Православное отношение к войне и воинскому служению

Разве не религия — причина всех войн?

Часть войн (хотя, конечно, далеко не все) велись под религиозными лозунгами и между группами, исповедующими различные религии. Мы можем видеть это и сейчас — особенно любят поминать экстремистские группы вроде ДАИШ (она же ИГИЛ — запрещенная на территории Российской Федерации террористическая организация) и затяжной конфликт между протестантами и католиками в Северной Ирландии. Приводят и другие примеры — крайне ожесточенная и опустошительная Тридцатилетняя война в Европе XVII века, страшная резня между Сикхами, Индуистами и Мусульманами, происшедшая после ухода британцев из Индии, причем это вражда продолжает до сих пор вспыхивать эпизодическими столкновениями, резня в бывшей Югославии между людьми практически одного языка, но разных культур, связанных с религиями — соответственно, Православием, Католичеством и Исламом. Примеры можно продолжать, и Докинз (и другие атеистические авторы) восклицают, что если бы не религия, всего этого бы не было.

Почему такой вывод грубо неверен? Он представляет собой достаточно типичную подгонку задачи под ответ — воинствующие атеисты заранее уверены, что религия является источником войн, и везде где они обнаруживают войну и религию, они постулируют, что второе является причиной первого. А обнаружить то и другое можно повсеместно — увы, люди воюют всю свою историю, и абсолютное большинство культур в истории религиозны. Религиозность — это общее свойство человеческого рода, как, например, двуногость. Мы с таким же успехом можем обратить внимание на то, что все войны ведутся двуногими людьми — и объявить двуногость причиной войн.

Надо заметить, что, например, классический пример «религиозной войны» — тридцатилетняя война, если мы рассмотрим ее подробнее, не выглядит такой уж религиозной. Например, католик Кардинал Ришелье воевал с католической же Испанией — очевидно, ради государственных интересов Франции, а не ради религии. Острые национальные конфликты — такие как в Северной Ирландии или в Югославии — являются именно национальными, а не религиозными. Их участники совершенно не интересуются богословием, традиционная религия, является, максимум, одним из маркеров, который отделяет «своих» от «врагов».

Более того, в ХХ век — это век войн, неслыханных по масштабам потерь и разрушений, которые не имели никакого отношения к религии, а велись между чисто светскими режимами под лозунгами чисто светских идеологий. Так что причина войн — явно не религия.

К образу Православного воина

1. Ответ Ангела Пустыни

«Вы обманули сами себя и вас обманули. Обманули вас те, которые представили вам Христа как слабака и слюнтяя. Читая Евангелие о милости Христа и о Его любви, они пропустили его грозные слова об этом страшном Камне — Который есть Он Сам, — а от этих слов стынет кровь в жилах. Кто нападет на Христа, тот разобьется, а на кого Он нападет, того раздавит. Он угрожает карой за неверность в любви и презрение к милости. Он есть огонь, который греет, но может и сжечь».

Св. Николай Сербский

Мы можем обратить внимание на образ Православного воина, который вырисовывается из прочтения книг Священного Писания и трудов Святых Отцов.

Таким образом есть возможность поставить ряд вопросов и постараться дать на них ответы: каким должен быть Православный воин? Какими качествами он должен обладать? Что ему позволено, а что недопустимо для него ни при каких обстоятельствах? Тем самым мы попробуем затронуть тему, как в практическом плане должно сочетаться Православное мировоззрение и реальная жизнь Православного воина.

Как известно, Новый Завет содержит несколько упоминаний о воинах и военных действиях. Для нашей темы имеет большое значение первое упоминание военнослужащих в Благой вести. Когда святой Иоанн Предтеча проповедовал крещение покаяния во оставление грехов, тогда он дал ответ представителям нескольких групп иудейского общества: вначале ответил фарисеям и саддукеям, а далее сказал, что делать простому народу, мытарям и воинам. «И спрашивал его народ: что же нам делать? Он сказал им в ответ: у кого две одежды, тот дай неимущему, и у кого есть пища, делай то же. Пришли и мытари креститься, и сказали ему: учитель! что нам делать? Он отвечал им: ничего не требуйте более определенного вам. Спрашивали его также и воины: а нам что делать? И сказал им: никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем» (Лк.3: 10-14). В то время ожидание Мессии было всеобщим. Чем тяжелее и тревожнее была жизнь иудейского общества, тем напряженнее люди ждали помощи свыше, облекая свои чаяния в мечту о приходе Спасителя, который избавит от всех проблем, начиная от насущных бытовых и заканчивая установлением мировой политической гегемонии Израиля.

Воины также откликнулись на призыв Ангела пустыни к покаянию. Причем покаяние фарисеев с саддукеями и воинов, если можно так сказать, было разного «качества». К первым были обращены гневные слова последнего пророка: «Увидев же Иоанн многих фарисеев и саддукеев, идущих к нему креститься, сказал им: порождения ехиднины! кто внушил вам бежать от будущего гнева?» (Мф. 3:7). Покаяние — перемена ума, это осознание человеком греховности своей жизни и желание измениться к лучшему. Очевидно, что гордым очень сложно переродиться, сотворив плод, достойный покаяния: «запрети́лъ еси́ гóрдымъ: прóкляти уклоня́ющiися от­ зáповѣдiй тво­и́хъ» (Пс. 118:21). Можно предположить, что образованные фарисеи и саддукеи на самом деле пришли к Иоанну не каяться, а увидеть, не является ли он тем самым долгожданным вождем иудеев, кто доставит им власть над миром. А простые благочестивые воины смогли переменить свой ум. То есть эти воины в духовном плане оказались выше представителей «партии власти» саддукеев и «обрядоверов» фарисеев, — «элиты» иудейского общества того времени. Обратим внимание на вопрос, который последовательно задавали Крестителю народ, мытари и воины: «что нам делать?» Перемена ума обязательно подразумевает действия, противоположные предыдущим греховным. Не достаточно ограничиться пониманием того, что ты жил неправильно, необходимо предпринять действенные шаги, подтверждающие «смену курса».

Ответ Иоанна Крестителя содержит три составляющие: «никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем». Прежде чем рассмотрим ответ пророка более детально, обратим внимание на следующее. Своим ответом пророк фактически дает нам необходимый минимум на пути спасения. Кому именно? Широкому кругу людей, так как «народ», «мытари» — то есть налоговики, таможенники, судебные приставы и «воины» — работники силовых структур, и составляют значительную и большую часть общества, как в древние времена, так и сейчас. Вот как пишет об этом блаженный Феофилакт Болгарский: «Смотри, как Иоанн простой класс народа, как незлобивых, убеждает делать нечто доброе, то есть уделять другим, а мытарей и воинов — удерживаться от зла. Ибо сии не были еще способны, не могли совершать что-нибудь доброе, а им достаточно было — не делать зла» (https://avs75.ru/Luka-glava-3.html). «Не были еще способны». Очень точные слова святого Феофилакта. Ко времени проповеди Иоанна Крестителя различные служащие, в том числе и воины, понимали греховность своей жизни и необходимость ее изменения. Так как они еще не были способны делать доброе, то им предлагалось, в качестве необходимой и начальной меры, не делать злого. А может воинам вообще достаточно выполнять сказанное Предтечей Господа и нет необходимости в чем-то еще? Оказывается, недостаточно, так как, только воздерживаясь от зла, даже удержаться на этом уровне не получится. Вспомним, что сказал Господь Бог Каину: «Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? А если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним» (Быт. 4:7). То есть «нижний предел» в необходимом поведении дан, но соблюдать только запретительные предписания недостаточно. О том, что еще должны делать воины, кроме сказанного Крестителем Господа, мы будем говорить в дальнейшем, а теперь перейдем к самому ответу Ангела пустыни.

Начнем с его первой части: «Никого не обижайте». Казалось бы, как может «никого не обижать» воин, человек с оружием, который должен сражаться с врагами и этих врагов не то что «обижать», а, в случае их сопротивления — уничтожить? Очевидно, что речь идет не о врагах воина в соответствии с его легальным статусом защитника и повеление «не обижать» относится не к вражеским воинам или мятежникам, а к мирным людям, к «гражданским». Практика того времени, да и любого времени, изобилует насилием со стороны «человека с оружием» по отношению к тем, у кого этого оружия нет. И поэтому Иоанн указывает воинам на недопустимость подобного «порядка вещей». «Война сама себя кормит», «война кормит войну» — эти «респектабельные» словосочетания на самом деле прикрывают кровавое «Vaevictis» («горе побежденным»), ситуацию, в которой побежденные должны быть готовы к любому трагическому для них развитию событий. Издевательства и насилия над беззащитными со стороны военных безусловно являются злом, которое ничем нельзя покрыть или оправдать. И Креститель Господа обращает внимание вооруженных людей на недопустимость искушения, которое дает оружие — применить его не по назначению. Через много веков один Православный воин и полководец в своей работе, направленной на обучение военнослужащих, скажет буквально следующее: «Обывателя не обижайте, он наш кормилец. Солдат не разбойник». Александр Суворов не считал веру «личным делом каждого», он жил ею, органично применяя вероучительные положения Православия и в сфере военного искусства. Помимо важной и самой по себе установки: «Ибо суд без милости не оказавшему милости; милость превозносится над судом» (Иак. 2:13), применение зверств по отношению к гражданским имеет также практическое значение, непосредственно сказываясь на ходе войны и часто приводя сторону насильника к поражению. Что, опять же, отсылает нас к духовному «закону правды Божией», по словам св. Феофана Затворника.

Вторая составляющая ответа Иоанна Крестителя воинам звучит так: «Не клевещите». Клеветать это: «клеветать на кого, клеветывать, обносить кого, оговорить, наговаривать, злоречить, чернить, обвинять напрасно» (Толковый словарь Даля В. И. https://azbyka.ru/otechnik/Spravochniki/tolkovyj-slovar-zhivogo-velikorusskogo-jazyka-v-i-dalja-bukva-k/844).Что имеется ввиду под запрещением воинам клеветать? Необходимо помнить, что речь идет о людях, находящихся на государственной службе. Вначале воинам было сказано о недопустимости неправомерного использования оружия. Теперь о том, чтобы они не измышляли ложных обвинений с целью вымогательства, что, очевидно, было обычной практикой и в то время. Кроме того, слово «клевета» означает еще и злоречие, то есть произнесение злых слов. Словесная скверна — это бич нашего времени. «Я не ругаюсь матом, я им разговариваю» — к сожалению, такая бравада стала обиходной. Нечисть грязных слов сопровождает нас повсюду, на улице, в школах, ВУЗах, с экранов ТВ и так далее. В наибольшей степени этим тяжелым недугом поражены Вооруженные Силы. В социальных сетях распространяется байка о преимуществе мата, который, якобы, служит для ускорения приказов и команд в военное время. Как пишут в редакции издания Свято-Троицкой Сергиевой Лавры «Правда о русском мате»: «В наше время русский человек, прежде побеждавший врагов во славу Божию молитвой и крестным знамением, променял их на иное, противоположное оружие — крепкое словцо» (Епископ Митрофан (Баданин). «Правда о русском мате». Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2016. с. 3). Приведем два примера, где слово послужило ко спасению людей. «Воины так называемого Мелитинского легиона с верой, которая с того времени и доныне поддерживала их в сражениях с неприятелем, опустились, по нашему молитвенному обыкновению, на колени и обратились с мольбой к Богу. Зрелище для врагов было удивительное, но то, что, по рассказу, постигло их тут же, было еще удивительнее: страшная гроза обратила врагов в бегство и погубила их; ливень, хлынувший на воззвавших к Богу, восстановил силы всего войска, бывшего на краю гибели» (Евсевий Памфил. «Церковная история». М., 2016. с. 210). Второй пример относится к событиям Первой Чеченской кампании, когда в 1994 году небольшая группа солдат российской армии оказалась в окружении и готовилась к прорыву, практически без шансов на успех: «Все приготовились к этому броску в вечность. Вокруг нас враг непрестанно голосил свои заклинания: «Аллах акбар!», давя на психику и пытаясь парализовать волю. И тут мы как-то разом решили, что будем кричать наше русское: «Христос Воскресе!» Это было странное, подсказанное извне решение. Не секрет, что во всех крайних, предельных ситуациях войны мы обычно орали диким, яростным матом. А тут вдруг совсем противоположное — святое: «Христос Воскресе!» И эти удивительные слова, едва мы их произнесли, неожиданно лишили нас страха» (Епископ Митрофан (Баданин). «Правда о русском мате». Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2016. с. 9,10). Две ситуации, разделенные во времени более чем тысячелетием, связывает отношение к слову. Люди, воины, находясь у порога смерти, не оскверняют себя руганью, а, наоборот, обращаются к Господу Богу со словами молитвы. Поистине: «Смéрть и живóтъ въ руцѣ́ язы́ка: удержавáющiи же егó снѣдя́тъ плоды́ егó» (Притч. 18:21). Слово, которое не созидает благо — разрушает. Словом можно поднять дух человека, подвигнуть его на подвиг и словом же можно «убить», лишив человека душевного покоя и равновесия. «Словом Господним утверждены́ небеса, и Духом уст Его — всё воинство их» — говорит псалмопевец Давид, а Господь Бог так предупреждает о бережном отношении к слову: «За всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда» (Мф. 12: 36). Это повеление Спасителя относится ко всем людям, в том числе и к воинам. Отметим, что Православный воин прежде всего — Христианин, то есть последователь Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, а уже после — воин. И к нему также в полной мере относятся повеления и указания Господа Бога, Который призвал Своих последователей подражать Себе: «Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим» (Мф.11:29). Православный воин не должен сквернословить и многословить, истинно мужественное поведение не в крике, суете и раздражении. Иисусе Претихий и Начальник Тишины — так красиво, словами молитв, говорится о нашем Учителе в созданной Им Православной Церкви. Настоящее мужество явил наш Господь Иисус Христос, Который мог умолить Отца Своего Небесного и получить от него больше, чем 12 легионов ангелов, но Который безропотно взошел на крест за наши грехи. Отдал Свою безгрешную и бесценную жизнь за наши — грешные и сказал, что «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15:13).

