Дорогие друзья-читатели!
Прошлым летом мы уже знакомили вас с книгой забытого ныне писателя А.А. Добровольского (псевдоним в советском литературном пространстве – А. Тришатов) «Десять мин». На нашем сайте была опубликована глава «Кремль» – детское воспоминание автора о чудесной помощи ему и его младшему братишке от святой преподобной княгини Евфросинии, супруги покровителя нашего храма, святого благоверного великого князя Димитрия Донского.
Сегодня предлагаем Вашему вниманию фрагмент другой главы из этой книги. И тема её – тоже святая помощь, только уже в дни молодости рассказчика, когда, находясь в тяжёлых жизненных обстоятельствах, он ясно и зримо ощутил в своей жизни покровительство Самой Матери Божией, встретившись с одной из Её чудотворных икон.
Истории, подобные этой, всегда читаются с особенным интересом – ведь у многих из нас они вызывают живые воспоминания о происходившем и в нашей собственной судьбе. Мы бережно храним их в памяти, делимся ими с близкими; эти рассказы порой передаются в семьях из поколения в поколение, но, к сожалению, довольно редко становятся достоянием широкого круга людей… А ведь в них история личных отношений человека с Богом и Его святыми удивительным образом соединяется не только с историей конкретного прихода, но и с историей самой Церкви Христовой, а также, зачастую, с историей страны, народа… Собираясь вместе, эти небольшие, порой совсем простые, сердечные, проникнутые верой и любовью повествования о чуде Божьего руководства человеческой судьбой становятся настоящей летописью – душеполезным, поучительным, ободряющим и утешительным чтением, предметом для размышления, а подчас и долгожданным ответом на наши вопросы.
Поэтому, дорогие братья и сёстры, предлагаем начать собирание и накопление этого ценного опыта Богообщения нашими общими силами. Некоторым запасом таких воспоминаний мы уже обладаем и обещаем постепенно знакомить с ними читателей нашего сайта. А тех из вас, кто решится поделиться собственными историями, просим присылать их на электронный адрес (в случае публикации имя автора по его желанию может быть указано или заменено на условное).
А.А. Добровольский. «Десять мин» (фрагмент).<~h3>
I.
Наступил октябрь 17-го года. После Октябрьской революции жизнь всех переменилась. Общая растерянность, неуверенность в завтрашнем дне, потеря имущества и всех материальных ценностей, разруха, голод, болезни – всё это следовало одно за другим. Все мои планы рухнули. Вместе со всеми другими были закрыты и те газеты и журналы, с которыми я был связан. Были национализированы все типографии, в том числе и типография Рябушинского, где набиралась моя вторая книга рассказов. Мои знакомства сразу поредели. Писатели разъезжались. Многие уезжали на ещё не разорённый юг, другие совсем эмигрировали из России.
У нас в семье работала одна только Варя, а нас было четверо. Я, и всегда болезненный, теперь всё время болел. Как жить, что делать, как облегчить отчаянное положение Вари, я совсем перестал понимать, не видел никакого выхода и страшно страдал. Мой друг Ваня всячески старался меня поддержать и что-нибудь для меня придумать. И вот он стал развивать передо мной такой план. Через Галицких устроить меня в какой-нибудь санаторий в Сокольниках. Пусть я поживу там несколько месяцев, а за это время что-нибудь выяснится. Милый Ваня, он изо всех сил старался мне как-нибудь помочь.
Как-то вскоре после нашего с ним разговора он приехал ко мне в Демидовский переулок на машине, которую он достал у кого-то из знакомых партийцев, и повёз меня в Сокольники. Галицкие приняли нас со всем радушием. Но, поговорив с нами, Степан Павлович объявил, что все наши планы неосуществимы и нереальны. Санатории и больницы закрываются. Питаться там нечем, как и везде кругом.
Евгения Александровна утешала нас, как могла. Наконец она решительно сказала: «Пусть Александр Александрович поживёт немного у нас. Может быть, у нас рассеется его тяжёлое самочувствие. Мы его немножко подкормим. У нас ещё, слава Богу, всё есть». Она была так добра, так ласкова, так матерински заботлива, что мы все решили, что так будет хорошо, и я остался у Галицких. (…)
Квартира Галицких была большая, с большими светлыми окнами, с по-больничному выбеленными стенами. Это был, как говорил Ваня, поистине светлый дом. И я ходил по этому «светлому дому» как свой. Как-то я зашёл в кабинет Евгении Александровны. Моё внимание привлекла к себе одна икона большого размера, повешенная не как обычно в углу комнаты, а на стене, высоко над столом. Божия Матерь была на ней изображена тоже необычно. Не с Младенцем на руках, а с книгой. Когда я рассматривал икону, в комнату вошла Евгения Александровна. Она сказала: «Я вижу, как вы внимательно смотрите на образ Божией Матери. Это икона Калужской Божией Матери, покровительницы моего родного города. Вы помолитесь Ей, попросите Её о своих нуждах. Вот увидите, Она услышит вас и выведет из ваших трудных обстоятельств, и устроит вашу жизнь. То, что я вам говорю, это точно, это испытано».
