Ушла в монастырь. Жизнь и будни женской обители глазами корреспондента «ВМ»
После великих православных праздников, корреспондент «ВМ», задумавшись о смысле жизни и о том, как люди приходят к Богу, отправилась в Свято-Никольский Черноостровский монастырь, что близ реки Лужа на границе Московской и Калужской областей. Чтобы узнать, через какие испытания приходится пройти женщинам, желающим поступить в монастырь, я стала на три дня простым трудником. Так называют мирян, которые получают здесь работу за еду и кров. Это первое испытание для тех, кто желает остаться в монастыре навсегда. К слову, проходят его далеко не все…
О ЧЕМ МОЛЧАТ МОНАХИНИ
День первый. В главном соборе монастыря водопровода нет. Чтобы набрать воды для уборки и мытья полов в храме (мое первое послушание), обычно монахини отправляются в погреб — он в жилом корпусе по соседству. Пологая длинная лестница ведет вниз и кажется бесконечной. В самом углу обложенной белым кафелем крохотной комнатушки— заветный кран с водой.
— Подходите ближе, не бойтесь, — послышался женский голос.
Это — монахиня Иеронима в черном подряснике. Бережно, не торопясь, она наполняет ледяной водой прозрачные цветочные вазы для украшения храма. Мое неожиданное появление сестру отнюдь не смущает: к трудникам, вроде меня, здесь давно привыкли…
— А других выходов из погреба нет? — привыкшая к комфорту цивилизации, интересуюсь я. Подниматься с тяжелыми ведрами обратно по лестнице ой как не хочется.
— Нет, — пожимает плечами сестра.
Ничего не поделать — по той же длиннющей лестнице направляюсь наверх. Дорогу осилит идущий, крутится в голове. Бежать от трудностей в монастыре глупо. И не для этого я приехала сюда.
Вечереет. Январское морозное небо зажигается первыми звездами. Здесь, в этом неспешном мире, на появление в темном небе звезд внимание обращаешь как-то пристальнее. Из-за деревьев, что за стеной монастыря, показались клубы дыма — местные растапливают в своих домах печи. С наполненными до краев ведрами пробираюсь через высокие сугробы в сторону Никольского собора, где меня поджидает инокиня Силуана.
— Вот и помощница подоспела, — обращается ко мне инокиня Силуана. На вид ей не больше 30. Грация, стройная фигура — точно бывшая балерина, думаю.
Никольский собор наполнен благоуханием афонских масел и мирры. У иконы святителя Николая теплится лампадка. Вечернюю службу давно отслужили: кроме меня и сестры Силуаны, в соборе ни души. На часах 21:00. Беру тряпку, ведро и щетку.
Моя наставница остается внизу, а я поднимаюсь наверх, под самый купол. Клирос (место, на котором во время богослужения находятся певчие и чтецы) — огромен. По краям расставлены стулья — для пожилых монахинь. На деревянном столике в углу — псалтырь и ноты.
Летопись Свято-Никольского Черноостровского монастыря насчитывает не один хор. Но нынешний хор — особенный. Византийский распев, которым сестры исполняют церковные акафисты — большая редкость не только в столице, но и в России. Учились этому сестры в Греции, у знаменитых афонских святогорцев.
В дни больших праздников здесь не протолкнуться: все сестры обители, а их ни много ни мало 108 (это монахини, инокини, послушницы и схимницы), собираются за праздничной божественной литургией.
Управившись в Никольской церкви, перемещаемся в соседнюю — церковь Корсунской иконы Божией Матери. Это большой светлый храм в форме базилики, иконостас которого украшен деревянной резьбой.
Послушание проходит в полном молчании. Говорить за работой не принято. Друг с другом сестры тоже разговаривают редко. Я наконец решаюсь начать разговор.
— А если, как говорится, накипело, кому плачетесь? В подушку? — интересуюсь у сестры Силуаны.
— Все печали и радости открываем только одному человеку — нашей матушке игуменье, — неохотно поясняет сестра. — А при поступлении в монастырь всю жизнь от рождения рассказываем ей.
— А уйти в монастырь почему решили ? Монахиня Силуана улыбается.
Наверное, этот вопрос ей задавали десятки раз — родственники, соседи, друзья…
— Чтобы быть ближе к Богу, — отвечает она. — Но причины ухода у всех разные.
— Что же побудило именно вас? — не отстаю я.
— Ненависть ко всему мирскому! — не раздумывая отвечает она.
