лютая, у меня даже места не было, где переночевать. Этот старичок меня взял так нежненько под ручку и говорит: «Милай, да что же ты с им говоришь-то? Разве можно с им говорить? Ты его как увидел, так и бяжи-бяжи». Вот это мой опыт общения с игуменом советского времени.

Этот наместник увидел во мне московского шпиона. Я учился тогда, был студентом в семинарии, он решил, что меня из Москвы послали туда на каникулы шпионить. В советские годы, когда ездил по монастырям, я был уверен, что монахи все суровые, злые и грубые. Думал, что у них такая работа, что ли. Всякое было… И старцы, и самодуры.

А в XIX веке, если мы начнем смотреть в архивах… Да даже изданные письма святителя Игнатия (Брянчанинова) о современном ему монашестве и христианстве. Думать, что монастыри всегда были идеальными такими, нет, конечно же. И в старину они были разными, так скажем. Если взять средние века, то там все ангелами были братия, все игумены были такие прекраснодушные и любвеобильные? Всегда приходилось терпеть.

— Зачем же равняться на худшее?

— Я не говорю, что надо равняться на худшее. Просто не надо ждать, что в монастыре у человека будут только радость и блаженство, надо быть готовым к испытаниям, к трудностям. К тому, что ты вступаешь на путь узкий и тернистый, путь вслед за Христом, а ведь этот путь ведёт на Голгофу, на Крест. А слово о Кресте мир не может принять; и само монашество, в основе которого Крест тоже, по сути, не понятно для мира и в житейском смысле даже не нормально.

В самом деле, для человека светского нормально иметь семью, имущество, жить, как он хочет. А монах от всего этого отрекается. Для многих святых подвижников отказ от мира и его благ был абсолютным и ненормальным с точки зрения обывателя. Конечно, это не значит, по слову преподобного Паисия Святогорца, что игумен должен превратиться в Диоклетиана, мучителя христиан. У того же Аввы Дорофея есть прекрасное поучение наставникам, и у многих других отцов других много сказано о том, каким должен быть игумен. Я думаю, начальствующим надо почаще читать это и вспоминать в своём служении. Больше самому сокрушаться о своих недостатках, а не сокрушать других.

— Кстати, вы ведь хотели в молодости уехать на Афон навсегда?

— Да, было такое.

— А почему? Как раз после того, как вас выгнали? Вам показалось там лучше?

— Нет, это было другое совсем. У меня на Афоне было личное духовное переживание, некий опыт внутренний, который мне был дорог и очень дорог до сих пор. Поэтому, собственно говоря, и захотел там остаться. Я так же и в пустыне в свое время стремился жить. Это уже совершенно другая история. Вовсе не из-за того, что у нас плохие были порядки в наших монастырях.

На самом деле, даже в советские годы спасались люди. Тогда были начальствующие, которым приходилось очень нелегко: решать сложные вопросы со “внешними”, например, и быть на страже интересов обители. И разделение между братией и начальствующим – наследие советского времени, это оттуда идет. Когда назначались сверху администраторы, получившие одобрение “внешних”. Братии могло повезти, игумен-администратор мог хорошо к монахам относиться, создавать условия для того, чтобы они могли жить духовной жизнью. А могло такого и не быть. Хотя разделение это даже не с советского времени, оно из более раннего периода, потому что и в императорской России уже назначались игумены монастырей сверху.

Награды

Светские

• Орден Дружбы (26 мая 2010 года) — за большой вклад в социально-экономическое, научное и культурное развитие и многолетнюю общественную деятельность
  [11]
• Почётная грамота Президента Российской Федерации (14 августа 2013 года) — за достигнутые трудовые успехи, активную общественную деятельность и многолетнюю добросовестную работу
  [12]
• Почётный гражданин Республики Карелия (2008 год) — за особые заслуги в восстановлении культурной исторической святыни — Спасо-Преображенского Валаамского ставропигиального мужского монастыря, большой личный вклад в православное и духовно-нравственное воспитание населения и активное участие в реализации социально значимых для республики программ
  [13]

Церковные

• Орден святого благоверного князя Даниила Московского II степени (2007 год) — во внимание к архипастырским трудам
• Орден преподобного Сергия Радонежского II степени (2004 год) — во внимание к усердным трудам и в связи с 15-летием возобновления монашеской жизни в обители
• Орден преподобного Серафима Саровского II степени (2007 год) — во внимание к усердному служению и в связи с 20-летием служения в священном сане
  [14]
• Орден преподобного Серафима Саровского II степени (2013 год) —во внимание к многолетним трудам по восстановлению Спасо-Преображенского Валаамского ставропигиального мужского монастыря
  [15]

«Рано или поздно, игуменов будут выбирать»

— А вы за выборы или за назначение?