«Довольствуйтесь своим жалованием» — этими словами завершается ответ Предтечи воинам. Возможно, это сказано потому, что содержание воинов и так ложилось тяжким бременем на народ, поэтому святой Иоанн Креститель убеждает людей с оружием не вымогать у «гражданских» дополнительного источника дохода. Кроме того, грабежи и мародерства сопровождают войну, были и являются одними из ее проявлений. Но…Мы помним поход Аврама, спасающего своего племянника с риском для жизни. Единственное, что брали его воины, ведя рейдовые боевые действия в чужой земле, так это продукты питания и то, это происходило по причине невозможности вести за собой обозы с продовольствием. В результате той войны Аврам не только освободил своего племянника, но и спас из плена большое количество местных жителей, что, конечно, превосходит вынужденное присвоение какого-то количества их продуктов. Также Аврам, по завершении этой военной компании, отказался от любых форм вознаграждения, отметив, что ему пришлось, для пропитания своего подразделения, воспользоваться плодами той земли. Много веков спустя, во время Швейцарского похода, измученная армия Суворова, ведя боевые действия и продвигаясь в крайне сложных условиях горной местности, не грабила местных, платя им за продовольствия, постой и фураж. Поведение русских солдат во время заграничных походов русской армии в 1813-14 годах в корне отличаются от поведения солдат армии Наполеона в России. Даже этих примеров достаточно для того, чтобы понять, что и на войне можно оставаться человеком и не творить зла и преступлений.

2. Умирать за других

«Мы, сам-друг, над степью в полночь стали: Не вернуться, не взглянуть назад. За Непрядвой лебеди кричали, И опять, опять они кричат…

На пути — горючий белый камень. За рекой — поганая орда. Светлый стяг над нашими полками Не взыграет больше никогда.

И, к земле склонившись головою, Говорит мне друг: «Остри свой меч, Чтоб недаром биться с татарвою, За святое дело мертвым лечь!»

Блок А.А. «На поле Куликовом».

Три составляющие ответа Иоанна Крестителя воинам: «не обижайте, не клевещите, не обогащайтесь неправедно» призваны оградить последних от искушений: неправомерного применения оружия, клеветы и неправедного обогащения. Чтобы показать нам насколько важно бороться с искушениями и научить нас как преодолевать козни дьявола, Господь наш Иисус Христос позволил быть Самому искушаемому чревоугодием, чудом и человекопоклонством — тремя страстями, этими «узами мира», по словам преподобного Симеона Нового Богослова. Причем искушение Спасителя в пустыне происходило по прошествии недолгого времени после ответа Иоанна Крестителя воинам.

Что не должен делать Православный воин, мы узнали. А что он может и должен делать? Герой одного кинофильма, офицер спецназа, вот так очень точно выражает эту важную тему: «Помнишь, ты говорил, чего нам нельзя? А я тебе скажу, чего нам можно. Нам, Санька, за других умирать можно» (х/ф «Грозовые ворота»). «Умирать за других» — это православный принцип. Рассмотрим почему это так. Основа всех принципиальных положений в Православии — Сам Господь Бог Иисус Христос. Более того, Создатель является основополагающим первопринципом всей христианской жизни, в том числе и ее военной составляющей. Это, например, прекрасно понимал воин Христов — Александр Суворов, говоривший: «Бог наш генерал. Он нас водит. От него победа!» Господь Бог Иисус Христос отдал Свою жизнь за нас. Поведение православного воина — это подражание Христу, призывающему поступать как Он. То есть Православный воин, идя сражаться за свою веру, земное Отечество, родных и близких, в первую очередь, идет умирать. Не убивать, а умирать, умирать за…Это его основная задача и цель. Да, Господь может сохранить ему жизнь, но мотивация православного воина должна быть именно таковой — в случае необходимости отдать свою жизнь за ближнего. В случае необходимости, то есть задача участия православного воина в бою — победа над врагом, а не смерть как таковая. Он должен хорошо и максимально эффективно делать свое дело — сражаться. «Умереть за» относится к его мотивации. По словам протоиерея Михаила Васильева по поводу празднования Дня защитника Отечества — 23 февраля: «В этом смысле, для меня лично совершенно не важно, как в то или иное время называлась наша армия — русской, императорской, советской или российской. Важно, что принципы, которые являл человек в этом служении, всегда были одними и теми же, а именно — полагать душу свою за други своя. Русский человек испокон веков на войну шел не убивать, а умирать. Именно так к нему мы и относимся, как к защитнику, который умирает за плохих и за хороших, за добрых и злых. Умирает не по собственной воле, а по послушанию, т.е. по приказу. Выполняет ту задачу, смысл которой до конца не осознает, но делает это, именно жертвуя собой ради любви к тем, кто ему дорог, кто остался дома, надеясь, что своей смертью, своим самопожертвованием он поможет им. Не всегда эти надежды оправдывались, но, тем не менее, нельзя себе представить, что любой бы из нас физически существовал, если бы не было Победы в Великой Отечественной войне» («Отмена этого праздника будет оскорблением многих наших прихожан»).

Возможно не все из православных бойцов понимают глубинное значение своего воинского предназначения, но, например, многовековая история русского самопожертвования на полях сражений, говорит нам о том, что такое понимание не является случайным или эпизодическим. Может быть именно по причине того, что добровольно жертвовать собой ведя боевые действия — это, фактически, одна из русских традиций, неразрывно связанная с исторической памятью народа, никогда не предпринималось попыток как-то кодифицировать русскую героику и создать что-то подобное кодексу «Бусидо». Таких попыток нет именно по причине религиозного характера действия русского воина на войне — смирение и классификация своего самопожертвования именно как должного, не позволяет чрезвычайно высоко превозносить свои, безусловно выдающиеся достижения. Если рассмотреть популярные русские песни: «Не для меня придет весна», «Черный ворон», «Любо братцы, любо!», «Варяг», «Прощание славянки» и ряд других, то и тут мы можем увидеть «спокойное», без аффектов, отношение к смерти на поле боя, что, в очередной раз, подтверждает вышесказанное.

«Сами себя и друг друга и всю жизнь нашу Христу Богу предадим» (Божественная Литургия святого отца нашего Иоанна Златоуста https://azbyka.ru/bogosluzhenie/slugebnik/slug04.shtml ) — вот еще один православный принцип, «обнимающий» собою все наше потенциально должное поведение, в том числе и в военной сфере. Заповедь Господа Бога Иисуса Христа — возлюбить ближнего своего — является основой идеи противления злу силой. Именно эта заповедь и любовь Спасителя к людям, любовь до собственной смерти и дает Православному воину основание и пример как надо себя вести на войне.

Известный военный принцип «делай как я» был и ранее принятия нашими предками истинной веры, война по определению подразумевает проявление лидерских качеств, но именно Христианство внесло в него новый, более глубокий смысл.

«Делай как я!» — в языческое время на войне означает быть мужественным, стремиться добывать воинскую славу, быть страшным для врагов, беспощадно их истребляя. Такие «киборги» и «терминаторы» — «исполины» на церковнославянском, упоминаются в Священном Писании: «Не должны ли и они лежать с павшими героями необрезанными, которые с воинским оружием своим сошли в преисподнюю и мечи свои положили себе под головы, и осталось беззаконие их на костях их, потому что они, как сильные, были ужасом на земле живых» (Иез. 32:27).

«Делай как я» — для православного воина на войне означает, по-прежнему быть мужественным, но, кроме того, проявлять милосердие к проигравшим и пленным врагам и, главное, быть готовым отдать самое ценное что у него есть — свою жизнь «за други своя».

Подражание Господу Богу и Спасителю нашему Иисусу Христу проявляется в Православном воинстве и в ситуации непосредственно перед сражением с врагом. В Гефсиманском саду Господь Бог и Спаситель Иисус Христос, перед Своими муками и крестной смертью, скорбел и тужил, по Своему человечеству, обращаясь в молитве к Отцу Небесному, с просьбой пронести мимо чашу смертную, выражая при этом полное смирение перед Его волей: «И, отойдя немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф.26: 39). Возможная гибель на поле боя, безусловно страшит, нет людей, которые не боятся смерти, по-разному пытаясь преодолеть страх перед ней. Православные воины, так же, как и все люди, опасаясь возможной гибели, молятся перед боем, готовясь достойно принять волю Божию. «Когда наступила глубокая ночь, Дмитрий Волынец, взяв с собою великого князя только, выехал на поле Куликово и, став между двумя войсками и поворотясь на татарскую сторону, услышал стук громкий, и клики, и вопль, будто торжища сходятся, будто город строится, будто гром великий гремит; с тылу же войска татарского волки воют грозно весьма, по правой стороне войска татарского вороны кличут и гомон птичий, громкий очень, а полевой стороне будто горы шатаются — гром страшный, по реке же Непрядве гуси и лебеди крыльями плещут, небывалую грозу предвещая. И сказал князь великий Дмитрию Волынцу: «Слышим, брат, — гроза страшная очень», — и светил Волынец: «Призывай, княже, Бога на помощь! И повернулся он к войску русскому — и была тишина великая» («Сказание о Мамаевом побоище». http://www.bookol.ru/starinnoe/drevnerusskaya_literatura/170283/fulltext.htm ). Галина Калинина пишет: «Мы помним, что на стороне татар был слышан шум, крики, гомон. Татары предвкушали победу и веселились. А на русской стороне была гробовая тишина. Русские готовились к бою, исповедовались, читали молитвы и в благоговении проводили, может быть, последний вечер в своей жизни. И вот это странная, непривычная для других народов традиция была жива всегда» (Г. Калинина. «За други своя. Повесть о святом благоверном князе Димитрии Донском и Куликовской битве». М., с. 165).

«Опять над полем Куликовым Взошла и расточилась мгла, И, словно облаком суровым, Грядущий день заволокла.

За тишиною непробудной, За разливающейся мглой Не слышно грома битвы чудной, Не видно молньи боевой.

Но узнаю тебя, начало Высоких и мятежных дней! Над вражьим станом, как бывало, И плеск и трубы лебедей.

Не может сердце жить покоем, Недаром тучи собрались. Доспех тяжел, как перед боем. Теперь твой час настал. — Молись!»