И она вышла, притворив за собой дверь. Её слова были сказаны с такой верой и убеждённостью, что я сделал, как она мне советовала. Я встал на колени перед иконой Царицы Небесной и со всем усердием и со слезами помолился Ей: «Божия Матерь, Ты видишь, как мне сейчас трудно. Где мне искать выход? Как мне устроить свою жизнь? Помоги мне, Всемилостивая!»
На другой день я вернулся домой. Мама очень мне обрадовалась: «Саша, как хорошо, что ты пришёл. А без тебя приходил вчера Вася Филиппов и очень был огорчён, что тебя не застал. Но он хотел ещё раз зайти».
Вася был мой товарищ по гимназии. Все гимназические годы мы провели в тесной дружбе. Летом обыкновенно я уезжал с ним в Останкино, где у Филипповых были свои дачи. В этой семье я был совершенно как родной. С Васей я не виделся с 14-го года, когда он был призван в армию и ушёл на войну. Он был ранен, долго болел и лежал в разных госпиталях. Да и я тогда жил не в Москве, а в Петрограде. Я ничего о нём не знал, и его появление меня очень обрадовало. Придя ко мне в тот же день и застав меня, он сразу сказал: «Санька, поедем со мной в Калугу». Он служил в Калуге разъездным агрономом при Калужском губернском союзе кооперации. «Жить будешь у Олейничак, а я из поездок буду вам привозить продовольствие».
Его приглашение ехать в Калугу я воспринял как скорый ответ Божией Матери на обращённую к Ней мою молитву перед иконой Её Калужской. Я видел, что Божия Матерь берёт меня в свой город, что Она меня там устроит.
Через два дня я с Васей уехал в Калугу.
Эффект наблюдателя
Эти истории демонстрируют нам то, как многие люди имеют очень доброе сердце, но они не готовы проявить инициативу. Им проще подождать, пока помощь окажет кто-то другой. В результате получается полное бездействие, которое часто заканчивается трагедией. Но есть и другие люди, которые сразу «включаются» в ситуацию. Они не ждут реакции других и срочно начинают спасать тех, кто нуждается в помощи.
Первая в мире школа, напечатанная в 3D, может появиться на Мадагаскаре
Власти Москвы проведут в 2022 году благоустройство улицы Красная Пресня
Чревато не только изжогой: почему нельзя часто есть горчицу
II.
В Калугу мы приехали в праздник Рождества Богородицы. Когда мы вошли в вокзал, первое, что я увидел: в углу проходной комнаты огромную икону Калужской Божией Матери, закрывавшую весь угол стены. Перед иконой в массивных подсвечниках горело множество свечей, пылавших как огненный куст. Я невольно остановился и поклонился призвавшей меня сюда Царице Небесной. Несколько растерянный, я спросил у стоящего подле иконы монаха: «Это чудотворная икона?» Он улыбнулся, но ответил спокойно: «Чудотворная икона Калужской Божией Матери находится в селе Калужка, в четырёх верстах от города. А если вы приехали поклониться Ей, сейчас Она гостит у нас в городском соборе».
Выйдя из вокзала, я сказал Васе, нанимавшему извозчика в город: «Вася, ты довези меня до собора, я хочу помолиться, а дорогу к Олейничакам я потом один найду после обедни».
В студенческие годы мне как-то пришлось провести в Калуге рождественские каникулы у того же Васи, отбывавшего здесь с сестрой свою высылку из Москвы. В тот приезд я узнал и семью Олейничак. Вася и Дуня были тогда очень далеки от религии и Церкви, и я, находясь у них в Калуге, жил общей для нас довольно рассеянной жизнью. Поездки, гости, балы в Дворянском собрании. В соборе я ни разу тогда не был и не помню, видел ли его.