— Если обитель достаточно зрелая и в ней живет опытная братия, то, конечно же, думаю, было бы лучше, если бы они выбирали из своих. Исторически всегда монастырь создавался вокруг какого-то духовного руководителя, старца, святого. Это актуально до сих пор. Должен быть авторитет у игумена, уважение братии, а в идеале — любовь.

Пока у нас, конечно, идут в основном назначения. Хорошо, если сейчас выбор епархиального архиерея, священноначалия совпадает с мнением братии. Но, думаю, рано или поздно, будут все-таки выбирать. В зрелой обители, где достаточно много серьезных и ответственных братьев, могут избрать авторитетного для себя человека или предоставить на утверждение архиерея двух или трёх лучших, по мнению братии. Это было бы наиболее правильным.

Но так можно делать только в зрелом монастыре, не во всех. Где-то есть люди совсем неопытные и которые совсем недавно собрались… В общем, для благоустроенного и крепкого монастыря — почему нет? Однако здесь тоже есть опасность выбора игуменом человека слабого — потаковщика или, наоборот, ревнителя не по разуму.

— Ваш монастырь крепкий?

— Думаю, что у нас братия могла бы выбрать себе игумена.

— А если не вас?

— Да ради Бога! Я никогда не стремился к начальству. Ну и что же, значит, не заслужил. Хотя по правде говоря, у нас с братией единство, а в обители мир, и стараемся уважать и любить друг друга. Конечно, есть и недостатки, не без этого.

Возвращаясь к вопросу выбора, многое зависит от архиерея. Он же наблюдает за своей епархией и видит, где монастыри хорошие, зачем ему со стороны кого-то приглашать, если есть достойные кандидаты. Он может сам предложить. Я так думаю. Тогда в этом случае, конечно, кого выбрали, того и выбрали уже.

Даже на Афоне необязательно, что вы выбрали человека, который будет вам во всем угоден, и будете теперь всю жизнь только радоваться. Я знаю один афонский монастырь, например, там игумен был простым человеком. Очень хороший молитвенник, но простой. Даже, по-моему, неграмотный. Наступили уже другие времена, у всех высшее образование, какие-то программы Европейского Союза приняты были. Реставрация масштабная, инвестиции многомиллионные, отчеты. Очень серьезные грамотные решения принимать надо. Братья решили, что игумен уже старенький, даже прочитать не может какой-то текст самостоятельно, решили: пора выбрать другого, грамотного.

Выбрали. Того старичка отправили на покой, я с ним встречался. Светлый человек… С новым я виделся тоже, так скажу, что второй раз я не захотел бы с ним встречаться. И братья теперь многие жалеют, что они на свою голову выбрали этого грамотного, хорошего организатора. Некоторые даже уйти хотели. Поэтому думать, что это такая панацея — выборы, нет, вы ошибаетесь. Хорошо, если он умудрится и исправится, но если нет, то это на всю их монашескую жизнь.

— Многие сейчас считают, что грамотные организаторы во главе монастырей – это и хорошо, и одновременно плохо. Нет молитвенного настроя, один административно-хозяйственный. Вы согласны с этим?

— Откуда же я могу о всех сказать, я их просто не знаю. Я знаю нескольких лично. У нас сейчас собиралось шестьсот человек, я их всех даже не знаю. У нас сейчас столько игуменов, столько архиереев. Я даже архиереев не всех знаю, не со всеми знаком. Откуда же я могу знать, кто из них духовный, кто не духовный. Кто молится, кто не молится… Всякие есть, наверное, семья большая…

— Может, как-то разделить тогда эти два направления?