(Блок. А.А. «На поле Куликовом». https://rustih.ru/aleksandr—blok—na—pole—kulikovom/)

И еще из нашего поэтического наследия:

«Прилёг вздремнуть я у лафета, И слышно было до рассвета, Как ликовал француз, Но тих был наш бивак открытый: Кто кивер чистил весь избитый, Кто штык точил, ворча сердито, Кусая длинный ус» (http://borodino.hrest.info/borodino—ru—text.htm).

Как говорил Вадим Кожинов, «тем, кто берется писать о русской истории, стоит знать проникновенную русскую поэзию» (http://kozhinov.voskres.ru/hist2/glava1.htm). Михаил Лермонтов не придумал о тишине перед битвой в русском стане, его дядя, артиллерийский офицер, был непосредственным участником Бородинской битвы. Есть свидетельства участников Курской битвы Великой Отечественной войны, которые отмечали, что в ночь с 4 на 5 июля 1943 года, перед началом грандиозного сражения, когда наши и немцы изготовились к битве, в русском стане царила поразительная тишина… Несмотря на смутное время революций, Гражданской войны и борьбы против Церкви Христовой, русская душа хранила Православные традиции, в том числе и воинского поведения перед боем.

Но разве войны не велись — и не ведутся сейчас — под религиозными лозунгами?

Это несомненно, и есть масса примеров военной пропаганды, активно апеллирующей к религии. Но «лозунги, под которыми ведется война» и «причины войны» — это совершенно разные вещи. Из того, что абсолютно любая военная пропаганда со времен появления письменности объявляет дело своей стороны добрым и справедливым, никак не следует, что причина всех войн — доброта и справедливость. Конечно же, официально войны развязываются ради восстановления попранной справедливости, защиты угнетенных, наказания злодеев, водворения мира и порядка, помощи жертвам — то есть по самым благородным и возвышенным мотивам. (Вы будете смеяться, но с точки зрения древних римлян, они за всю историю не развязали ни одной агрессивной войны; у них всегда были уважительные причины) Считать, что именно эти благородные побуждения и являются причиной войн было бы несколько наивно.

В любом обществе военная пропаганда апеллирует к принятым в нем ценностям — и если общество религиозно, то она будет апеллировать к религии. А если не особенно — то к правам человека, демократии, справедливости, достоинству, свободе и другим ценностям, важным для людей, к которым она обращаются. Это никак не делает эти ценности сами по себе источником войн.

Новое в блогах

У меня есть один недоуменный вопрос. Вопрос этот практический, плавно переходящий в теоретический. Издревле военная служба считалась у христиан гражданским и духовным подвигом. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13). Многие святые были воинами. Но не все так просто. Свт. Афанасий Великий в послании к Аммуну говорит: «Не позволительно убивать: но убивать врагов на брани и законно и похвалы достойно». А свт. Василий Великий в 13-м правиле говорит: «Убиение на брани отцы наши не вменяли за убийство, извиняя, как мнится мне, поборников целомудрия и благочестия. Но может быть добро было бы советовати, чтобы они, как имеющие нечистые руки, три года удержалися от приобщения святых Таин»[1]. «Итак, если и войны и следующие за ними убийства суть отрасли преступления произвольных страстей, то без сомнения необходимо, чтобы и проводящие жизнь в сражениях и обагряющие свои руки в крови иноплеменников прежде очистились врачеством покаяния и огнем его попалили соединенные с таковым занятием скверны, и таким образом приступили к таинствам нового Адама. Ибо и все евангельское законоположение, возводящее нас в первобытное состояние и призывающее к духовной и, на сколько возможно, к лучшей жизни, нигде не одобряет войн и убийствами не позволяет воспрещать распространению зла, как это свойственно было древнему законоположению, но, будучи совершенно противоположно сему последнему, оно и учит противному: ибо некогда Господь, когда ученики Его, воспылав ревностию Фесвитянина, спрашивали Его, не позволит ли Он низвести огонь на Самарян, не принявших их, обратившись к ним, запретил им и сказал: не весте коего духа есте вы (Лк. 9, 55)»[2].

В современном мире быть полковым священником гораздо сложнее, чем когда-либо. В отличие от приходского, должен не только объяснять солдатам смысл порой бессмысленной войны (игры политиков), но и благословлять (или не благословлять) их на ратные подвиги. Существуют молитвенные чины освящения оружия и военной техники. А кто знает, будет ли угодно Богу убиение людей из этого «освященного» оружия? Политические игры порой очень мутные. Вопрос серьезный, и священник должен подойти к нему со всей ответственностью, ведь речь идет о жизни и смерти. Благословляя военных на ратные подвиги, священник тем самым благословляет их отдавать свои жизни и забирать чужие. А ради чего, порой бывает трудно понять. В Афганистане советское командование (жидомасоны) приказывало убивать мирных жителей, и там погибло намного больше афганских женщин и детей, чем афганских военных. В России сейчас словами о демократии прикрывается реальный жидовский фашизм, который хуже немецкого. Русских солдат зачастую посылают на убой, а искалеченным войной бойцам государство никак не помогает. В Чечне с иудейской жестокостью и цинизмом командование предавало русских военных, чеченцы их расстреливали, как цыплят. Боевики знали позывные, места расположения точек, где находились и маршруты передвижения войск, даже их точные координаты. Из-за откровенного предательства командования русские попадали в засаду и несли жуткие потери: целые батальоны были отданы на растерзание. Солдатам не дано право размышлять над приказами. А что делать полковому священнику? Хотя он лично не участвует в боевых операциях, тем не менее, он должен иметь определенное отношение ко всему, что там происходит.

Еще сложнее ситуация, когда и с той и с другой стороны есть христиане. Христос заповедал любить даже врагов (Мф. 5, 44; Лк. 6, 27; Лк. 6, 35) а тут получается, что христиане убивают христиан – полный абсурд. Если станет очевидно, что война несправедлива или христиане там убивают христиан, может ли священник сказать солдатам не воевать, т.е. нарушить присягу и дезертировать?

В качестве иллюстрации расскажу о ситуации вокруг прошедшей грузино-абхазской войны (1992-1993 годов). До начала этой войны канонические границы Грузинской православной Церкви распространялись на Абхазию. Священники Сухумской и Пицундской епархий (грузины, абхазы) вместе молились, служили литургии, говорили: «Христос посреди нас». По каноническим правилам они поминали за богослужением своих архиереев (грузин). Но пришла война (чисто политическая игра, не имеющая ничего общего с церковными делами), и вот уже вчерашние друзья и сомолитвенники смотрят сквозь цель прицела и молятся одному Богу (sic!), чтобы помог им убивать друг друга! С одной и с другой стороны священники читают одни и те же молитвы над оружием и вполне могло случиться такое: абхазский поп освятил гранатомет, а грузинский – миномет, и оба погибли от «благословленного» оружия противника. Меня больше интересует «обратная сторона медали»: как там, в ином мире они обнимутся ли, скажут ли «Христос посреди нас», или будут продолжать «мочить» друг друга? И как там, «небесная канцелярия» реагирует на одинаковые молитвы о победе над врагом обеих враждующих сторон?

С тех пор минуло 20 лет. Церковная ситуация никак не изменилась. Это ситуация «холодной церковной войны»: в Абхазии не принимают священников-грузин и даже не поминают на службе грузинских архиереев (т.е. не канонично служат Литургию), а грузины отвечают бойкотом и «православным» интердиктом, запрещая клирикам других Поместных Церквей служить в Абхазии. Между тем, если священники из Грузии и Абхазии встретятся на богослужении где-нибудь на «нейтральной полосе», например на Афоне, они по литургическому чину обнимутся и скажут: «Христос посреди нас»! Но уехав к себе на Родину, они снова готовы убивать друг друга и благословлять других на убийство. Не логично как-то!

Более того, абхазы-христиане воюют не только с грузинами-христианами, но уже и между собой разделились на две враждующие группировки![3] А тем временем простые светские люди на бытовом уровне предпринимают попытки по примирению абхазов и грузин[4]. Какое-то непонятное Православие на Кавказе[5]: христиане друг с другом враждуют, а неверующие мирятся. Очевидно, что власть и деньги православным поделить куда сложнее, чем атеистам.

А с Грузией и у России был недавно военный конфликт, но, несмотря на это, верующие обеих стран поддерживают добрые братские отношения. Мы ведь понимаем, что война – это грязные политические игры. Тем более священник в армии сталкивается с проблемой: благословлять ли солдат убивать других и рисковать своей жизнью, когда истинные мотивы и цели войны сомнительны (официальные СМИ всегда лгут), а в лагере противника могут быть такие же христиане. Еще один пример. В Японии с 1870 г. была учреждена православная духовная миссия трудам русского миссионера архиепископа Николая (Касаткина). В 1970 г. архиепископ Николай был причислен к лику святых с именованием «равноапостольный». Первое время Японская Церковь была митрополией Русской Церкви, и лишь сравнительно недавно (10 апреля 1970 г.) получила статус Автономной. Япония не раз воевала с Россией (и СССР), но в отношениях с православными японцами мы не держим друг на друга зла (как абхазы с грузинами), и это нормально и понятно. Мне непонятен следующий исторический казус. Когда началась русско-японская война 1905 г. архиепископ Николай благословил своей японской пастве молиться о победе Японии, а сам перестал участвовать в общественных богослужениях и келейно молился о победе России[6]. Непонятно как-то: тут уже христиане из одного храма молятся одному Богу о противоположных вещах. Кто-нибудь объяснит это безумие? А в России тоже молились о победе. И в сражениях христиане убивали христиан. Ведь там не разберешь, кто какой веры: может быть и в рукопашной, друг друга укакошили отважно. В Древней Церкви «у множества уверовавших было одно сердце и одна душа» (Деян. 4, 32), а теперь граждане Неба, составляющие одну христианскую «единодушную» семью, убивают друг друга по «гражданскому долгу», т.е. своим земным преданием отменяют заповедь Божию! Хороши наставления равноапостольного, ставящего любовь к соотечественникам превыше любви к христианам! Интересно, как там, в ином мире, христиане, убившие друг друга, будут ли друг друга любить? Если нет, то им не место в раю, если да, то как это возможно если они не любили друг друга на земле?

Исторического материала на эту тему существует немало: христиане воюют с христианами уже больше тысячи лет. Последние полтора века христиане в основном принуждаются убивать друг друга, по гражданскому долгу, находясь в нехристианских государствах. Никак тут не получится отдавать «кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22, 21; Мк. 12, 17; Лк. 20, 25). Возникает дилемма: возможно либо одно, либо другое. И странное дело, христиане, как правило, в таких случаях делают выбор в пользу кесаря, т.е. Церкви поддерживают то государство, в котором находятся. Я этого не могу понять, почему так происходит, что христиане, призванные «сохранять единство духа в союзе мира» (Еф. 4, 3), не имеющие на земле своего «постоянного града, но ищущие будущего» (Евр. 13, 14), братья по вере, в спокойное время молятся друг за друга, когда же случится война, исполняют волю нехристианского государства, идут убивать друг друга и в храмах молятся о победе «своей» страны. Но ведь истина одна и максимум только одно из воюющих государств ведет справедливую войну. Молитвы в о его победе еще имеют смысл, а молитвы в поддержку другой страны будут только в грех (Пс. 108, 7). Так что же делать: нарушить присягу, дезертировать из Армии или с любовью убивать братьев христиан по другую сторону фронта (ведь узнать их и отделить от нехристиан не получится)? К Богу идут одинаковые молитвы о поражении врагов от обеих враждующих сторон. Не является ли это все религиозным безумием?