Подходя сейчас к собору, я был поражён его необыкновенной красотой. Была золотая осень. Чудный день. Праздник, как я уже сказал, Рождества Богородицы. Окружавшие собор белые здания, все одного общего стиля, создавали какой-то удивительно стройный архитектурный ансамбль. Собор стоял, ничем не заслонённый, в центре этого белого четырёхугольника, в сквозном зелёном сквере. Негустые, прозрачные аллеи не закрывали, а ещё более выделяли белизну собора и украшали его. Тени дрожащих листьев нежным трепетом оживляли его строгие стены. Круглый и широкий барабан был до самых краёв покрыт серебряным куполом. Он, как перевёрнутая серебряная чаша, осенял всё здание, успокаивая глаз своим нежным блеском и чистотою своей безупречной покатости.
Я вошёл в собор и через весь народ увидел перед раскрытыми Царскими вратами на амвоне с высокими ступеньками архиерея. Он был весь золотой в своём облачении, худенький и прозрачный, так похожий на великого старца митрополита Филарета Московского, чей портрет в красках и в золоте всегда висел в комнате у моей бабушки. Архиерей высоко держал дикирий и трикирий. Его голос, старческий, но слышный всюду, возглашал:
– Призри с небес, Боже, и виждь и посети виноград сей, и утверди и, его же насади десница Твоя.
Он благословил народ, а вышедшие на середину перед Царскими вратами три мальчика в золотых стихарях удивительно подобранными и чистыми голосами запели: «Святый Боже…»
Так вот куда привела меня Царица Небесная.
После службы я наконец мог подойти к святой и чудотворной иконе. И со всем усердием и со слезами молился: «Матерь Божия, к Тебе прибегаю, не отврати лица Своего от меня грешного, потерявшегося и не знающего, как жить. Как Сама знаешь, устрой меня в Твоём городе, одного здесь очутившегося без всех моих близких. Спаси меня от нужды, от голода, болезней и печали».
И Матерь Божия вняла моей молитве. Десять месяцев я прожил в Её городе и не знал ни нужды, ни горя. Какая бы ни вставала передо мной трудность, я шёл к ней и говорил всё, что меня пугало, и Она милостиво указывала мне, как поступить. Никогда Она не посрамила моего упования, никогда не оставила тщетной мою надежду.
Недели две я жил как гость в семье Олейничак и трёх сестёр (…). Всё-таки мы с Васей понимали, что так жить всегда нельзя. Вася обещал устроить меня у себя в Губсоюзе, и всё, казалось, складывалось хорошо. У него со всем начальством были прекрасные отношения, и начальство, конечно, не стало бы препятствовать моему поступлению. Я радовался.
Но тут возникло другое препятствие. Неожиданное. Устроиться на службу по правилам того времени можно было только через Биржу труда. На Бирже труда я сразу понял, что моё дело безнадёжно. Меня забросали вопросами: где служил, профессия, стаж. А когда узнали, что я приезжий, перестали со мной разговаривать. «Если Губсоюзу нужен работник, мы пришлём туда того, кто стоит у нас на очереди».
Что делать? Вася задумался. А я пошёл в собор. И опять я горячо молился: «Матерь Божия, научи, укажи, что мне сделать, как обойти неожиданное препятствие, мешающее моему устройству». Я решил после службы ещё остаться и отстоять молебен. Написал для молебна записку о здравии близких и положил её в карман.
Перед молебном я подошёл к аналою, чтобы положить свою записку, и всё время опять смотрел на образ и просил Матерь Божию о помощи. Когда я вынимал из кармана записку, я вместе с ней вынул какую-то сложенную бумагу, которая и упала на пол у ступенек киота. Я поднял её, взглянул и вспомнил. Когда я уезжал из Москвы в Калугу, меня приехал на вокзал провожать мой приятель, писатель Ютанов. Он, прощаясь со мной, сказал: «А вот эту записку я взял для вас у Окулова. Мало ли что понадобится вам в чужом городе».
В записке было написано всего несколько строк. Обращаясь к калужским товарищам, Окулов писал, что знает меня и просит оказать содействие. Окулов был тогда фигурой в партии, и на записке стояла печать очень серьёзная. Я записку тогда на вокзале сунул в карман, не зная, зачем мне она, и про неё давно забыл. Теперь весь молебен я стоял и думал о ней.
«Да ведь это Матерь Божия указывает тебе, что тебе делать». С твёрдым убеждением, что это так, я на другой день пошёл на биржу и просил, чтобы меня пропустили к заведующему. Ему я коротко сказал, что хочу поступить на службу в Губернский союз кооперации, и подал записку. Он тут же в несколько минут оформил моё направление, и я с торжеством принёс его Васе. Так я поступил на службу секретарём правления в Калужский Губсоюз.