— А зачем, что разделять-то?

— Ну, я не знаю. Допустим, экономикой пусть занимается управленец, топ-менеджер, а молитвой…

— Знаете, что я скажу? Предоставьте монахов им самим! Не надо мирянам в жизнь монастыря лезть и чего-то там пытаться исправить, не надо! У монахов и монастырей должна быть определенная свобода. Там своя жизнь, она может кому-то не нравиться, казаться ненормальной даже. У нас правила даже не средневековые, а ещё более древние!

Уважаемые миряне, не надо вмешиваться в монастырскую жизнь, не ваше это дело, мы сами как-нибудь разберёмся без ваших советов и сетований! Предоставьте Божие Богу. Если эта монастырская жизнь 90% монахов нравится, и они спасаются в таких условиях, пускай спасаются, если это идет им на пользу душевную!

Примечания

1. [www.patriarchia.ru/db/text/1909320.html «Положение о епархиальных викариатствах Русской Православной Церкви»]. // Патриархия.Ru
2. ↑ 12345
   [www.patriarchia.ru/db/text/1595610.html Утешение монаха. Беседа с игуменом Валаамского монастыря епископом Троицким Панкратием / Интервью / Патриархия.ru]
3. [www.stopstamp.ru/statty/htpt95at62pxmkbnmrg5.html ИГУМЕН МЕФОДИЙ: СВЯТОЙ ВАЛААМ ПРОТИВ РОСКОШИ, ТЩЕСЛАВИЯ И ГОРДЫНИ]. Проверено 23 января 2013. [www.webcitation.org/6E7DuTcLM Архивировано из первоисточника 2 февраля 2013].
4. [www.rg.ru/2012/08/10/valaam.html Елена Яковлева: Надо стыдиться безграмотности взгляда на церковную жизнь — Елена Яковлева — «На Валааме» — Российская газета — Елена Яковлева: Надо стыдиться безграмотности вз …]
5. [svet-valaama.ru/dlya_nas_valaam_yavlyaetsya_vozmozh Для нас Валаам является возможностью принести Господу свою любовь, своё служение (интервью)]
6. [www.ortho-hetero.ru/doc-aecum/83 Заявление братии Валаамского монастыря, 1998 год]
7. [www.eparhia.ru/pnews/?ID=124 Под председательством Святейшего Патриарха Алексия состоялось очередное заседание Патриаршего Попечительского совета по возрождению Спасо-Преображенского Валаамского монастыря.]
8. ↑ 12
   [www.pravoslavie.ru/13670.html Патриарх Алексий совершил чин наречения архимандрита Панкратия (Жердева) во епископа Троицкого / Православие.Ru]
9. [www.sedmitza.ru/text/402369.html Предстоятель совершил наречение и хиротонию архимандрита Панкратия во епископа Троицкого (комментарий в свете веры) — Статьи — Церковно-Научный Центр «Православная Энциклопеди…]
10. [www.patriarchia.ru/db/text/1434985.html Епископ Троицкий Панкратий назначен председателем Синодальной комиссии по канонизации святых]
11. [lib.consultant.ru/doc.asp?ID=121849 Указ Президента Российской Федерации от 26 мая 2010 года № 648 «О награждении государственными наградами Российской Федерации работников предприятий, организаций и учреждений Республики Карелия»]
12. [graph.document.kremlin.ru/page.aspx?3583331 Распоряжение Президента Российской Федерации от 14 августа 2013 года № 302-рп «О поощрении»]
13. [valaam.ru/ru/news/2827/ Игумен Спасо-Преображенского Валаамского монастыря епископ Панкратий стал Почётным гражданином Карелии]
14. [www.patriarchia.ru/db/text/260310.html Патриаршее поздравление епископу Троицкому Панкратию с 20-летием служения в священном сане]
15. [www.patriarchia.ru/db/text/3093455.html В день памяти преподобных Сергия и Германа Валаамских Предстоятель Русской Церкви совершил Литургию в Преображенском соборе Валаамского монастыря и возглавил хиротонию архимандрита Игнатия (Тарасова) во епископа Костомукшского и Кемского]

«Если мне жалуются – я принимаю меры»

— Кому не идет на пользу, пускай уходят. Не надо же быть сильно наивными такими. Голова-то для чего-то должна у человека быть, пускай думает. Если ему не нравится, если все плохо, то «бяжи, увидел его и бяжи!». Вот и все.