В церковных кругах нет вразумительного объяснения данной ситуации, каждый понимает по-своему, царит полный хаос. Афонские монахи, в том числе святые афонские старцы[7], радушно принимали на Афоне фашистских солдат и были на их стороне, в то время как православные греки в остальной части Греции насмерть воевали против фашизма. Братия афонского Пантелеимонова монастыря послала в свое время Гитлеру поздравительную телеграмму по случаю его успехов в завоевании Советского Союза. Также иерархи Русской Зарубежной Церкви[8] поддерживали и благословляли Гитлера, а верующие в России (Московского Патриархата) воевали за Родину, за Сталина. В каждой из воюющих сторон были христиане, которые убивали друг друга, были священники, которые благословляли это убийство, читали одни и те же молитвы о победе, освящали оружие и знамена. Были и «хамелеоны», переходившие на другую сторону. Например, маленький Алеша Ридигер вместе с отцом-священником Михаилом работали на гестапо в оккупированной фашистами Эстонии[9]. Вместе они ходили по фашистским концентрационным лагерям и вербовали русских военнопленных служить у А. А. Власова, перешедшего к гитлеровцам генерала Красной Армии и главы Русской освободительной армии (РОА)[10]. Когда же советские войска заняли Эстонию, Ридигеры быстро переметнулись и стали служить в НКВД. Трудно чем-то оправдать цинизм ситуации, когда шутники с Лубянки назначили в 1986 году митрополитом Ленинградским и Новгородским Алексия Ридигера. Будущий патриарх «окормлял» блокадников, в которых стреляли пушки, освященные отцом «окормляющего», и люди целовали руку сына человека, благословлявшего убийц их отцов[11].

+ К сожалению, я в этой теме не очень-то разбираюсь, так что наверно придется написать книгу, чтобы самому понять. На самом деле это все лишь частные случаи разобщенности и отчужденности христиан в наше время. Взять хотя бы для примера отношения Поместных Церквей. Тексты официальных документов очень вежливы и изобилуют Евангельскими цитатами. Совместные богослужения тоже очень умилительны, на праздничных приемах все радушны и братолюбивы. Но стоит только столкнуться разным интересам (политическим, экономическим, честолюбивым), и вот уже начинается «холодная церковная война» за территории, области влияния, титулы, приоритеты и т.д. Как следствие, возникает множество параллельных юрисдикций (в нарушение важнейшего принципа единства Церкви), потому что православные не могут друг с другом мирно договориться. Все эти разделения, дробления говорят о том, что зачастую христиане друг другу не братья, но чужие.

Можно рассмотреть вопрос еще шире, на уровне церковно-приходской жизни и взаимоотношений мирян. Епископ или священник служит Литургию, говорит умилительные проповеди о евангельских добродетелях и подвигах святых. Но стоит ему только выйти из храма, и вот, он уже злой, как собака, равнодушный к нуждам народа Божьего, гордый и надменный, к нему не подойти, не поговорить по душам. Конечно, не всегда так бывает, но довольно часто. Также и миряне, зачастую только виртуально любят. Например, на Литургии священник (или диакон) возглашает: «Возлюбим друг друга, да единомыслием иповемы». И хор продолжает: «Отца и Сына и Святаго Духа, Троицу Единосущную, и нераздельную». Все тут начинают мысленно друг друга любить, чтобы единодушно исповедовать Святую Троицу и неосужденно причаститься: «Первее примирися тя опечалившим. Таже дерзая, таинственное брашно яждь». Но вот, Литургия заканчивается, люди выходят из храма, и любовь куда-то испаряется. Если возникнет какой-либо конфликт интересов (материальных, честолюбивых, карьеристских), возникнут расхождения в понимании обрядовых практик, то братья-сестры христиане друг на друга негодуют и начинают враждовать. Иногда дело доходит до настоящей войны.

Правда, и у апостолов были разногласия, и в древние времена христиане спорили, но спорить еще не значит враждовать. Раньше все понимали, что главным приоритетом в любых вопросах обладает любовь. Любовь превыше любых канонов и правил и любовь всегда права (См. 1 Кор. 13, 13). Свт. Иоанн Златоуст объяснял: «То, что ты говоришь, может быть изумрудами и алмазами, но если ты не имеешь любви, то драгоценными камнями бьешь брата по голове». Христос сказал: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13, 35). Так всегда и было: «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее» (Деян. 4, 32). «Всегда по справедливости мы должны благодарить Бога за вас, братия, потому что возрастает вера ваша, и умножается любовь каждого друг ко другу между всеми вами» (2 Фесс. 1, 3). Апостолы постоянно назидали христиан в любви: «Достигайте[12] любви; ревнуйте о [дарах] духовных (1 Кор. 14, 1)… чтобы вы, укорененные и утвержденные в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что широта и долгота, и глубина и высота, и уразуметь превосходящую разумение любовь Хрiстову, дабы вам исполниться всею полнотою Божиею (Еф. 3, 18-19). Возлюбленные! будем любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога (1 Ин. 4, 7). Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь (1 Ин. 4, 8). Бога никто никогда не видел. Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас (1 Ин. 4, 12). И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем (1 Ин. 4, 16). Все у вас да будет с любовью (1 Кор. 16, 14). Молюсь о том, чтобы любовь ваша еще более и более возрастала в познании и всяком чувстве (Фил. 1, 9). Дополните мою радость: имейте одни мысли, имейте ту же любовь, будьте единодушны и единомысленны (Фил. 2, 2). Более же всего [облекитесь] в любовь, которая есть совокупность совершенства (Кол. 3, 14)».

Видите, как все просто: христиане – ученики Христа узнаются по одному критерию – по любви. И без истинной любви все, что рядится в одежды христианства, будет только маскарад.

В наше время строится много храмов и много людей считают себя верующими. А Христос сказал: «Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк. 18, 8). Скорее всего, формально верующих тогда будет много, но «по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (Мф. 24, 12), а Христос веру без любви не будет считать верой. Именно это оскудение любви мы и наблюдаем сегодня даже в христианской Церкви, именно в оскудении любви корень всех церковных проблем.

Слово «любовь» в человеческом языке имеет много значений и толкований. Поэтому здесь надо уточнить: христианская любовь не произрастает на земле, это Божественный цветок, христианской любви нужно научиться у Самого Христа (Мф. 11, 29). Христианская любовь это не сентиментальность, не благотворительность и даже не самопожертвование, хотя может и проявляться во всем этом (1 Кор. 13, 1-3). Христианскую любовь логикой не понять, человеческим разумом не измерить. Ее надо искать в области метафизики.

(Это был отрывок из главы «Войны христиан» книги «БУДУЩЕЕ НАШЕГО ПРОШЛОГО», которую можно скачать здесь: https://proskinima.org/future.doc)

[1] https://azbyka.ru/dictionary/10/matfey_alfavitnaya_sintagma_23-all.shtml#f5

[2] Иеромонах Матфей Властарь. Алфавитная Синтагма. Глава 7-я. Об убийствах на войне и о тех, которые убивают разбойников.

[3] «Эхо встречи со вселенским патриархом: два взгляда на ситуацию». Интервью с гостями радиостанции «Эхо Москвы», в сокращении. Эхо Абхазии № 2, 17 января 2012, с. 3. https://www.era-abkhazia.org/data/echo/2012/echo_02.pdf

[4] «Грузин и абхазов попытаются по дружить семьями». Интервью с гостями радиостанции «Эхо Москвы», в сокращении. Эхо Абхазии № 2, 17 января 2012, с. 4. https://www.era-abkhazia.org/data/echo/2012/echo_02.pdf

[5] Протоиерей Валентин Свенцицкий. Граждане неба. Мое путешествие к пустынникам Кавказских гор.

[6] «Сегодня по обычаю я служу в соборе, но отныне впредь я уже не буду принимать участия в общественных Богослужениях нашей Церкви… Доселе я молился за процветание и мир Японской империи. Ныне же, раз война объявлена между Японией и моей Родиной, я, как русский подданный, не могу молиться за победу Японии над моим собственным Отечеством. Я также имею обязательства к своей Родине и именно поэтому буду счастлив видеть, что вы исполняете долг в отношении к своей стране.» Во все приходы японской Православной Церкви, встревоженные объявлением войны с Россией, было разослано «Окружное письмо,» в котором епископ благословлял японских христиан исполнить свой долг верноподданных, но напоминал: «Кому придется идти в сражения, не щадя своей жизни, сражайтесь — не из ненависти к врагу, но из любви к вашим соотчичам… Любовь к отечеству есть святое чувство… Но кроме земного отечества у нас есть еще отечество небесное… Это отечество наше есть Церковь, которой мы одинаково члены и по которой дети Отца Небесного действительно составляют одну семью… И будем вместе исполнять наш долг относительно нашего небесного отечества, какой кому надлежит… И вместе с тем будем горячо молиться, чтобы Господь поскорее восстановил нарушенный мир…» См. https://www.odos.ru/dostigshie/13-nick-jap.php

[7] Например, монахи Великой Лавры, Кинот (правительство Афона), а также известные впоследствии старец архимандрит Софроний (Сахаров) и еп. Василий Кривошеин. Оба впоследствии никогда не говорили об истинных причинах оставления Афона после войны: коммунистическое правительство судило всех граждан Греции за сотрудничество с фашизмом. https://mondios.livejournal.com/50528.html#comments

https://www.isihazm.ru/?id=298

[8] https://lib.atheo-club.ru/index.php?action=show_article&a_id=79

[9] См. https://compromat.ru/page_9701.htm

[10] О Власове и власовцах написано много. Мы не ставим своей задачей осуждать никого из солдат РОА, ни из её офицеров младшего и среднего звена. Окажись любой в то время, трудно сказать, кто как бы поступил, и что подвигло некоторых на сотрудничество с немцами. Однако мотивы предательства генерала, цели его ближайших сподвижников — это уже несколько иные вещи. Эти «командиры» не могли не знать, чему должна была служить РОА. Мы постараемся быть максимально объективными в этой оценке и дадим слово великому русскому философу, жившему и работавшему в эмиграции и не имевшему основания любить коммунистов: «Цель Германии была совсем не в том, чтобы «освободить мир от коммунистов», и даже не в том, чтобы присоединить восточные страны, но в том, чтобы обезлюдеть важнейшие области России и заселить их немцами» (И. А. Ильин Собр. Соч. М. «Русская книга» 1993, т. 2 с. 11). Это к вопросу о том, чему должна была помочь РОА и чему помогали Ридигеры старший (о. Михаил) и младший (будущий патриарх).

[11] Вопрос, в общем, не в том даже, на чьей стороне Алексей Ридигер (как и его отец) был во время войны, это дело его совести. Только может ли такой человек быть патриархом той Руси, которая была на стороне другой. И это дело уже не только его совести, ибо мы должны, обязаны знать, кем был этот человек, называвшийся пастырем духовным.

[12] Греч. διώκετε, т. е. буквально «гонитесь» за любовью, во всех делах она должна быть основной целью.

А как же нацистские солдаты, на пряжках ремней которых было написано «С нами Бог»?

Этот лозунг не имел никакого отношения к нацизму и был на пряжках немецких солдат с 1847 года — примерно также, как на гербе Российский Империи была надпись «С нами Бог». Нацисты просто унаследовали этот традиционный элемент формы от своих предшественников в немецкой армии.

Сам же по себе национал-социализм как доктрина был непримиримо враждебен к христианству. Как сказал Председатель нацистского «Народного Трибунала» Роланд Фрейслер на процессе над христианином и антифашистом Гельмутом фон Мольтке: «Маска сброшена. Только в одном отношении мы и христианство схожи: мы требуем человека целиком».

Итак, причина войн, на глубинном уровне — человеческий грех, на более поверхностном — конфликт политических или экономических интересов, а религиозные лозунги привлекаются уже потом.

Ахилла

Просмотры: 2 872

Протоиерей Валентин Свенцицкий (1881–1931) — известный духовный писатель, публицист. Участник Московского «Религиозно-философского общества», был знаком со многими русскими философами. Мечтал о монашестве, но по благословению оптинского старца Анатолия (Потапова) женился и принял священный сан в 1917 году. Был проповедником Добровольческой армии. В эмиграцию не уехал, в 1920 году вернулся в Москву. В 1922 году был арестован и сидел в Бутырской тюрьме вместе с Сергеем Фуделем. Отбывал ссылку в Таджикистане. По возвращении из ссылки служил в Москве, проповедовал идею духовного совершенствования, которое называл «монастырь в миру». Открыто выступал против Декларации 1927 года митрополита Сергия (Страгородского). С 1928 года отбывал ссылку в Сибири. Перед смертью в 1931 году написал покаянное письмо митрополиту Сергию, прося о воссоединении. Похоронен в Москве.

