Аввой на христианском Востоке издревле называли духовного наставника. В этом качестве знают преподобного Дорофея верующие. Его творения читают, перечитывают. Мудрые мысли, так точно отражающие недуги души, цитируют. А о нем самом при этом не известно практически ничего.
Прп. Дорофей Палестинский
О смиренномудрии
Некто из старцев сказал: “прежде всего, нужно нам смиренномудрие, чтобы быть готовыми на каждое слово, которое слышим, сказать: прости
, ибо смиренномудрием сокрушаются все стрелы врага и сопротивника”. <�…>
Смирения же два, также как и две гордости. Первая гордость есть та, когда кто укоряет брата, когда осуждает и бесчестит его, как ничего незначащего, а себя считает выше его; таковой, если не опомнится вскоре и не постарается исправиться, то, мало помалу, приходит и во вторую гордость, так что возгордится и против самого Бога, и подвиги и добродетели свои приписывает себе, а не Богу, как будто сам собою совершил их, своим разумом и тщанием, а не помощью Божией. По истине, братия мои, знаю я одного, пришедшего некогда в сие жалкое состояние. Сначала, если кто из братии говорил ему что либо, он уничижал каждого и возражал; “что значит такой-то? нет никого (достойного), кроме Зосимы и подобного ему”. Потом начал и сих осуждать и говорить: “нет никого (достойного), кроме Макария”. Спустя немного, начал говорить: что такое Макарий? нет никого (достойного), кроме Василия и Григория”. Но скоро начал охуждать и сих, говоря; “что такое Василий? и что такое Григорий? нет никого (достойного), кроме Петра и Павла”. Я говорил ему: “по истине, брат, ты скоро и их станешь уничижать.” И поверьте мне, чрез несколько времени он начал говорить: “что такое Петр? и что такое Павел? Никто ничего не значит, кроме Святой Троицы”. Наконец возгордился он и против самого Бога, и таким образом лишился ума. Посему-то должны мы, братья мои, подвизаться всеми силами нашими против первой гордости, дабы, мало помалу, не впасть и во вторую, т.е. в совершенную гордыню.
Гордость же бывает мирская и монашеская: мирская гордость есть та, когда кто гордится пред братом своим, что он богаче или красивее его, или что носит лучшую, нежели тот, одежду, или что он благороднее его. И так, когда мы видим, что тщеславимся сими (преимуществами), или тем, что монастырь наш больше, или богаче (других), или что в нем много братии: то мы должны знать, что находимся еще в мирской гордости. Случается также, что тщеславятся какими-либо природными дарованиями: иной, например, тщеславится тем, что у него хорош голос и что он хорошо поёт, или что он скромен, усердно работает и добросовестен в служении. Сии преимущества лучше первых, однако, и это мирская гордость. Монашеская же гордость есть та, когда кто тщеславится, что он упражняется в бдении, в посте, что он благоговеен, хорошо живёт и тщателен. Случается также, что иной и смиряется для славы. Все сие относится к монашеской гордости. Можно нам вовсе не гордиться: если же кто сего совсем избежать не может, то хоть бы гордился преимуществом монашеских дел, а не чем-либо мирским. <�…>
Помню, однажды мы имели разговор о смирении, и один из знатных (граждан) города Газы, слыша наши слова, что чем более кто приближается к Богу, тем более видит себя грешным, удивлялся и говорил: как это может быть? и, не понимая, хотел узнать, что значат эти слова? Я сказал ему: “именитый господин, скажи мне, за кого ты считаешь себя в своем городе”? Он отвечал: почитаю себя за великого и первого в городе”. Говорю ему: “если же ты пойдешь в Кесарию, за кого будешь считать себя там”? Он отвечал “за последнего из тамошних вельмож”. “Если же, говорю ему опять, ты отправишься в Антиохию, за кого ты будешь там себя считать?” “Там, отвечал он, буду считать себя за одного из простолюдинов”. “Если же, говорю, пойдешь в Константинополь и приблизишься к царю, там за кого ты станешь считать себя?” И он отвечал: “почти за нищего”. Тогда я сказал ему: “вот так и святые, чем более приближаются к Богу, тем более видят себя грешными. <�…> [1, стр.38-44].