Казалось, всё пошло хорошо, но через месяц произошло новое осложнение. Жил я у Олейничак в маленькой комнатушке. Это была пристройка, сделанная старшим братом Олейничак Анатолием для себя по своему вкусу. Совершенно изолированная, с отдельным входом, она и дверью, и окном выходила в большой яблоневый сад. Анатолий жил в Москве. Без него комната его никому была не нужна, и я чувствовал себя в ней очень хорошо.
И вот однажды старшая сестра Маргарита обратилась ко мне.
Всё в этом доме было чудное, не похожее ни на что. Все сёстры непрерывно смеялись, и дом их так и слыл: «хохотным домом». Меня в этом «хохотном доме» почему-то звали «Августейшим». Так вот, Маргарита как-то вечером, когда я пришёл со службы, давясь от смеха, объявила мне:
«Августейший, должна доложить вам, наш Анатоль прислал письмо, пишет, что скоро приедет и зиму будет жить в Калуге. С ним приезжает, – тут она совсем захлебнулась от смеха, – и его Терпсихора».
Я понял, что мне надо комнату освобождать. На другой день в Союзе я всё рассказал Васе. Он старался меня успокоить и энергично принялся за поиски комнаты для меня. И опять возникли перед нами трудности начального коммунизма. Оказалось, что все освобождающиеся комнаты сдаются в горсовет и заселяются опять-таки в порядке очерёдности.
Наконец Васе указали на одну даму, где жилец собирался уезжать не то в Азию, не то на Кавказ. Дама соглашалась поселить меня, если я добуду ордер на комнату. Ордер я достал. Моим хохочущим сёстрам объявил, что переезжаю, и вдруг дама эта сообщила Васе, что жилец уезжать раздумал и остаётся до весны. В какое я попал отчаянное положение! В собор я теперь ходил постоянно, каждое воскресенье обязательно. И теперь, придя в собор, я прямо, не дожидаясь конца службы. Припал к ступенькам перед образом Божией Матери и рассказал Ей о моих обстоятельствах, о моём горе и безвыходном положении. Я поднялся по ступенькам и, всё молясь и прося помощи, приложился к иконе. Когда я стал сходить по ступенькам вниз и ещё даже не сошёл на пол, ко мне подошла дама с вопросом: «Вы ли то лицо, которое хочет снять у меня комнату? Если это вы, то можете переезжать хоть теперь же после обедни. Мой жилец сегодня уехал».
Я уже сказал, что я постоянно ходил в собор. Моя новая комната была очень близко от собора, и я ходил туда во всякую погоду, в дождь и снег. Калужские соборяне служили прекрасно. Чудные были в соборе архиерейские службы. Такое благочиние, стройность, образцовый порядок можно было встретить далеко не везде. А какие благолепие и красота облачений! Все эти лалы и жемчуга на митрах, бриллиантовые панагии.
Епископ Феофан (Туляков), видимо, очень любил Богослужение, понимал и тонко его чувствовал. Хор в храме был чудесный. Среди женских голосов был один совершенно изумительный. Это была девочка-подросток Лида Румянцева с голосом такой красоты, что её приходили слушать как на какой-нибудь концерт.
В Калуге я прожил десять с половиной месяцев. Каждую неделю бывал за церковной службой. Я почти прошёл полный годовой круг Богослужения, начиная с Рождества Богородицы и до Успенского поста.
Для меня это явилось настоящей школой. Здесь, в храме, через само Богослужение, через иконы и церковное пение я познавал и приобщался к истинам и таинствам христианства. Остальное дополняла домашняя молитва и усердие к Божией Матери. Моё религиозное настроение было, конечно, замечено у меня на службе. Но женщины, машинистки и секретарши, с которыми я находился в постоянном общении, – все эти Кашкины, Назимовы, Ларины, Дурасовы, – всё это были представительницы старых дворянских родов, которых совершившийся в России переворот загнал в поисках куска хлеба на нашу невесёлую работу. Все эти женщины сами были религиозны, и моё поведение их мало смущало. Оно, может быть, не то что смущало, а удивляло одну из наших машинисток, Марию или Марусю Преображенскую. Дочь очень почтенного и уважаемого в Калуге протоиерея, она, как это часто бывало в дореволюционное время, происходя из духовной семьи, сама была от религии далека. Её особенно поражало моё усердие к Божией Матери. Она мне как-то сказала: «Вы какой-то чудной. Для вас Калужская Божия Матерь как мать родная». Я молчал. В свой внутренний мир я никого не хотел впускать.