Предлагаем вашему вниманию его статью «Война и Церковь» (в сокращении).

***

I

Кто из священников, особенно военных, не встречался с вопросом:

— В Евангелии сказано: «Не убий», «взявшие меч от меча и погибнут», «любите врагов ваших», — а вы, батюшка, молитесь о «даровании победы», благословляете убийство и войну?

И кто из священников сам не смущался этими вопросами?

В «Катехизисе» Филарета сказано:

«Вопрос. Всякое ли отнятие жизни есть законопреступное убийство?

Ответ. Не есть беззаконное убийство, когда отнимают жизнь по должности, как то:

1) Когда преступника наказывают смертию по правосудию.

2) Когда убивают неприятеля на войне за государя и отечество».

И больше ни слова!

У духовных писателей вы можете прочесть похвальные статьи героям, умирающим на поле брани. Но сами по себе «похвалы» ещё не есть доказательства. И сколько бы таких похвал ни писалось — вопрос о христианском отношении к войне по существу остаётся нерешенным. Великий философ русской земли Владимир Соловьёв писал о смысле войны, но многие ли средние интеллигенты, не говоря уж о людях малообразованных, читали его нравственную философию («Оправдание добра») или «Три разговора»?

В общем, вопрос о христианском отношении к войне — замалчивается. Его считают «щекотливым».

В лучшем случае готовы «простить» священникам, что они по житейской слабости идут на «компромисс», благословляя войну: «Жена… дети…» В худшем случае — заподозревают с их стороны злостный обман.

Отказывающиеся «по религиозным убеждениям» от военной службы вызывают общее сочувствие: в них готовы видеть более последовательных христиан.

Заповедь «не убий» так категорична, что всякие попытки примирить её с допустимостью для христиан войны кажутся неискренней софистикой, направленной к оправданию заведомого зла.

А между тем не подлежит никакому сомнению, что Православная Церковь глубоко права в своём отношении к войне.

Христианство принципиально войны не отрицает.

Не всякая война является злом с христианской точки зрения.

Может быть такая война, благословить которую не только не есть «компромисс», а прямой долг Христианской Церкви.

II

Всё самое живое, самое одухотворённое можно превратить в мёртвую букву закона.

«Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф. 5, 44).

Эти слова сожгли языческий мир. Ибо они были не только «заповедью», но и выражением Божественной любви к людям.

Так говорил Тот, Кто добровольно взял на Себя все грехи мира. Так говорили ученики Его, для которых эта любовь была не отвлечённым «правилом», а живой действительностью.

В наши дни даже здесь оказался возможен мёртвый догматизм, превращающий дух животворящий в мертвящую букву отвлечённой догмы.

Лев Толстой — один из самых опасных врагов Христианской Церкви.

По двум причинам:

Во-первых, он абсолютно искренен в своих ошибках.

Во-вторых, самые антихристианские его заблуждения в области теоретической и нравственной переплетаются с подлинно христианскими писаниями. В результате истина покоряет сердце, а вместе с истиной неподготовленными людьми жадно воспринимается лживое, «упрощённое» Евангелие от Толстого, опустошающее душу, отрывающее верующих от Христианской Церкви.

Что же получается в результате?

А вот что.

Толстовские ученики не имеют души Толстого. Он не мог передать им своего сердца, своей совести, своего гения. Он передал им учение. Это учение отвергает Божественность Христа и Церковь с её таинствами, пытаясь всё заменить заповедью о любви и непротивлении злу.

Но живое чувство любви встречает на пути своего возрастания непреоборимые препятствия в злой, греховной нашей природе и в злой, греховной окружающей нас среде, представляющей из себя «собирательное зло», накапливавшееся веками.

Эти препятствия могут быть преодолены только соборными усилиями Церкви. Вот почему всякий оторвавшийся от Церкви преграждает себе путь и к заповеди о любви, понимаемой не как отвлечённое правило, а как достигнутое состояние духа, которое апостол определяет словами «совокупность совершенств». Не получая благодатного питания от церковного организма через таинства, человек остаётся одиноким со своими индивидуальными силами в борьбе против мирового и природного зла. В результате жизнь его замирает. И все призывы к «любви» неминуемо вырождаются в безумное «учение».

Громадная разница: сделать что-нибудь, потому что любишь человека, или сделать что-нибудь, потому что надо любить человека.

В первом случае живое чувство, во втором — «правило», «долг», «догма».

Живое чувство любви никогда не ошибается. Оно всегда истинно. Его «внутренняя логика» может служить проверкой для теоретических рассуждений.

«Правило», основанное на рассудке, легко может оказаться ложью, потому что достаточно одной логической ошибки в начале, чтобы в конечных выводах уйти в совершенно противоположную сторону от истины.

Ни в чём это не сказывается с такой очевидностью, как в рассуждениях «толстовцев» о войне.

Не любя людей по-христиански, а лишь признавая учение об этой любви, они решили вопрос о войне по букве закона, по мёртвой догме, и хотя, по видимости, как будто бы отвергая войну в принципе и отказываясь от воинской повинности «по религиозным убеждениям», исполняют заповедь о любви к врагам, — по духу, по внутреннему живому смыслу христианства искажают его настолько же, насколько являются искажением живого образа человека «восковые» фигуры в музеях.

Как же христианин должен относиться к войне, решая этот вопрос по совести и духу, а не по мёртвой догме?

III

Война — великое бедствие.

И все доказывающие невозможность для христиан участвовать в войне любят говорить об её ужасах.

Выходит так:

Оправдывающие войну не понимают, как она ужасна, — если бы понимали, тогда бы не оправдывали. И всячески силятся разбудить «чёрствое сердце» рассказами о насилиях, жестокостях и «море человеческой крови»…

Трудно измерять страдания человеческие. И право, я не берусь решать, кому больнее «ужасы войны» — Гаршину, идущему на войну «убивать», или какому-нибудь сектанту, бросающему винтовку и отказывающемуся от воинской повинности «по религиозным убеждениям».

Но во всяком случае надо установить твёрдо:

— Принципиальный вопрос о допустимости или недопустимости войны для христианской совести не стоит ни в какой связи с различием в оценке «ужасов». Ужасы эти признают все — значит, и распространяться о них нечего.

Ведь если война допустима, то вовсе не потому, что она причиняет «одно удовольствие». И если недопустима, то вовсе не потому, что люди видят, до какой степени она ужасна.

Вопрос о войне решается совсем в другой плоскости.

IV

Основная ошибка отрицающих войну заключается в том, что они считают равнозначащими два совершенно неодинаковых слова:

Война и убийство.

Подставляя вместо слова «война» якобы то же самое слово «убийство», по точному слову Евангелия, объявляют всякую войну грехом, ибо убийство грех.

Но надо вдуматься, почему убийство грех. И тогда станет ясно, что «убийство» и «война» далеко не одно и то же.

Заповедь «не убий» дана в Ветхом Завете. И рядом с этой заповедью в том же Ветхом Завете перечисляется великое множество преступлений, за которые полагается «смертная казнь»! Совершенно ясно, что под убийством, запрещённым Богом, разумелось такое убийство, которое было выражением злой воли человека — его «нелюбви» к ближнему. Христос, расширив понятие «ближнего», включив в него и «врагов», естественно, расширил и содержание заповеди «не убий». Но, однако, расширил всё же на основе принципа любви. Убийство и с христианской точки зрения осталось грехом исключительно как нарушение всеобъемлющей заповеди о любви к ближним.

В громадном большинстве случаев убийство действительно является нарушением заповеди о любви, и потому мы привыкли обобщать эту заповедь настолько, что она получила категорический характер. Мы говорим: «Всякое убийство грех».

Но если мы делаем ошибку в отношении содержания заповеди «не убий», когда придаём ей столь безусловный характер, то тем более усугубляем эту ошибку, когда включаем в рамки этой заповеди и войну, т. е. понятие, существенно отличное от понятия «убийства». В убийстве всегда предполагается цель: «уничтожение человеческой личности».

На войне целью является победа, а уничтожение жизни далеко не всегда обязательное средство для достижения этой цели.

Например, если врагу предлагают сдаться на капитуляцию, он соглашается на предъявленные требования и сдаётся — «убийства» не произойдёт, потому что «победа» будет уже достигнута.

Отсюда ясно, что в войне, как в действии, не ставящем себе целью именно убийство человека, вопрос об этом убийстве должен быть перенесён с абсолютной почвы на относительную. Если «убийство» грех, потому что нарушает заповедь о любви, то тем более только та война грех, которая нарушает этот высший принцип любви. Другими словами: не всякая война грех, а лишь та война, которая преследует злую цель, ибо моральное значение войны определяется тем, во имя чего стремятся к победе.

V

Второе заблуждение, тесно связанное с первым, заключается в том, что войну противопоставляют «любви к врагам», упуская из виду, что иногда война может быть неизбежным и единственно возможным проявлением деятельной любви.

Этот вопрос классически решён Владимиром Соловьёвым в «Оправдании добра».

Прочтите следующие строки:

«Смысл войны не исчерпывается её отрицательным определением как зла и бедствия; в ней есть и нечто положительное — не в том смысле, чтобы она была сама по себе нормальна, а лишь в том, что она бывает реально необходимою при данных условиях. …Например, хотя всякий согласится, что выбрасывать детей из окошка на мостовую есть само по себе дело безбожное, бесчеловечное и противоестественное, однако, если во время пожара не представляется другого средства извлечь несчастных младенцев из пылающего дома, то это ужасное дело становится не только позволительным, но и обязательным. Очевидно, правило бросать детей из окошка в крайних случаях не есть самостоятельный принцип наравне с нравственным принципом спасения погибающих; напротив, это последнее нравственное требование остаётся и здесь единственным побуждением действий; никакого отступления от нравственной нормы здесь нет, а есть только прямое её приложение способом хотя неправильным и опасным, но таким, однако, который, в силу реальной необходимости оказывается единственно возможным при данных условиях. Не зависит ли и война от такой необходимости, в силу которой этот ненормальный сам по себе способ действия становится позволительным и даже обязательным при известных обстоятельствах?»

Другими словами, по Соловьёву, «опасный» способ действенно выразить свою любовь в данном случае заключался в выбрасывании младенцев на мостовую, с риском убить их. «Убийство» здесь не было «злою волей». В основе его лежала любовь, желание спасти. Точно так же, когда спасать из пламени приходится целый народ, может быть такое положение, при котором придётся употреблять меры, диктуемые любовью, но влекущие за собой неизбежные жертвы, без которых, при данных условиях, обойтись нельзя.

«Убивать людей на войне», точно так же как «выбрасывать детей на мостовую» (коль скоро иного способа спасения нет), — не является «самостоятельным принципом нравственности», напротив, и здесь требования любви остаются «единственным побуждением».

Таким образом, и здесь моральное содержание «злого убийства» и войны во имя спасения ближних совершенно различно. А потому заповедь «не убий» нельзя распространять и на войну, далеко не всегда противоречащую заповеди любви к врагам.

VI

И наконец, третья и едва ли не самая роковая ошибка принципиально осуждающих войну заключается в том, что вопрос о войне сводят к выбору:

— Или «убий» (это идущие на войну).

— Или «не убий» (отказывающиеся от воинской повинности).

На самом же деле такой выбор совершенно не исчерпывает вопроса. Могут быть войны, при которых христианину приходится решать совсем другое, а именно вопрос:

Кого убить?

Может быть положение, при котором выбирать приходится между двумя неизбежными убийствами. Так сказать, из двух зол — выбирать меньшее.

И тогда христианин, идущий на войну, как бы говорит:

— Если это неизбежно, пусть лучше убит будет преступник, а невинный останется жив.

А отказывающийся от войны выбирает другое:

— Пусть будет убит невинный, а преступник живёт.

В самом деле, представьте себе такой пример: полк солдат защищает мирных жителей от наступающих большевиков.