О том, чтобы не судить ближнего
Иное же дело злословить или порицать, иное осуждать, и иное уничижать. Порицать значит сказать о ком-нибудь: такой-то солгал, или разгневался, или впал в блуд, или (сделал) что-либо подобное. Вот такой злословил (брата), т.е. сказал пристрастно о его согрешении. А осуждать значит сказать: такой-то лгун, гневлив, блудник. Вот сей осудил самое расположение души его, произнёс приговор о всей его жизни, говоря, что он таков-то, и осудил его, как такого; а это тяжкий грех. <�…>
Иногда же мы не только осуждаем, но и уничижаем (ближнего); ибо иное, как я сказал, осуждать и иное уничижать, Уничижение есть то, когда человек не только осуждает (другого), но презирает его, т.е. гнушается ближним и отвращается от него, как от некоей мерзости: это хуже осуждения и гораздо пагубнее. Хотящие же спастись не обращают внимания на недостатки ближних, но всегда смотрят на свои собственные и преуспевают. Таков был тот, который, видя, что брат его согрешил, вздохнул и сказал: “горе мне! как он согрешил сегодня, так согрешу и я завтра.” Видишь ли твёрдость? Видишь ли настроение души? Как он тотчас нашел средство избегнуть осуждения брата своего. Ибо сказав: “так и я завтра”, он внушил себе страх и попечение о том, что и он в скором времени может согрешить, и так избежал осуждения ближнего. Притом не удовлетворился этим, но и себя повергнул под ноги его, сказав и он (по крайней мере) покается о грехе своём, а я не покаюсь, как должно, не достигну покаяния, не в силах буду покаяться”. Видишь просвещение Божественной души? Он не только успел избежать осуждения ближнего, но и себя самого повергнул под ноги его. Мы же, окаянные, без разбора осуждаем, гнушаемся, уничижаем, если что-либо видим, или услышим, или только подозреваем; и что ещё хуже, мы не останавливаемся на своём собственном вреде, но, встречая и другого брата, тотчас говорим ему: то и то случилось, и вредим ему, внося в сердце его грех. И не боимся мы сказавшего: горе напаяющему подруга своего развращением мутным
(Авваак. 2, 15), но совершаем бесовское дело, и нерадим о сем. Ибо что иное делать бесу, как не смущать и не вредить? А мы оказываемся помощниками бесов на погибель свою и ближнего: ибо кто вредит душе, тот содействует и помогает демонам, а кто приносит ей пользу, тот помогает святым ангелам. От чего же мы впадаем в сие, как не от того, что нет в нас любви? Ибо, если бы мы имели любовь, то с соболезнованием и состраданием смотрели бы на недостатки ближнего, как сказано:
любы покрывает множество грехов
(1 Петр. 4, 8).
Любы не мыслит зла; вся покрывает
и проч. (1 Кор. 13, 5).
И так если бы, как я сказал мы имели любовь, то сия любовь покрыла бы всякое согрешение, как и святые делают, видя недостатки человеческие. Ибо разве святые слепы и не видят согрешений? Да и кто столько ненавидит грех, как святые? Однако они не ненавидят согрешающего и не осуждают его, не отвращаются от него; но сострадают ему, скорбят о нём, вразумляют, утешают, врачуют его, как больной член, и делают всё для того, чтобы спасти его. Как рыбаки, когда закинут уду в море и, поймав большую рыбу, чувствуют, что она мечется и бьётся, то не вдруг сильно влекут её, ибо иначе прервётся вервь и они совсем потеряют рыбу; но пускают вервь свободно и послабляют ей идти, как хочет; когда же увидят, что рыба утомилась и перестала биться, тогда мало помалу притягивают её, так и святые долготерпением и любовью привлекают брата, а не отвращаются от него и не гнушаются им. Как мать, имеющая безобразного сына, не только не гнушается им и не отвращается от него, но и украшает его с любовью, и всё, что ни делает, делает для его утешения; так и святые всегда покрывают, украшают, помогают, чтобы и согрешающего со временем исправить, и никто другой не получил от него вреда, и им самим более преуспеть в любви Христовой. <…>. [1, стр.80-86].