Вот это да! Разве монах может ненавидеть? А как же любовь, о которой говорил Христос?
— Монах ненавидит грех. А в миру греха, отравляющего душу, особенно много, — вздыхает молодая монахиня.
— Что требуется от верующего, чтобы поступить к вам и быть ближе к Богу?
— Двери в монастырь открыты для всех, — смиренно объясняет насельница (так называют тех, кто постоянно живет в монастыре). — Николая, матушка игуменья, старается никому не отказывать. Обычно в монастырь приезжает много паломников. Живут бесплатно, трудятся на общих монастырских послушаниях, посещают храм. Некоторые остаются насовсем.
— А бывали случаи, когда сестры все бросали и сбегали из монастыря?
Сестра Силуана не отвечает и указывает рукой на масленый подсвечник, как бы намекая, что пора приниматься за работу. Разговор окончен. Приходится подчиниться. Хотя в другом месте непременно начала бы спорить. Но не в этот раз. Не здесь. Не с этим человеком. Монастырь — это особый мир, в котором своя жесткая иерархия.
Трудники подчиняются послушницам. Те в свою очередь во всем должны следовать указаниям монашествующего клира. А сами монахини находятся в непосредственном подчинении у настоятельницы монастыря — матушки Николаи. Еще здесь есть специальная должность — благочинная. Это правая рука настоятельницы. Говоря по-офисному, заместитель директора. Как выяснилось позже, все задания ко мне «прилетали» от благочинной сестры Серафимы.
ЖИЗНЬ ОБИТЕЛИ
Утро в монастыре, как всегда, началось с первыми лучами солнца. Смотрю — на территории монастыря оживленно. По заснеженным дорожкам сестры спешат в Никольский храм на общую молитву. Затем наступает черед келейного правила — каждая сестра молится в своей келье. В 9 утра Божественная литургия. В ней принимают участие все: монахини, послушницы, трудники, прихожане.
Только в 11:30 во всем монастыре первая трапеза! Монахини едят отдельно — в сестринском корпусе. Во многом оттого, что их трапеза разительно отличается от трапезы трудников. Меню у всех одинаковое, а вот отношение к еде — разное. Сестры называют трапезу не иначе как продолжением Божественной литургии. Перед вкушением пищи они поют благодарственную молитву за дарованные Господом хлеб и соль.Мясо в монастыре не едят.
В праздничные дни на стол подается рыба. Зато в меню всегда имеется широкий выбор молочных продуктов: молоко, творог, сыр. Монастырское хозяйство насчитывает 16 коров: черно-пестрых, швицких, сычевских и голштинских пород. Рядом с коровником сестры держат свой маленький молочный цех: здесь они собственноручно катают сыры, настаивают ряженку, пекут сырники и оладьи.
С 12:00 до 16:00 сестры трудятся на послушаниях. Монастырские послушания меняются. Проснувшись утром, сестра никогда не знает, какой фронт работы ей доверят на этот раз. Летом большую часть времени сестры проводят на огородах: выращивают помидоры в теплицах, саженцы. Зимой трудятся в мастерских: шьют богослужебную одежду, вышивают иконы, расписывают храмы.
В 17:00 в монастыре начинается всенощное бдение. Для каждой монахини богослужение — центральное событие дня. Ни одна расписанная фреска, ни одна искусно вышитая икона не сравнится по степени значимости с молитвой.
Последний прием пищи в монастыре в восемь вечера.
С 23:00 до двух часов ночи в монастыре совершаются закрытые ночные богослужения. Посетить такую службу можно только с разрешения настоятельницы монастыря.
Но не в эти дни — сейчас, когда я здесь, в святочные дни ночные службы не идут. На таких закрытых ночных службах сестры молятся о мире (в том числе и на Украине, просят Бога о здоровье близких).
— Иногда может сложиться впечатление рутины: служба, трапеза, послушание… Опять служба, трапеза, — рассуждает послушница Мария. — Но это не так. Один афонский старец сказал: «Нужно начинать свой день так, как будто ты пришел в монастырь только вчера». Сестры обители неукоснительно следуют этому наставлению.
Послушница Мария, кажущаяся женщиной в возрасте, на деле оказалась моей ровесницей. Кроткая, смиренная, с чуть сгорбленной спиной Мария несет послушание в просфорне: печет хлеб и просфоры для богослужения. Оказалось, она, как и я, по профессии журналист. Но о жизни до монастыря вспоминает неохотно.