И мирные жители, и защищающие их солдаты прекрасно знают, что в случае победы большевиков почти всё население будет уничтожено. Опыт прошлого делает это предположение абсолютно достоверным фактом. После нашествия большевиков женщин находили обесчещенными и изуродованными, стариков и детей расстрелянными. При таких условиях, скажите по совести, отказ от продолжения войны можно ли назвать отказом от убийства? Разве полк солдат, бросивший винтовки на основании заповеди «не убий», действительно не убил бы? Разве солдаты, отказавшись защищать ни в чём не повинных людей и тем самым предавшие их на расправу большевиков, не явились бы участниками тех убийств, которые были бы совершены чужими руками?

Надо вооружиться всей недобросовестностью фанатически настроенной мысли, чтобы на вопрос этот ответить отрицательно. И надо совершенно погасить в своём сердце живое чувство любви и подменить его совершенно бездушною догмою, чтобы при таких условиях бросить оружие и воображать, что именно такой «отказ от военной службы» диктуется христианской любовью!

Противники войны спросят:

— Что же: воевать? Убивать?

Да, воевать, и если иначе нельзя победить — убивать. Потому что выбор неизбежен. Выбор не между «убий» и «не убий» — а между «убий» злодейски нападающих большевиков и «убий» ни в чём не повинных мирных жителей, которые будут расстреляны из большевистских винтовок.

В моральном смысле соучастник, попускающий свершиться преступлению, даже виновнее в убийстве чужими руками, чем тот, кто делает это за свой страх и риск. Ведь убийство свершает и тот и другой, но первый рискует при этом своею собственною жизнью и берёт на себя всю ответственность за содеянное, — другой «умывает руки» и, уклоняясь от смертельного столкновения, уклоняется и от моральной ответственности.

Говорят:

— Надо любить врагов. Как же я буду убивать того, кого люблю? Если я люблю — он уже не враг. Если не враг — нельзя убивать.

Да! Надо любить врагов! Но где сказано, что не надо любить мирных, ни в чём не повинных жителей? А если вы будете любить и их — тогда отпадает вопрос о враге. Не потому вы должны защитить беззащитного оружием, что должны «ненавидеть» злодея, а потому, что у вас нет иного способа защитить жертву, которую вы любите по-христиански, от злодея, которого вы тоже любите по-христиански. Вы знаете, что убийство неизбежно — и только потому делаете выбор.

Умыть руки и сказать — я люблю и того и другого одинаково — это значит впасть в такой догматизм, который граничит с самым безнадёжным фарисейским лицемерием. Во-первых, такая одинаковая любовь фактически невозможна, но если бы и была возможна — остаётся ещё, кроме любви, чувство справедливости — и оно должно было бы заставить сделать выбор в пользу невинной жертвы.

Нельзя отмахиваться от вопроса и говорить:

— Я знаю одно: не убий! Это заповедь Божия. Пусть убивает злодей — я заповеди не нарушу.

Нет, нарушишь! Потому что, сколько бы ты ни оправдывался «формальной отпиской», что ты не взводил курка винтовки, значит, не убивал, — для совести, «по существу», останется непреложным, что всякий, имевший возможность защитить от убийцы и не сделавший этого, — сам участник убийства.

Что за оправдание, что ты «любишь врагов» и потому не мог убить злодея, — когда ты мог допустить убийство невинной жертвы? Вы вместе с злодеем убивали её — один спускал курок, другой, имея возможность убить преступника, не помешал ему свершить преступление.

Ссылаться на волю Божию и искать в ней оправдания своему попустительству невозможно!

Нельзя говорить:

— Я исполню заповедь «не убий» — это мой долг, — а там пусть будет воля Божия!

Ведь не без воли Божией и жизнь создаёт такие условия, при которых приходится христианам делать этот страшный выбор между двумя неизбежными убийствами. Не без воли Божией попускаются и злодейские нашествия, и конечно, не без воли Божией поднимают христиане свой меч на защиту невинных людей, точно так же как не без воли Божией некоторые отказываются «от воинской повинности». Значит, «воля Божия» не снимает с нас моральной ответственности за то или иное решение вопроса: «Как поступить в данном случае?»

На формальном основании отказывать в защите и, вместо того чтобы слушаться голоса любви, побуждающего взяться за оружие, повиноваться мёртвой букве, приказывающей его бросить, — а потом ссылаться на «волю Божию» — это значит проповедовать моральное самоубийство.

Итак, при неизбежности выбора между двумя убийствами вопрос сводится к тому, кого считать в данном столкновении злодеем и кого невинною жертвой. Другими словами, вопрос переносится совсем в другую плоскость. Речь идёт уже не о том, допустима или недопустима война в принципе, а какая именно война допустима. Здесь христианин стоит перед оценкой не самой войны, а тех целей, которые она преследует. Отсюда ясно, что христианство допускает войну во имя тех задач, которые совпадают с христианскими идеалами. В несправедливой войне «нехристианским» является не самая война, а та несправедливость, во имя которой она ведётся. И напротив, война благословляется Церковью только в той мере, в какой может быть благословенна её конечная цель.

Подведём итог.

Анализ сущности войны приводит нас к выводу, что с христианской точки зрения война не только допустима, но иногда может быть нравственно обязательной.

Допустима потому, что она не исключает возможности подлинно христианской любви к врагам. И обязательна потому, что иногда она может быть единственной возможной формой для выражения деятельной любви. Это в тех случаях, когда на войне предоставляется выбор не между пролитием и непролитием крови, а между двумя неизбежными убийствами, из которых одно — убийство злодея, а другое — убийство невинной жертвы.

(..)

IX

(..) Но исторический путь длинен. Далеко не весь мир «сразу» становится Церковью. Существует мировой процесс, постепенное раскрытие Божией правды в мире. В этом процессе вне Церкви действует масса самых противоположных сил — и злых, и добрых. Церковь одни из них осуждает, другие благословляет — в зависимости от той роли, которую они играют в мировом процессе.

Как ни трудно было апостолам, говоря по-человечески, признать своих гонителей, представителей языческой власти «святою силою», в истории они сделали это по внушению свыше, руководствуясь не разумом и не чувством человеческим, а теми провиденциальными данными, которые открывались им в их духовных прозрениях.

Власть — это организованная сила, покоящаяся на определённых нормах, на законе, который является минимумом нравственности.

Эта организованная сила — необходимое условие бытия народа, ещё не организованного в духе и истине Церковью. Потому — она от Бога.

Но власть государства невозможна без вооружённой защиты. Поэтому апостолы, благословляя власть, как святую силу в историческом процессе, — тем самым благословляли и военную силу, которая служит её основой.

Если бы не было организованной законом власти, человеческое общество превратилось бы в дикую анархию, и если бы не было «войска», люди вооружились бы как разбойничьи шайки. Это было бы гибелью для мира, а значит, и для Церковного дела.

Вот почему, по апостолу, представители власти не напрасно носят меч. Временное злоупотребление этим мечом не меняет положительного значения власти в историческом процессе. В принципе власть остаётся «от Бога», потому что в общем она является как бы преддверием к тому внутреннему единству, которое даётся Церковью. Если государство не может создать из людей живого организма, ибо живой организм требует не механического соединения людей, а внутреннего, духовного, мистического их соединения, что и осуществляется в Церкви, если государство не может выполнить этой высшей задачи, то всё же оно может объединить людей для совместной культурной жизни и обеспечить дальнейшее развитие общества.

Признав всякую власть от Бога, апостолы тем самым признали от Бога и вооружённую силу, являющуюся основой государственного бытия. Признали, потенциально, и войну как неизбежный исторический факт.

Церковь не нуждается в «оружии»: «вложи меч свой в ножны». Но ведь Церковь — совершенный организм, а государство — организация внешнего порядка. Оно организует людей принудительной силой. Весь мир в целом до церковной организации ещё не дорос. Мир — во зле лежит. В известном смысле это больной организм. И без участия острого ножа иногда нельзя справиться с злокачественною опухолью.

Иного способа защитить своё бытие, как только силою оружия, у государства нет.

И если признаётся добром в историческом процессе государственная организация, должна быть признана относительным добром и та военная сила, которая обеспечивает её существование.

Добром должна быть признана и война, в зависимости от тех исторических причин, которые её вызывают, и в зависимости от тех государственных целей, которые она преследует.

Таким образом, и здесь, вне Церкви, моральный смысл войны определяется конечною целью, во имя которой идёт борьба государства с государством.

Итак, из анализа заповеди «не убий» и понятия «войны» вытекает положительное решение вопроса: допустима ли война с христианской точки зрения?

Моральная оценка войны не может иметь абсолютного характера. Война может быть и добром, и злом в зависимости от целей, которые она преследует. Индивидуальная христианская совесть не должна смущаться принципиальным отношением к войне. В принципе война недопустима. Но совесть должна очень смущаться вопросом: во имя чего ведется война? Ибо если не всякая война зло, то и не всякая война добро. Христианин может принять только ту войну, цели которой могут быть благословлены Церковью.

Из анализа событий в Гефсиманском саду вытекает ненужность вооружения Церкви мечом, так как абсолютная Правда и Истина, воплотившиеся в Богочеловеке и в историческом процессе реализуемые в Церкви, — сами в себе носят все силы для своего конечного торжества. Точно так же как поднимающие против неё меч сами в себе носят залог своей погибели.

И наконец, из анализа христианского отношения к власти следует положительное отношение к войне, поскольку она является реально необходимой в историческом процессе.

X

Многие смешивают любовь со слащавой улыбкой. Больному, всё спасение которого в ампутации ноги, вместо «жестокой операции» давать сладенькую водицу — это не любовь!

Или, вы думаете, не было в сердце Сына Божия любви, когда Он бичом гнал торгующих из храма? Или когда Он в пламенном гневе произносил эти грозные слова: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры… Безумные и слепые!.. Змии, порождения ехиднины! как убежите вы от осуждения в геенну?»

Да, в глазах Христа отражалась зелёная Галилея. Но в них же была запечатлена и грозная Голгофа. Да, Он трости надломленной не переломил. Но Он же проклинал негодную смоковницу и возвещал, что секира уже лежит у подножия мёртвого дерева!

В Сыне Божием была Божественная любовь, но не было слабосильной сантиментальности!

Когда-то Победоносцев писал Толстому, что они по-разному понимают Христа.

Для Победоносцева Он Муж, исполненный силы.

Для Толстого — расслабленный.

Я не принадлежу к числу поклонников Победоносцева. Я считаю, что Церковь долго не оправится от того тяжёлого наследства, которое он оставил после себя в качестве обер-прокурора.

Но здесь — Победоносцев был прав!

«Непротивленцы» вынули из Христа Его Божественную силу. Они подменили Его сожигающую огнём проповедь сантиментальными словами о «непротивлении злу» и великое дело — спасение мира на Голгофе — свели к простому убийству хорошего человека за то, что он проповедовал целомудрие и вегетарианство!

Выбросив душу, они в мёртвые схемы вдохнули совсем другой дух.

Христос объемлет Собой весь мир. Он всех любит… Всех призывает к Себе. Всем протягивает руку, как утопающему Петру. Но он отметает зло и бросает в огонь мёртвый сухостой.

В руках Его острая секира. Но он бережно блюдёт возрастающий мир, стремящийся к совершенству. И не топчет ногами слабых колосьев — тем более не прикрывает этой расправы сладкой улыбкой, исполненной сознательной или бессознательной фальши.

Тот Христос, который изображается как «толстовец», отказывающийся от «воинской повинности», «не употреблявший мясного», распятый и затем, как все, даже очень хорошие умершие люди, — сгнивший, — это не наш, не христианский, не православный Христос!

Наш Христос — Муж силы.

Слова Его горят огнём негодования, когда Он обличает. Они жгут совесть, когда Он говорит о грехах. Они воскрешают, когда Он одобряет нас.

Наш Христос — победитель мира. Не раб тления, хотя и честный вегетарианец, как думают толстовцы. Наш Христос — Сын Божий, воскресший и победивший смерть, искупивший страданиями Своими мир и давший нам обетование общего воскресения.

Он заповедал нам любить людей — действенною любовью. Нас не остановит страшный выбор, и если в грозный час эта действенная любовь подскажет нам: «Возьми меч — иного пути спасти ближнего твоего нет», — мы бестрепетно возьмём его!