Время шло. Прошли Великий пост, Пасха, Троица. Мама стала писать мне, что она очень хочет, чтобы я вернулся, что все они очень обо мне скучают, что мой приезд необходим, иначе у нас отберут одну комнату. Была ещё одна причина, которая заставляла меня думать о возвращении. Белые наступали на юге. Оставаться в Калуге становилось опасным. Но когда я приходил в собор, мне до слёз делалось грустно покидать этот ставший мне таким дорогим и нужным церковный мир. Икону чудотворную я видел только тогда, когда приехал в Калугу. Обычно она находилась в селе Калужке, и я упрекал себя очень, что так за всё лето и не собрался туда, не увидел Её ещё раз. Я усердно молился перед соборным списком с неё, я просил у Божией Матери: «Не оставляй меня и впредь. Научи меня, укажи мне, у кого искать руководства, чтобы не ослабевала, не угасла моя начинающаяся духовная жизнь».
Но вот назначен и день отъезда. Я ехал в Москву с целой группой наших кооператоров. Я нашёл, что так мне будет удобнее. Путешествие по железным дорогам в то время было делом нелёгким, и я надеялся, что мои кооператоры мне помогут. Да и лошадей до вокзала давал Союз.
Накануне отъезда я пошёл гулять по Калуге, прощаясь с любимыми местами. Помню, я шёл рощей от Оки к городу. Вечерело. Вдруг полился колокольный звон. Один за другим приставали к нему все калужские храмы. Я спросил у встретившихся мне женщин: «Почему так звонят?»
– Да в собор несут Владычицу, – ответили мне, – пришла к нам, горьким, из Калужки.
Я бросился в собор. Господи, как я молился в этот вечер! Как я плакал и благодарил Царицу Небесную, что Она пришла проводить меня и благословить!
III.
На другой день я уезжал. Я с вещами пришёл в Губсоюз. Вещей у меня было немного. Какой-то нескладный узел, корзиночка… Везти домой мне было нечего. Не то было с моими спутниками. Они грузили мешки и ящики. Везли всякое продовольствие. Мы сидели уже в пролётке с одним нашим торговым спецом по закупкам. В это время прибежала к нам Маруся Преображенская. Она простилась с моим соседом, а потом немного смущённо обратилась ко мне: «Александр Александрович, а это возьмите от меня. Вы так любили Калужскую Божию Матерь.
Я для вас сняла Её с божницы. Помните меня, грешную Марию». Она подала мне завёрнутую в бумагу икону. Я готов был расплакаться, так это меня потрясло. Я взял святую икону в руки. Мы уже поехали. И так я ехал, держа икону в руках. Я и в поезде держал её в руках. Мне казалось кощунством засунуть её в корзинку или положить на полку. А кооператоры, может быть, и добродушно, надо мной хохотали: кто везёт в Москву масло, кто муку, кто сало, а товарищ Добровольский – Калужскую Божию Матерь.
Когда я приехал домой и снял бумагу, я был очень заинтересован. Маруся, конечно, без понимания обернула Пречистый лик страницами из крестного календаря. Большого формата, они хорошо закрывали икону. Но что было замечательно: на страницах, которыми была прикрыта икона, были напечатаны портреты и статья – биографические сведения и изложение учения одного из наших русских подвижников – святителя Игнатия Брянчанинова, о котором раньше я ничего не знал.
Матерь Божия не оставила и последней моей просьбы. В Своей иконе Она осталась со мной и указала мне на святителя Игнатия как на наставника в моём духовном подвиге.
Давайте делать добро вместе
Меня зовут Марина, а моего мужа Дима. Каждый год мы стараемся принимать участие в различных благотворительных программах фонда. И хотя у нас нет особых навыков в этом направлении, мы периодически посещали детские дома, дома престарелых и участвовали в поддержке благотворительных концертов.
Дима очень хорошо готовит, это одно из его любимых увлечений в жизни. Недавно мы с ним принимали участие в приготовлении обедов для нуждающихся. Я хочу поделиться с вами, что это значит лично для меня. У меня не очень милосердное сердце, иногда приходится бороться с лицеприятием, а иногда нужно собрать волю в кулак, особенно когда дело касается детей, мне очень их жалко. Мы с мужем верующие люди и стараемся придерживаться того, что сказано в Библии: «Но когда подаёшь неимущему, пусть даже левая рука твоя не ведает, что творит правая» (Матфея 6:3).