— А телевизор у вас есть? — задаю свой вопрос, понимая, что он тут звучит странно.
— Нет, телевизор сестры не смотрят, — равнодушно отвечает Мария. — Не душеполезное это занятие.
Один на весь монастырь телевизор стоит в монастырской библиотеке. Впрочем, в монастыре среди бела дня присесть посмотреть телевизор просто некогда. Все привезенные мною книги так и остались неоткрытыми. Весь мой первый день занят до самого вечера.
ОТЦЫ И ДЕТИ
День второй. В отличие от монахинь я проснулась в восемь утра. Проснулась с трудом после вчерашнего послушания и к девяти тороплюсь на утреннюю литургию. Тем временем сами сестры — как новенькие.
На их светлых лицах — к слову — ни следа усталости. После службы иду на трапезу. Страстно хочется горячего кофе. Но монастырское меню бодрящего напитка не предполагает. Только чай (и то — зеленый) или морс.
К нашему приходу стол уже накрыт. Дымятся картофель, гречка, рыбные котлеты, просто сервированы овощной салат с сыром и оливками, монастырский творог, хлеб и фрукты. А аппетит такой, что сама себе изумляюсь. Но, конечно же, держусь скромно.
Компанию за столом мне составляет Владимир. Он отец одной из послушниц: 56-летний мужчина уроженец Белгорода. Его келья напротив моей, он живет в архиерейском домике. Обычно в нем селят особых гостей и родственников. Удобства — как в хорошей гостинице. Разговор складывается сам собой. Я узнала, что Владимир приезжает в монастырь третий год подряд: скучает по дочери. Она здесь послушница, ей 27, зовут Таня. В монастыре девушка занимается росписью.
— Жизнь монастыря всегда была окутана массой тайн и загадок, — рассуждает Владимир. — А заблуждений и предрассудков вокруг «отрекшихся от благ мира» еще больше. Мол, в монастырь уходят старики замаливать грехи молодости…
— А что на самом деле?
— Моя дочь ушла в монастырь в 25 лет, — рассказывает Владимир. — Она у меня красивая, умная. От женихов отбоя не было. Помню, как ухаживал за ней один предприниматель. Человек хороший, не бедный. И вроде бы любовь у них была…
— И что же — он встретил другую? — допытываюсь я.
— Что вы! Нет! В один прекрасный день поехала дочурка, что называется, за компанию с подругой, погостить на недельку в монастырь. Да и осталась здесь насовсем. Поначалу мы с женой пытались ее отговорить. Очень пытались! А она возьми и спроси в лоб: «Папа, ты хочешь, чтобы я была счастливой?» А какой же отец не желает счастья своему ребенку? Мы смирились.
А вот у другой приезжей, Антонины (она из Москвы), смириться с уходом в монастырь единственной дочери не получилось. Ей и сейчас не по себе. Хотя с того дня миновало уже пять лет, но женщина в тайне продолжает надеяться, что «дочь в конце концов одумается и вернется в мир».
— Жизнь проходит мимо, — говорит она с грустью в голосе. — Сейчас Катеньке 25. Еще ведь замуж может успеть выйти, внуков нарожать. А вместо этого моя красавица пасет скот, чистит коровник…
Дочь Антонины оказалась миловидной и приветливой. Ее широкая улыбка и добрые большие глаза излучают радость и гармонию. Для себя Катя твердо решила — ее дом здесь. От других послушниц я узнала, что Катя была больна неизлечимой болезнью. С этой бедой она и пришла в монастырь. Врачи предрекали ей скорый конец. За нее стали молиться, что называется, всем монастырем. Вымолили. Болезнь отступила.
Я ПРОЗВАЛА ЕЕ АНГЕЛОМ
Мой третий, предпоследний день в монастыре оказался самым тяжелым. Но об этом позже. Из всех монахинь монастыря мне почему-то больше всех запомнилась сестра Филарета. На вид монахине не меньше сорока, а огромные серые глаза выдают в ней очень энергичного человека. Я прозвала ее ангелом. Филарета буквально спасла меня от «смерти». А дело было так: вернувшись после трапезы в келью, обнаружила в двери записку. А в ней: «Вас благословили гладить белье. Гладильная доска и утюг напротив». Думаю, видимо, своими вопросами я так всех здесь замучила, что со мной решили общаться письменно — с помощью посланий. Вхожу в соседнюю келью, где лежит целая гора пододеяльников и полотенец…
Приступаю к послушанию. Спустя два часа глажки от усталости перед глазами запрыгали черные точки, а гора белья при этом не уменьшается. Стало очень тяжело: и физически, и душевно. Тут и входит сестра Филарета с электрическим утюгом в одной руке и складной гладильной доской в другой. Когда вместе — дело, само собой, спорится. Час спустя глажка почти завершена… Узнав, что я журналист, она спросила.