О том, чтобы укорять себя, а не ближнего
Исследуем, братия, от чего происходит что иногда кто-либо, услышав оскорбительное слово, не обращает на него внимания, и переносит оное без смущения, как будто вовсе и не слыхал его; иногда же, как только услышит, тотчас смущается. Какая причина такого различия? И одна ли причина этого различия, или многие? Я нахожу, что это имеет многие причины, но есть одна, так сказать, рождающая все другие причины. И скажу вам, как (это бывает). Во-первых, случается, что иной после молитвы, или доброго упражнения, находится, так сказать, в добром расположении духа, и потому снисходит брату своему и не смущается (его словами). Случается также, что иной имеет пристрастие к кому-нибудь и потому без огорчения переносит всё, от него наносимое. Бывает также, что иной презирает желающего оскорбить его, и потому не обращает внимания на его обиды, не считает его за человека, и потому не вменяет ни во что все, что тот говорит или делает. И скажу вам нечто такое, чему вы удивитесь. <�…>
Однажды пришли ко мне два брата, скорбевшие один на другого, и старший говорил о младшем: “когда я приказываю ему что-либо сделать, он скорбит, и я тоже скорблю, думая, что если бы он имел ко мне доверие и любовь, то принимал бы слова мои с уверенностью”. Младший же сказал: “прости, авва, он говорит мне всё не со страхом Божиим, но повелевает, как властелин, и я думаю, что потому и не располагается к доверию сердце моё, как говорят отцы”. Заметьте, как оба они укоряют друг друга, и ни один из них не укорил себя. Также и других двое скорбели друг на друга, и, поклонившись один другому, не получили успокоения. И один говорил: “он не от сердца поклонился мне, и потому я не успокоился”. Другой же говорил: “так как он не был приготовлен любовью ко мне, когда я просил у него прощения, то посему и я не успокоился”. Видишь ли, господине, (какое) смешное суждение! Видишь ли, какое превращение понятий! Бог знает, как я ужасаюсь, что и самые изречения отцов наших мы употребляем сообразно с лукавою волею нашею и к погибели душ наших. Каждому из них надлежало возложить вину на самого себя, и один должен был сказать: поелику я не от сердца поклонился брату моему, то посему Бог и не расположил его ко мне; а другой должен был сказать: так как я не был приготовлен любовью к брату моему прежде, нежели он просил прощения, то посему Бог и не расположил его ко мне. Также следовало поступить и двум выше упомянутым; один должен был сказать: я говорю властительски и потому Бог не располагает брата моего в доверии ко мне; а другой должен был помышлять: брат мой со смирением и любовью приказывает мне, но я непослушен и не имею страха Божия. И ни один из них не нашел пути к самоукорению, напротив, каждый возлагал вину на ближнего. Вот почему мы и не преуспеваем, вот почему и не получаем ни от чего пользы, но всё время наше проводим в противлении друг другу и мучим сами себя. Поелику каждый оправдывает себя, каждый, как я прежде сказал, оставляет себя ничего не соблюдая, а от ближнего требуем исполнения заповеди, потому мы и не можем придти в познание и доброго; ибо, если хотя мало научимся чему-либо, тотчас и от ближнего требуем того же, укоряя его и говоря: он должен был это сделать; почему же он так не сделал? Почему мы лучше от себя не требуем исполнения заповедей, и не укоряем себя в несоблюдении их? [1, стр.89-96].
Молитва аввы Дорофея от гнева
Боже милосердый и человеколюбивый! По неизреченной Твоей благости сотворивый нас из ничего, для наслаждения Твоими благами, и кровию Единородного Сына Твоего, Спасителя нашего, призвавший нас, отступивших от Твоих заповедей! Приди и ныне, помоги немощи нашей, и как Ты некогда запретил волнующемуся морю, так и ныне запрети возмущению сердец наших, чтобы Ты не лишился в один час нас обоих, чад Своих, умерщвленных грехом, и дабы не сказал нам: «коя польза в Крови Моей, внегда сходити Ми во истление», и: «аминь глаголю вам, не вем вас», потому что светильники наши погасли от недостатка елея. Аминь.