— Ну, и все «побяжали» тогда, да? А священноначалие на что?

— Тогда начнет принимать меры.

— А все «убяжали» уже!

— Вот и будут принимать меры тогда, при нынешних порядках контроль серьезный. А как вы сейчас предлагаете? Делать какую-то проверку всероссийскую что ли? У вас стоят на морозе сестры или не стоят?

— Почему такие крайности?

— А как еще?

— Ну, вот если христианин услышит, что его братья, сестры терпят бедствие, разве нет естественного желания им помочь, разобраться? Если оно есть, то потом-то уже придет решение вопроса. Лишь бы он был, этот посыл.

— Если, действительно, происходит какое-то безобразие в каком-то монастыре, то это не укроешь никогда. Это всегда где-то выйдет. Естественно, будут меры приниматься. Вот и все. Вот одним из этих признаков является так называемая «текучка». В монастырях такое явление есть, оно так и называется. Как раньше в советское время на работе была «текучка», так и сейчас в монастырях. Бегут! Если плохо, бегут. Жалуются, в конце концов. Поэтому так сгущать краски я бы не стал.

— Они жалуются, а вы говорите: «Терпите!».

— Почему? Я им не говорю терпеть, если явное беззаконие. Скорби терпеть — это одно, а если безобразие, беззаконие, нарушаются заповеди Евангельские и правила церковные и общепринятые, надо принимать меры. Если жалуются мне, я принимаю меры. Только сначала узнаю, в чем дело, и только потом принимаю решение. Думаю, что так и в других местах поступают.

— Вам любой монах может пожаловаться?

— Из моего только монастыря. Представьте, мне какой-нибудь из другой обители игумен или игуменья скажет: «Знаете, некий ваш брат жалуется, что у вас в чем-то непорядок», — что это такое? Не дело в чужую обитель вторгаться, если не просят.

У нас был такой случай: приезжал один такой глаголемый “старец”, не буду называть его имени. Вот он, значит, говорит одному послушнику: «Ты погибнешь здесь, надо идти к игумену, надо тебе в другое место перевестись», — и все в таком духе. В следующий раз я его на порог не пущу. Он приехал издалека и лучше знает, что у меня здесь происходит? Я здесь живу! Это мои дети, мои братья. Просто нелепица какая-то.

А другому сказал: «Иди к игумену, скажи, пусть он тебя пострижет и рукоположит в священный сан». Послушник пришел, сказал, я отвечаю ему: «Знаешь что? Ты где там? На конюшне, на ферме? Вот, давай, иди дальше, чисти навоз, паси коров, это тебе полезней, чем священный сан выпрашивать». Вот и все, понимаете? Это мое дело, моя ответственность. Я лучше знаю, где брату находиться и что ему делать. А если мне из другой обители брат будет на своего игумена жаловаться, я его и слушать не стану. Ропотников и своевольников хватает.

— А если нет отклика на жалобу? В “Исповеди” описывается случай, как одна монахиня жаловалась, писала, все обратно настоятельнице приходило. Там, в том числе, эта сестра (она, кстати, ушла из монастыря) рассказала, что туалетной бумаги не хватало и просьбы к матушке действия не возымели. Это уж совсем как-то…

— У нас мужской монастырь. И, слава Богу, за двадцать с лишним лет я не помню, чтобы были жалобы, чтобы Патриарху или кому-то ещё жаловались, что не хватает чего-то. Хотя, бывало, не хватало и самого необходимого. В 1998-м в дефолт думали даже братию по Подворьям расселить. Ни денег, ни продуктов, ни топлива на острове не было. Но с Божией помощью все преодолели — никто не жаловался.

Ну, и принцип же есть христианский «не делай другому того, чего не желаешь себе». Ты же не хочешь без туалетной бумаги сидеть, пускай и у сестер будет тоже. Для этого должен быть тот, кто должен за этим следить. Все это расписано, это элементарные вещи. Мне даже, честно говоря, немножко стыдно это обсуждать. Странно даже как-то. Трудно поверить.