— О чем вы будете писать?
— О том, чем и как вы живете, как отдыхаете, что едите…
— Так это самое неинтересное, что есть в нашей жизни, — усмехается сестра Филарета. — Какая, в сущности, разница, что ты ешь?
— А что же тогда интересно?
— Людям должно быть интересно узнать, как мы молимся, например, — поясняет монахиня. — А вообще…
Сестра задумывается. Ее взгляд останавливается на моем мобильном телефоне, с которым я не расстаюсь даже здесь.
— Некоторые в миру считают нас… странными. Люди всерьез полагают, что мы живем, как в тюрьме. А на самом деле монастырь- это сад для души и тюрьма для греха, а мир, наоборот: для греха в миру — раздолье…
Потом я долго размышляла над словами монахини. Мне хотелось и поспорить, и согласиться с ней одновременно. А впрочем, несмотря на очевидные трудности, быть в монастыре мне понравилось. Размеренность, возможность побыть наедине с самим собой, без спешки и суеты — разве не этого так не хватает каждому из нас? В день моего отъезда у меня состоялось знакомство с настоятельницей — игуменьей Николаей. В истории современного монашества — она во всех смыслах личность легендарная. Достаточно сказать, что эта сильная мужественная женщина в начале 90-х, не побоясь взять на свои хрупкие плечи ответственность, создала первый в России православный приют для девочек, насчитывающий сегодня 50 сирот. Разговор наш длился всего несколько минут. За моей спиной за благословением к матушке выстроилась очень длинная очередь. Но за эти недолгие минуты мудрая монахиня успела прочитать в моих глазах всю гамму чувств: благодарность, восхищение, удивление и в то же время смятение, ощущение недосказанности.
— Спасибо, что вы трудились здесь, с нами. Вы получили урок монашеской жизни. Благослови вас Господь, — сказала мне игуменья на прощание.
И мы расстались. С оговоркой с моей стороны, что однажды я обязательно вернусь сюда вновь.
ОБ АВТОРЕ
Екатерина Гончарова — корреспондент газеты «Вечерняя Москва», член Союза журналистов Москвы, православный активист, волонтер.
Монах — кто это?
Монах — это тот, кто отдал свою жизнь служению Богу. Это не его выбор — а призвание. Многие в монастырь уходят, и лишь малая часть в итоге становится монахами, поскольку монашество это не умение, которое ты можешь освоить, а судьба.
Читайте также: Как писать зачеркнутым шрифтом?
Монах не прекращает жить на земле, не прекращает заниматься какой-либо работой для монастыря или для людей (это называется послушание), но каждая минута его жизни продиктована служению Богу, а не земным идеям, целям или идеалам.
Отныне он стремится жить подобно ангелу, а не человеку. Единственный стержень и смысл его жизни — молитва.
Чем монашеское призвание отличается от выбора?
Для чего не нужно принимать постриг в монахи
Некоторые считают, что в монастырь уходят люди, у которых не сложилась мирская жизнь, например, не смогли создать семью. На самом деле в монахи уходят самые разные люди, разных возрастов и социального положения. Много здесь можно встретить молодых и интеллигентных людей, вполне успешных в “прошлой жизни”.
Также есть мнение, что в монастырь уходят для душевного успокоения, чтобы укрыться от грешного мира за монастырскими стенами, куда мирские грехи и пороки не могут проникнуть. Об этом неверном понимании монашеской жизни предупреждал отец Иоанн Крестьянкин (1910-2006):
«Вы ищете покоя и утешения и для этой цели собрались идти в монастырь. А я вот напомню завещание печальника земли русской преподобного отца нашего Сергия: “Уготовайте души свои не на покой и беспечалие, но на многие скорби и лишения”. Потому уверяю вас: Ваши нынешние трудности, по сравнению с монастырскими, покажутся вам ничтожными».
А преподобный Амвросий Оптинский (1812-1891) часто приговаривал:
«Если в миру скорбей воз, то в монастыре их целый обоз».