Мы исповедуем, что Господь создал Церковь — и врата адовы не одолеют её. Мы знаем, что Крест — непобедимое оружие правды. Мы знаем, что насильники, подымающие меч против неё, — погибнут.

Но если история мира приведёт нас к неизбежному столкновению с насильниками народа, мы подымем против них свой меч и впереди его понесём Животворящий Крест Господень!

Мы умеем жалеть несчастных. Мы готовы «оставлять долги должникам нашим». Мы готовы прощать личные обиды. Мы готовы отдать последнюю рубашку даже тому, кто требует лишнего. Но когда мы видим, как обижают ребенка или оскорбляют женщину; когда злодеи отнимают последнюю рубашку не у нас, а у нашего ближнего, когда насилию подвергаются беззащитные, слабые, несчастные и иного средства нет спасти их, как только подняв меч, — мы подымем его не во имя своё, а во имя той действенной любви, которую заповедал нам Христос.

Для нас Христос не «смертная тварь» — а воскресший Богочеловек. И учение Его не мёртвый сборник «правил». Не отрывной календарь на каждый день.

Мы исповедуем живого Христа. Мы пребываем в живом общении с Ним в Церкви. И мы веруем не в мёртвые буквы, а в живой смысл Его слов.

Источник: Свенцицкий Валентин, прот. Диалоги: Проповеди, статьи, письма / Сост. С. В. Чертков. М.: ПСТГУ, 2010

Обсудить статью на форуме

LiveInternetLiveInternet

Против иноземцев

Одной из самых ярких страниц военной истории русского монашества стали события 1581 года, описанные в «Повести о Псково-Печёрском монастыре». Инокам пришлось сражаться с воинами польского короля Стефана Батория, который осаждал Псков. Примечательно, что монахи первыми напали на литовский отряд, сопровождавший телеги с награбленным имуществом и пленными. «Когда достигли они Печёрского монастыря, тогда монастырские люди устремились на них и прогнали; имущество же их все отняли и привезли в монастырь», — рассказывал летописец. Аналогичную вылазку насельники монастыря повторили и на другой день, причём среди захваченных трофеев был даже живой верблюд. Узнав, что в Псково-Печёрской обители содержатся в плену больше 30 поляков, венгров и немцев, король 29 октября послал к его стенам войско под командованием воевод Кетлера и Фаренсбаха. С русской стороны обороной руководил ратный командир Юрий Нечаев. Иноземцам удалось пробить крепостную стену и ворваться внутрь обители. Священники, иноки и «простые люди» монастыря (трудники и местные поселяне), сотворив молебен иконе Успения Пречистой Богородицы, «стали, как гора Сион, нерушимо». Бой продолжался целый день, и в итоге польско-венгерскому отряду пришлось отступить. Воеводу Кетлера монахи пленили, а Фаренсбах был ранен. Не удалось взять обитель и присланному королём военачальнику Борнелиссу (Бурнамиссу). За время вражеских приступов монастырь потерял убитыми и ранеными более 40 человек. Для иностранцев участие монахов в войне было чем-то необычным. Великий коронный гетман Ян Замойский, посланный Стефаном Баторием на переговоры, писал псково-печёрскому настоятелю Тихону, что его монахи, «забыв о своём иночестве, храм Господень и место святое кровью залили». Однако сама братия была уверена, что их дело правое. По преданию, враги видели во время сражения Божью помощь над монастырём — «множество воинов в белых ризах». Снова насельникам Псково-Печёрской обители пришлось сменить чётки на мечи через 30 лет, в эпоху Смутного времени. 27 апреля 1611 года интервенты гетмана Ходкевича обстреляли монастырь из пушек. В отместку иноки и миряне, помолившись, предприняли вылазку на вражеские укрепления, убили несколько поляков и захватили пленных. Согласно тексту «Сказания о нашествии иноплеменников на Псково-Печёрский монастырь», во время осады, продолжавшейся до 11 мая, произошло немало чудес. В период Смуты 15-месячную осаду выдержала и Троице-Сергиева лавра. А вот Иосифо-Волоколамский монастырь не сумел тогда выстоять перед напором врага.

Соловецкие «воеводы»

Наиболее насыщенной военными событиями считается история Соловецкого монастыря, бывшего фактически главным форпостом Русского государства на Белом море. Военный гарнизон на Соловках появился после 1571 года, число стрельцов доходило до 1000. Игумены сами приобретали пушки и строили фортификационные сооружения. Благодаря этому Соловецкий монастырь успешно отразил натиск шведов в 1582 и 1611 годах.

Икона Пересвета и Осляби

«Соловецкие монахи настолько освоились с военным

Соловецкий монастырь был не только духовным центром, но и неприступной военной крепостью делом, что нашли возможным просить царя Михаила Фёдоровича не назначать — более в Сумский острог для заведывания и командования монастырскими и «прибылыми стрельцами» особых воевод, а предоставить это дело соловецкому настоятелю с братиею, — писал церковный историк протоиерей Иоанн Сырцов. — В 1637 году последний воевода Тимофей Крапивин сдал соловецкому настоятелю Варфоломею все письменные дела, острожные ключи, весь оружейный снаряд и отправился навсегда в Москву. Теперь соловецкий настоятель стал в буквальном смысле «северный воевода». С 1654 года ввиду шведской угрозы и малочисленности стрельцов инокам самим пришлось учиться ратному искусству. На Соловках появилось письменное военное «расписание», где были распределены обязанности на 425 поставленных «под ружьё» монахов. Старцы со своими подручными были «приписаны» к разным башням с пушками. В результате монахи не только научились владеть оружием, но и «до известной степени усвоили дух военной храбрости и отважности». А учитывая религиозный фанатизм, свойственный многим из них, воины-монахи, не боящиеся смерти, представляли из себя грозную силу. Однако вместо того, чтобы сражаться с иностранцами, вскоре монахи повернули оружие против царских стрельцов. Не приняв реформ патриарха Никона, Соловецкий монастырь восстал, и с 1668 по 1676 год успешно оборонялся против московских войск. Лишь с помощью 10-тысячной рати воеводе Ивану Мещеринову удалось в конце концов взять Соловки. При этом погибли почти все иноки-раскольники — из 700 насельников монастыря выжило лишь 14 человек.

Соловецкий монастырь был не только духовным центром,но и неприступной военной крепостью.

Осада Пскова: ил. Бориса Чорикова из книги «Живописный Карамзин» (1836)

Аллегорическое изображение штурма 8 сентября на картине «Осада Пскова королём Стефаном Баторием в 1581 году». К. Брюллов, 1843

В императорской армии

Следует также упомянуть о том, что в XVIII веке в русской императорской армии сложился институт военного духовенства. В его состав входили и иеромонахи — принявшие постриг священники. На флоте они стали даже преобладающей категорией иереев, так как не были связаны семьёй и могли участвовать в длительных морских походах. «Чёрное» воинское духовенство существовало в России вплоть до Первой мировой войны. Одни из примеров воинской доблести армейских иеромонахов можно встретить на страницах журнала «Вестник военного и морского духовенства» от 1 октября 1916 года. На фронте в Виленской губернии полковой священник пехотного 276-го Купянского полка иеромонах Анатолий в ночь на 29 июля добровольно отправился в разведку, чтобы своим присутствием ободрять и успокаивать солдат. Однако вблизи проволочных заграждений противника иеромонах был тяжело ранен разрывной пулей в бедро с повреждением кости. За этот подвиг начальство представило отца Анатолия к ордену Святого Владимира 4-й степени. Подводя итоги, трудно не согласиться со словами афонского монаха, игумена Алексия (Просвирнина), который видит в монахах-воинах соединение «воинства мирского» и «воинства духовного» в своих самых высоких проявлениях.

Автор: Тимур Сагдиев

Журнал: Загадки истории №43, октябрь 2022 года

Монашество и война. Что значит быть воином Христовым?

Доклад епископа Уржумского и Омутнинского Иоанна на ХХVIII Международных Рождественских образовательных чтениях.

Направление «Древние монашеские традиции в условиях современности» (Данилов ставропигиальный мужской монастырь Москвы, 28–29 января 2022 года)

И бысть брань на небеси: Михаил и ангели его брань сотвориша со змием, и змий брася и аггели его, и не возмогоша, и места не обретеся им ктому на небеси. И вложен бысть змий великий, змий древний, нарицаемый диавол и сатана, льстяй вселенную всю, и вложен бысть на землю, и аггели его с ним низвержени быша.

Откр. 12:7–9

Война на земле не заканчивается с начала времен. Здесь присутствует лукавство противника – диавола, который один только и есть наш настоящий враг, но именно он, насилуя, принуждает род человеческий воевать между собой за призрачные тленные венцы, которыми он, диавол, награждает своих чемпионов.

Так было до подвига нашего Подвигоположника в борьбе с диаволом – первый победил Господь наш Иисус Христос. Он Первый Воин среди рода человеческого. Жизнь, Путь и Истина. Христом сатана был побежден и низложен с престола власти над ветхим Адамом. Эта Победа осветила весь наш дальнейший путь во времени до Его Второго пришествия.

В обществе часто бытует мнение, будто бы христианство, в частности монашество, несопоставимо с таким понятием как «война». Иногда и христиане, знающие, что это не так, не всегда ясно представляют, как Церковь учит относиться к воинскому служению и войне. И если общие принципы в этой области, выраженные, например, в Социальной концепции Русской Православной Церкви, известны, то конкретные и частные проблемы, с которыми сталкиваются в своей повседневной жизни воины, нередко ставят в тупик.

Рассеять свои сомнения можно, только если обратиться к Священному Писанию и Священному Преданию Церкви. В творениях святых отцов, как древних, так и новых, представлено интересное взаимоотношение указанных понятий.

Нужно сказать, что вышеназванные темы были во многом периферийными для святых отцов. «Это не удивительно, ибо, определяя свое отношение к любому явлению, Церковь исходит, прежде всего, из того, что главной ценностью для человека является жизнь вечная и блаженная, возможная лишь при условии единения человека с Богом. Отсюда следует больший интерес святых отцов не к войне как социальному явлению, а к войне как внутренней духовной брани» [1]. Неслучайно святые отцы называют эту борьбу бранью, то есть применяют слово из военного лексикона. Брань, или битва, с грехом – яркий образ, который показывает, что монах – это тоже воин, участвующий в сражении. Но, как Христос говорит: Царство Мое не от мира сего (Ин. 18:36), так и битва, которую ведет монах, не видна миру. Тем не менее определенное внимание проблемам, связанным с войной и воинским служением, святые отцы все же уделили, и мысли их могут помочь в разрешении многих вопросов, возникающих сегодня у православных христиан.

Говоря о самой воинской службе, нужно заметить, что святые отцы Церкви никогда не считали ее несовместимой с христианским образом жизни или являющейся препятствием для спасения. Напротив, многие из них прямо опровергали такое мнение.

В творениях святителя Иоанна Златоуста читаем: «Ты выставляешь предлогом военную службу и говоришь: я – воин и не могу быть набожным. Но разве сотник не был воином? А он говорит Иисусу, что “я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи только слово, и выздоровеет слуга мой” (см. Мф. 8:8). И, удивившись, Иисус говорит: Истинно говорю вам, и в Израиле не нашел Я такой веры (Мф. 8:10). Военная служба нисколько не послужила для него препятствием» [2].

Святитель Василий Великий приводит и больше примеров из Писания, говоря: «Неужели воинский чин лишен надежды на спасение? Неужели нет ни одного благочестивого сотника? Припоминаю первого сотника, который, стоя при кресте Христовом и по чудесам сознав силу, когда еще не остыла дерзость иудеев, не убоялся их ярости и не отказался возвестить истину, но исповедал и не отрекся, что воистину был Божий Сын (см. Мф. 27:54). Знаю и другого сотника, который о Господе, когда был еще во плоти, познал, что Он Бог и Царь сил и что Ему достаточно одного повеления, чтобы чрез служебных духов посылать пособия нуждающимся. О вере его и Господь подтвердил, что она больше веры всего Израиля (см. Мф. 8:10). А Корнилий, будучи сотником, не удостоился ли видеть ангела и напоследок через Петра не получил ли спасение? (см. Деян. 10)» [3].