Среди святых отцов именно Дорофей уникален своей добротой, сияющей даже через века в словах его поучений и наставлений. А потому читающему хочется не только благоговеть перед этим человеком, но еще быть похожим на него. Обычно у нас получается плохо. Но мы стараемся.
Наталья Сазонова.
О том, что не должно лгать
Есть три различных вида лжи: иной лжёт мыслию, другой лжёт словом, а иной лжёт самою жизнию своею. Мыслию лжёт тот, кто принимает за истину свои предположения, т.е. пустые подозрения на ближнего; такой, когда видит, что кто-нибудь беседует с братом своим, делает свои догадки и говорит: он обо мне беседует. Если прекращают беседу, он опять предполагает, что ради него прекратили беседу. Если кто скажет слово, о он подозревает, что оно сказано для оскорбления его. Вообще, в каждом деле он постоянно таким образом замечает за ближним, говоря: он ради меня это сделал, он ради меня это сказал, он это сделал для того-то. Таковой лжёт мыслию, ибо он ничего истинного не говорит, но всё по одному подозрению, а от сего происходят: любопытство, злословие, подслушивания, вражда, осуждения. Бывает, что иной предположит нечто, и это случайно оказывается истинным; а он после этого, желая, как он говорит, исправлять себя, уже постоянно (за всеми) замечает, думая: если кто-нибудь говорит обо мне, то мне надобно знать, какое моё согрешение, за которое он меня осуждает, и я буду исправляться. Во-первых, уже и начало сего от лукавого, ибо он начал ложью: не зная подлинно, придумал то, чего не знал; а как может древо зло плоды добры творити?
(Мат. 7,18). Если же он в самом деле желает исправиться, то когда ему брать скажет: не делай этого или зачем ты это сделал, он не должен смущаться, но поклониться и поблагодарить его, и тогда он исправится. Ибо, если Бог увидит, что таково его произволение, то Он никогда не оставит его в заблуждении, но пошлёт кого-нибудь, могущего его исправить. А говорить: я верю своим догадкам для исправления себя и с целию подслушивать и любопытствовать – это есть самооправдание, внушаемое диаволом, который желает строить нам козни. <�…>
А словом лжет тот, кто, например, от уныния поленившись встать на бдение, не говорит: “прости меня, что я поленился встать”, но говорит: “у меня был жар, я до крайности утомился работою, не в силах был встать, был нездоров”, и говорит десять лживых слов для того, чтобы не сделать одного поклона и не смириться. И если он в (подобном случае) не укорить себя, то беспрестанно изменяет слова свои и спорит, чтобы не понести укоризны. Также когда случится ему иметь какой-нибудь спор с братом своим, то он не перестаёт оправдываться и говорить: “но ты сказал, но ты сделал, но я не говорил, но такой-то сказал”, и то, и другое, чтобы только не смириться. Опять, если он пожелает чего-нибудь, то не хочет сказать: “я этого желаю”, но все извращает слова свои, говоря: “у меня такая-то болезнь, и это мне нужно; это мне приказано”, и лжёт до тех пор, пока не удовлетворит своему желанию. И как всякий грех происходит или от сластолюбия, или от сребролюбия, или от славолюбия, так и ложь бывает от сих трёх причин. Человек лжёт или для того, чтобы не укорить себя и не смириться, или для того, чтобы исполнить желание своё, или ради приобретения, и не перестаёт делать извороты и ухищряться в словах, до тех пор, пока не исполнит желания своего. Такому человеку никогда не верят, но хотя он и правду скажет, никто не может дать ему веры, и самая правда его оказывается невероятною. Иногда случается такое дело, что бывает крайность скрыть мало, и если кто не скроет мало, то дело приносит большое смущение и скорбь. Когда встретится такая крайность и видит кто-либо себя в такой нужде; то может посему изменить слово для того, чтобы не вышло, как я сказал, большего смущения и скорби, или беды. Но когда случится такая великая необходимость уклониться от слова правды, то и тогда человек не должен оставаться беспечальным, а каяться и плакать перед Богом, и считать такой случай временем искушения. И на такое уклонение решаться не часто, а разве однажды из многих случаев. Ибо как бывает с терияком и слабительным, если кто часто их принимает, то они вредят; если же кто примет однажды в год по великой нужде, то они приносят ему пользу; так должно поступать и в этом деле: кто хочет, по необходимости, изменить слово, то он должен делать это не часто, но разве в исключительном случае, однажды во много лет, когда видит, как я сказал, великую необходимость, и это самое, допускаемое весьма редко, пусть делает со страхом и трепетом, показывая Богу и произволение свое и необходимость, и тогда он будет прощён, но вред он все-таки получает. Вот мы сказали, что значит лгать мыслию и что — лгать словом. Теперь хотим сказать, что значит лгать и самою жизнью своею.