— Мы не знаем, да, насколько это правда.

— Мы тоже не знаем. Сигнал такой серьезный, пускай узнают и проверят, если хотят успокоить общественность, это не трудно. Быстро станет ясно, правда это или клевета. Пока мы обсуждаем рассказы разочарованного человека, это же не значит, что все это на 100% правда. Я как-то не склонен полностью автору верить. Не было бы там сестёр столько, не вышло бы оттуда несколько настоятельниц других обителей, если бы там мучили людей.

По плодам познаете их… Я до этой шумихи с публикацией не слышал об этой обители ничего плохого. Не хочу обвинять автора, наверное, здесь сталкиваются два взгляда на монастырь: светский и монашеский.

Я надеюсь, что эта женщина, видимо, писала не для того, чтобы отомстить как-то, обидеть, зло причинить. Думаю, были у неё какие-то добрые намерения: предупредить девушек, чтобы не были наивными и проверяли, куда идут. Монастырей сейчас много —сотни. Жизни не хватит, чтобы все перепробовать. Поживите в одном, поживите в другом…

Другое дело, что может получиться так, что я пришел в один монастырь, там был один настоятель, одна обстановка. Потом вдруг что-то изменилось. Настоятель отошел в мир иной, или его куда-то перевели. Откуда-то свалился неизвестный человек, и все стало по-другому. Тут, конечно, сложная может быть ситуация. Человек прожил уже десятки лет в монастыре, и на его глазах обитель становится чем-то другим.

Трудно. Тем, кто только начинает, им легко. Единственное, что не надо обманываться первым легким поверхностным впечатлением. Потому что человеку, пришедшему, скажем, из мира, может показаться, что это чуть ли не рай. Все может выглядеть хорошо, прекрасно, но это может быть совсем не так.

Отрывок, характеризующий Панкратий (Жердев)

– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли. – Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери. – Сейчас! В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь. – Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех. – Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи. – Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову. Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом. – Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома. – Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет? – Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов. – Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы? – Как случится, – сказал Ростов. – Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу. – Да что же? – Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину. – Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала. Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому. – Так что же? только? – спросил он. – Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас. – Ну так что же? – Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами. Ростов задумался. – Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия? – Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то. Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным». – Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он. – Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат. – Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу. – Вот как! Так ты что же? – Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport’a? – Нет. – Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов. – Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори. Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она. – Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж? Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу. – Вот как! – сказал Ростов. – Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она. – Хороший. – Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов? – Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный. – Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош? – Очень хорош. – Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе. И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее. – Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть. Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы. Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов. Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.

«Важно не терять интереса к духовной жизни»

—
Должны ли монахи до упаду работать?
— Нет, конечно.

—
Как должен выглядеть день в идеале?
— Давайте посмотрим на Афон, где не прерывалась духовная жизнь. Всегда там сохранялись традиции тысячелетние. Считается, что главным делом монаха является молитва. Мы пришли в монастырь не для того, чтобы рекорды ставить по сбору урожаев или по изготовлению чего-то. Мы пришли преображать душу, молиться за весь мир, это главное. Естественно, не должны быть тунеядцами, должны работать.

Это необходимо и для самого человека. Он не может все время молиться. Если он не будет работать, значит, он будет бездельничать, если он будет бездельничать, то это приведет к его деградации как личности. Есть такая поговорка тоже, что молитва и труд — это как два весла. Если одновременно на оба правильно нажимать, то будешь плыть прямо. Если будешь на одно только, то будешь крутиться на месте. Это условно, но доля истины в этом есть.

Поэтому у монаха должны быть время, силы и желание молиться. С другой стороны, есть люди, которые более склонны к деятельной жизни, им трудно много времени проводить в молитве. Они более активные, более деятельные, им надо больше работать. Таким, конечно, мы такие послушания находим, что он молится, конечно, в храм ходит, но тратит больше времени и сил на послушания, чем другие братья. Бывает и наоборот. У нас есть брат — что ему ни поручишь, он ни с чем не справляется. Пускай молится, слава Богу. Ему даешь уже такое послушание, которое позволяло бы больше молиться.

— И в течение дня — сколько часов на молитву, на труд, на отдых?

— 8 часов работы — это даже много, с учетом службы и правила келейного. На Афоне работают, по-моему, 4 часа в большинстве монастырей, ведь они все до одного проводят в храме несколько часов, плюс келейная молитва. На Валааме обычно работают примерно 6 часов. Смотря какая работа. У нас по-разному. Бывает, что в один день они много часов работают, а в другой день отдыхают — по очереди. Такое послушание, что оно требует нескольких часов подряд, ничего не сделаешь, не поменяешь, они сами так просят посменно работать.

— Если 6 часов работа, то молитва и отдых — это сколько?

— По-разному тоже. Сказать, что всем надо 6 часов спать, тоже нельзя, кто-то 6 часов спит, а кому-то этого мало, пускай спит 8, ради Бога! Это все индивидуально. Или сколько он будет молиться. Кто-то может молиться полчаса, это хорошо, а кто-то может два часа молиться. Все по-разному, от людей зависит. Главное, чтобы не бездельничал, не грешил, исправлял свою жизнь, не терял интереса к духовной жизни — это самое важное.

Фото: монах Анастасий / valaam.ru

«Я в монастыре никого не держу, невольник – не богомольник»

— А бывает, что человек не уходит, а меняется. Вроде бы тот же настоятель, но не совсем, переклинило его, смотришь и не узнаешь. Что делать? Может ли монах сейчас уйти в другой монастырь, и какие правила перехода существуют?

— Это не принято — переходить. Надо нести. В том числе и от начальствующих. Внутренней сокровенной жизни эти перемены не касаются обычно. Вот если начинают уже её регламентировать, скажем, редко причащаться или принуждать часто, еще что-то в этом роде, касающееся исповеди, откровения помыслов – тут вопрос очень сложный. Вопросы духовного окормления и руководства решить непросто. Здесь важен опыт и знание монашеских традиций, а главное — доброе, любящее сердце.

И надо понимать, что наше монашество все-таки еще очень молодое. Все наши монастыри, ну, сколько им? Двадцать лет, да ещё с текучкой. Опыт у большинства еще небольшой, много новоначальных. Я рассматриваю себя, людей своего поколения так, что мы только готовим почву для тех, кто придет после нас. Я вижу в своей обители очень добрых и хороших монахов. После нас духовная жизнь может стать лучше.

— Ну, а все-таки, может ли монах перейти в другую обитель и на каких условиях?

— Постриженный монах обещает в постриге, что он останется в этой обители.

Постриг подразумевает, что ты в этом монастыре должен жить всю жизнь до смерти. Поэтому к нему относиться надо ответственно. У нас есть один послушник, несет сложное, ответственное послушание, живет в обители больше двадцати лет и… отказывается от пострига. Я уж как только ни уговаривал его! Ему уже пятьдесят лет, и даже при Святейшем на него, шутя, пожаловался. Однако Патриарх его выбор одобрил. Постриг —дело очень серьезное. Послушник за годы искуса должен убедиться, что может и готов здесь жить до смерти. Поэтому переход самовольный, без уважительной причины невозможен.

— Понятно, ну мы же только что затронули тему, что все может измениться. И переходы есть, примеры мы знаем.

— Все, бывает, меняется. Жили люди до 1917-го года в одной стране, потом изменилось все, стали жить в другой и ничего поделать не могли, хоть и бились на Гражданской до смерти. Что тут сделаешь? Только смиряться, если Бог смиряет. Иногда монахи переходят, да, но с согласия игумена. У нас приняты древние святоотеческие правила, каноны, которые уже давно святыми отцами установлены и которые при постриге обещаем соблюдать. Переход может быть только с благословения игумена. Если я не хочу кого-то отпускать, то другой не может разрешить.

— То есть, если вы кого-то мучаете до смерти, то этот мученик не может без благословения своего мучителя перейти в другой монастырь?

— Если монах видит, что это погибельно для него, для его души, для его существа, то не будет греха в том, если он оставит эту обитель. Даже если с него снимут монашеские одежды, у него есть уважительная причина. В древних уставах и правилах написано, что если игумен — еретик, или нарушаются основные монашеские принципы, то он может оставить это место.