Жизнью своею лжёт тот, кто будучи блудником, притворяется воздержным; или, будучи корыстолюбив, говорит о милостыни и хвалит милосердие; или, будучи надменен, дивится смиренномудрию. И не потому удивляется добродетели, что желает похвалить ею, ибо если бы он говорил с сею мыслию, то он сперва со смирением сознался бы в своей немощи, говоря: “горе мне окаянному, я сделался чуждым всякого блага”, и тогда уже, по сознании своей немощи, стал бы он хвалить добродетель и удивляться ей. И опять он не с тою целью хвалит добродетель, чтобы не соблазнять другого, ибо он должен бы был (в сем случае) думать так: “по истине я окаянен и страстен, но зачем мне соблазнять других? Зачем наносить вред душе иного и налагать на себя и другую тяжесть?” И тогда, хотя бы он в том (вышеупомянутом) и согрешил, однако же, коснулся бы и добра; ибо осуждать себя есть дело смирения, а щадить ближнего есть дело милосердия. Но лжец не по какой-либо из упомянутых причин удивляется, как я сказал, добродетели; но или для того похищает имя добродетели, чтобы покрыть свой стыд, и говорит о ней, как будто и сам он совершенно таков, или часто для того, чтобы повредить кому-нибудь и обольстить его. Ибо ни одна злоба, ни одна ересь, ни сам диавол не может никого обольстить (иначе), как только под видом добродетели. Апостол говорит, что сам диавол преобразуется в ангела светла, потому неудивительно, что и слуги его преобразуются в служителей правды (2 Кор.11, 14, 15). Так и лживый человек, или боясь стыда, — чтобы не смириться, или, как мы сказали, желая обольстить кого-нибудь и повредить ему, говорит о добродетелях и хвалит их, и удивляется им, как будто сам поступал так и знает их по опыту: таковой лжёт самою жизнью своею; это не простой человек, но двойственный, ибо иной он внутри, и иной снаружи, и жизнь его двойственна и лукава. <�…> [1, стр.106-114].
Изображения на иконах
Прп. Дорофей Палестинский
Святой изображается в традиционной иноческой одежде. Иконы доносят до нас его прижизненный облик седого старца с густой бородой, и, конечно, удивительную доброту в глазах.
Неизменная принадлежность икон – свиток в руках. Ведь духовные наставления и есть та память, которую оставил о себе преподобный. Иногда свиток пишется развернутым, в этом случае на нем начертаны слова преподобного. Есть также вариант иконы, когда в руках святого пишется закрытое Евангелие. Рука преподобного приподнята в характерном ораторском жесте, означающем «я говорю».
Наставления на каждый день недели
Некоторые выдержки из поучений содержатся в часто переиздаваемой книге св. Дорофея, «Как возрастать духовно», содержащей 7 наставлений, по одному на каждый день седмицы.
Каждая краткая беседа состоит из небольших изречений. Слова преподобного посвящены борьбе со страстями, причем особое внимание уделяется тем, от которых происходит множество других грехов. Это:
- гнев;
- осуждение;
- сребролюбие.
Страсти это пагубные, но советы святого дышат кротостью, участием и так свойственными ему при земной жизни добротой, сочувствием к людям, больным грехом.