Потом, мы видим даже из житий святых. Допустим, святой жил в монастыре, потом из-за многолюдства и славы покинул его и пошел в пустыню. Его же церковь не осуждает за это, наоборот, восхваляет.

— Здесь же другое. Либо ты остаешься со своим мучителем, либо снимаешь монашеские одежды и идешь куда?

— Ты можешь их даже не снимать, с тебя их снимут номинально, но если ты перед собой, перед своей душой честен, пожалуйста, иди, подвизайся в другое место.

— А кто возьмет-то без благословения мучителя?

— Без благословения не возьмут.

— Ну вот…

— Но есть церковный суд. Если произошло беззаконие, можно обратиться туда. И многолетний послушнический искус существует для чего? Это же не прихоть. Вот спросите, постригают ли в женских монастырях кого-то в мантию раньше 10 лет в обители? Редко когда постригают. А если все вокруг меняется, то вот новомученики наши, допустим, как? Все изменилось, страна другая стала, стали преследовать за веру и что же теперь, бросать Церковь?

— Вы бы разрешили уходить из монастыря и при каких условиях?

— Могу говорить только о своём монастыре. Я послушников отпускаю, никого не держу. Если человек ко мне приходит и говорит, что ему тут не по душе, хочет уйти… “Невольник – не богомольник”, — гласит народная мудрость. Если инок — уже сложнее. Я попытаюсь брата как-то образумить, объяснить, успокоить. Если вижу, что он ошибается, пробую остановить. Если же вижу, что бесполезно человеку говорить, не помогает ничего, он уже решил твердо уйти, то отпускаю.

— Если бы у вас были полномочия, вы бы разрешили переходить из монастыря в монастырь?

— Знаете, это палка о двух концах, меч обоюдоострый. Надо действовать очень осторожно. Одна из главных добродетелей монашеских – это терпение. Без терпения преуспеть невозможно. Переходить – это как дерево пересаживать. Везде будет что-то не так. Где-то настоятель добрый, но братья злые. Где-то все хорошо, но келья мокрая. Где-то опять же все хорошо, но народа много. Везде будет что-то не так, везде будут недостатки. Вот я знаю монастырь в Карелии, когда там сильный шторм на озере, то волны до окон доходят, ледяные брызги летят в окна братии. Это же плохо, тяжело, а братия терпят.

— Мы говорим о другом!

— Как о другом ?

— Мы не о волнах, а о настоятеле.

— А это настоятельские волны!

— Аааааа… настоятельские!

— А что вы думаете, такие невзгоды годами терпеть – это легко? Вы поезжайте на Валаам или на Соловки, зиму там проживите где-нибудь на дальнем островном скиту, где и удобств никаких, и свет дневной зимой три часа, а электричества нет, и транспорта никакого. Это не начальство часок на холоде подождать.

— То есть, вы сравниваете погоду и стихию со злонамеренной волей человека?

— Я не сравниваю. Просто говорю, что терпение должно быть. Если ты пришел, видишь, что тут штормит, что тебе заливает келью волнами, но готов ради Господа потерпеть, вот и терпи тогда, спасайся! Любая обитель, любой монастырь, любой монашеский путь – это путь креста. Мы идем за Христом, понимаете? Это всегда путь на Голгофу. Неважно, какие это будут скорби, какого рода. Будут ли тебе братья сыпать под дверь вредных насекомых, или будет обида на начальство, или какие-то бытовые недостатки, или болезни будут мучить. Скорби разные могут быть. Но и Господь не оставляет, если ради Него терпит человек.

Когда же претерпишь все, “радуйся, — рече Господь, —мзда твоя многа на небеси” — так сказано в чине монашеского пострига. Но не только на Небе, здесь уже познаёт истинный монах благодать Божию, неизреченную радость близости Бога. Иначе и не стали бы иноки жить в монастырях и терпеть ради Христа многие искушения и скорби…

Продолжение следует…

В заключительной части интервью епископ Панкратий расскажет, жалеет ли о том, что по послушанию попал на Северный Афон вместо греческого, стоит ли монашествующим открывать помыслы настоятелю и как это делать, и куда отправилась одна бумага, которую монах Валаамского монастыря пытался передать президенту России.