То же говорит и блаженный Феодорит Кирский: «Поскольку много различных родов жизни благочестивой: жизнь монашеская и общежительная, жизнь пустынная и городская, жизнь гражданская и военная… в каждом же роде жизни можно угождать Богу, то не без причины изречено: кто есть человек, боящийся Господа? Установит закон ему на пути, который он избрал (см. Пс. 24:12), то есть в том роде жизни, какой решился человек проводить, даст ему приличные и сообразные законы. Так святой Иоанн Креститель вопрошавшим мытарям советовал не брать больше установленного и воинам – никого не обижать, довольствоваться оброками, то есть определенною пищей (ср. Лк. 3:12–14)» [4] .

Святой Иоанн Мосх приводит рассказ аввы Палладия, в котором описывает воина, который, не будучи формально монахом, в свободное от воинской службы время предавался таким аскетическим подвигам, что его даже ставили в пример монахам: «В Александрии был воин, по имени Иоанн. Он вел следующий образ жизни: каждый день с утра до девятого часа сиживал он в монастыре близ входа во храм святого Петра. Он был одет во вретище и плел корзинки, все время молчал и совсем ни с кем не разговаривал. Сидя у храма, он занимался своей работой и только одно возглашал с умилением: “Господи, от тайных моих очисти мя (Пс. 18:13), да не постыжусь в молитве”. Произнеся эти слова, он снова погружался в продолжительное молчание… И затем снова, по прошествии часа и более, повторял то же восклицание. Так он возглашал раз семь в течение дня, ни слова не говоря ни с кем. В девятом часу он снимал вретище и одевался в воинские одежды и шел к месту своей службы. С ним я пробыл около восьми лет и нашел много назидания и в его молчании, и в его образе жизни» [5].

Такому же настоящему христианину написал письмо и святитель Василий Великий, говоря: «Я узнал в тебе человека, доказывающего собою, что и в военной жизни можно сохранить совершенство любви к Богу и что христианин должен отличаться не покроем платья, но душевным расположением» [6].

Однако, согласно учению Церкви, воинское служение невозможно для тех, кто посвятил себя священству или монашеству. «7-е правило IV Вселенского Собора повелевает, чтобы однажды причисленные к клиру или монахи не вступали ни в воинскую службу, ни в мирский чин, сняв с себя священное одеяние и переодевшись по обычаю тех; иначе дерзнувших на сие и не раскаивающихся и не принимающих опять свойственной священному житию одежды, которую прежде избрали ради Бога, повелевает предавать анафеме: ибо дерзнувший на что-либо таковое уже не подвергается извержению, так как к сему он сам себя приговорил прежде осуждения, сложив с себя священническую одежду и сделавшись мирянином» [7].

В истории Церкви имели место нарушения этого правила. Всем известно, что преподобный Сергий Радонежский по просьбе князя Димитрия Донского благословил двух своих монахов, в прошлом воинов Пересвета и Ослябю, участвовать в Куликовской битве. Подобным образом и преподобный Афанасий Афонский по просьбе императрицы Зои благословил своего постриженика полководца Торникия вернуться на краткое время к ратному делу ради спасения страны от нашествия арабов.

В более позднюю эпоху известны массовые случаи участия греческого священства в вооруженной борьбе с турками во время освободительных восстаний; в память об этом на Крите даже установлен своеобразный памятник, изображающий священника с ружьем в руках. Еще более активно участвовали в кровавой борьбе с турками черногорские священники и даже сами митрополиты. Однако это все же были исключения, вызванные особыми обстоятельствами времени.

В мирное время переход священника или монаха на воинскую службу однозначно считался грехом. Характерен пример из «Страдания 42 мучеников Аморийских» (IX век). Когда этих византийских офицеров мусульмане, пленившие их, вели на казнь, и они достигли реки Евфрата, мусульманин-судья подозвал одного из них, святого Кратера, и сказал ему: «Ты был некогда клириком, принадлежа к чину так называемых иереев, но, отвергнув такую степень, взялся потом за копье и оружие, убивал людей; что ж ты притворяешься христианином, отрекшись от Христа? Не следует ли тебе лучше обратиться к учению пророка Мухаммеда и у него искать помощи и спасения, когда ты уже не имеешь никакой надежды на дерзновение перед Христом, от которого добровольно отрекся?» На это святой Кратер ответил, что именно поэтому он тем более обязан пролить кровь за Христа, дабы обрести искупление своих прегрешений [8]. Как видим, сам мученик не оправдывал своего поступка, но воспринимал его как грех.

Достойно упоминания также то, что митрополит Киевский Георгий в сочинении «Стязание с латиною» среди заблуждений римо-католиков упоминает о том, что они позволяют «ходить на войну епископам и священникам и свои руки кровью осквернять, чего Христос не повелел» [9].

Оставивший блестящую военную карьеру выдающегося офицера, а может быть, и генерала армии Российской Империи святитель Игнатий (Брянчанинов) писал о положительных качествах воина: «Стойкость – одно из первых достоинств воинства и земного и духовного. Опытные в битвах ратники почитают признаком храбрости отважное нападение на строй неприятельский, но несравненно большим – безмолвное стояние с угрюмою твердостью под ядрами и картечью неприятельских батарей, когда этого требует общий план военачальника. На таковых-то воинов наиболее он может и положиться, на таковых воинов наиболее полагается наш подвигоположник Иисус Христос и венчает их душевными венцами» [10]. В этом смысле монахи могут брать пример с доблестных воинов.

Действительно, как воины во время сражений не имеют ни своего хозяйства, ни семьи, а только служат своему военачальнику, так и монах, давший обеты нестяжания, целомудрия и послушания, имеет целью приближение к Богу. Неслучайно во время монашеского пострига при облачении новопостриженного в монашеские одежды священник произносит молитвы, в которых цитируются слова апостола Павла из Послания к Ефесянам: Итак станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности, и обув ноги в готовность благовествовать мир, а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого, и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие (Еф. 6:14–17). Здесь в метафорических образах монах представляется как воин, вышедший на битву с врагом. Но он вооружен не орудиями убийства, а облачается в броню правды, приемлет щит спасения, и наконец получает меч духовный, то есть четки, «иже есть глагол Божий, ко всегдашней молитве Иисусове, всегда бо имя Господа Иисуса во уме, в сердцы и во устех своих имети должен еси, глаголя присно: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго [11]. Молитва таким образом представляется главным оружием и основным занятием монаха; с ее помощью можно уберечься от стрел лукавого, и, по слову святителя Иоанна Златоуста, «отсечь даже голову дракона» [12]. Здесь идет речь не просто об обычной борьбе с помыслами, но о битве с самим диаволом, отцом всякого греха, то есть говорится о возможности одержать не локальную победу в сражении, а выиграть войну.

В воинской иерархии есть свои чины, различаются более или менее искусные в ратном деле. Среди монахов существует нечто подобное чинам: послушники, иноки, монахи и схимники, и им всем надо научиться молитве, владеть этим оружием, чтобы достичь своей цели. Вторит Златоусту святитель Феофан Затворник: «владея этим мечом, душа, быв при этом еще ограждена от разженных стрел, может с полной смелостию стать против врага… разорвав броню неприятеля, убить дракона и отсечь ему голову» [13]. Но не только молитва, по мысли святителя Феофана, является нашим оружием, а исполнение заповедей Божиих. Заповеди, которые дал нам Господь, можно сравнить с воинским Уставом, который обязаны соблюдать воины, чтобы их усилия привели к победе над неприятелем.

А святитель Николай Сербский упоминает срочную службу как метафору отношения христианина к земной жизни: «Истинные христиане всегда считали свою жизнь военной службой. И как солдаты считают дни своей службы и с радостью думают о возвращении домой, так и христиане постоянно помнят о конце своей жизни и возвращении в свое Небесное Отечество» [14].

Уже в древности «военные» аналогии мы находим у святого Игнатия Богоносца, мученика Иустина Философа и священномученика Киприана Карфагенского. Все эти образы можно свести к четырем пунктам:

1. Все христиане – воины Христа.

2. Иисус Христос есть полководец.

3. Крещение – это таинство и присяга знамени.

4. Церковь – это военный лагерь Бога [15].

Говоря о «духовной» войне, святые отцы называют именно монашествующих подлинными воинами Христовыми.

Преподобный Иоанн Лествичник сравнивает с воинами монахов: «Изъясним в этом слове и сам образ воинствования сих мужественных ратников: как они держат щит веры к Богу и своему наставнику, отвращая им всякий помысл неверия и перехождение (в другое место), и, всегда вознося меч духовный, убивают им всякую собственную волю, приближающуюся к ним, и, будучи одеты в железную броню кротости и терпения, отражают ею всякое оскорбление, уязвление и стрелы; имеют они и шлем спасения – молитвенный покров своего наставника» [16].

Святитель Макарий Александрийский в труде «Два начертания правил» говорит: «Монахи – подлинные воины Христовы». Эта мысль позаимствована у апостола Павла: Итак, переноси страдания, как добрый воин Иисуса Христа. Никакой воин не связывает себя делами житейскими, чтобы угодить военачальнику (2 Тим. 2:3–4).

Сам святитель Макарий исполнял на деле этот завет апостола Павла, поэтому он включил его в свой устав. В миру люди волей-неволей служат суете, житейским заботам. Почти все время они погружены в повседневность, в свои проблемы; суета и жизненные невзгоды – их удел. И потому именно монахов святой Макарий называет служителями Христа, выделяя три главных принципа, которые отличают истинных воинов Божиих:

1. Воины Христовы так должны располагать шествие свое, чтоб во всем являть совершеннейшую любовь, – любить Бога от всей души, от всего сердца и всею силою.

2. Им надлежит являть между собою взаимно совершеннейшее послушание, быть миролюбивыми, кроткими, скромными, не гордыми, не обидчиками, не клеветниками, не насмешниками, не многоречивыми, не притязательными, не себе угождающими, но Христу Богу.

3. Они должны служить неленостно, быть ревностными в молитве, совершенными в смирении, расположенными к повиновению, постоянными в ночном бдении, радостными в посте.

Итак, монашество и воинство имеют много общего. Но в отличие от воинов земных, наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных (Еф. 6:12). Не обретение богатства или славы является целью этой битвы, а будущее вхождение в Царствие Небесное. Общим у воинов и монахов являются также страдание и самопожертвование. По слову Спасителя, Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя (Ин. 15:12). В этом смысле человек уподобляется Христу, добровольно, «нашего ради спасения» отдавшего Свою жизнь.

Церковь особо молится о христолюбивом воинстве своей страны, «об избавлении плененных», об упокоении погибших воинов, поскольку их подвиг по защите своей Родины и христианской веры сближает воинов с христианскими подвижниками и мучениками. Наиболее яркими примерами этой традиции для периода Великой Отечественной войны стали в ряду других монашествующих преподобные Лаврентий Черниговский и Серафим Вырицкий.

Мы знаем довольно много примеров, когда молодые люди, опаленные войной и более глубоко воспринявшие необходимость заботы о спасении души в вечности, оставляли мир и избирали иноческую жизнь. Таковы любимые народом Божиим старцы архимандриты Алипий (Воронов), Кирилл (Павлов), Наум (Байбородин), монахини Адриана (Малышева), София (Ошарина)… Но хочется привести еще два примера особого служения на войне в монашеском чине.

Первый – о подвиге отца Антония (Смирнова; 1844–1914).

И во время Первой мировой войны не раз случалось, что в чрезвычайных обстоятельствах воин мирской падал духом. И тогда вперед с крестом в руках выходил воин духовный – и придавал сил утомленным бойцам. К таким воинам принадлежал иеромонах Антоний (Смирнов), служивший на Черноморском минном заградителе «Прут».

Хочется еще раз поведать нашему высокому собранию о победном венце русского флотского иеромонаха.

«После водяной тревоги на корабле должны были остаться только командир, старший офицер, старший минный офицер и несколько специалистов. Но, вопреки правилам, на палубе задержался и корабельный священник отец Антоний. С крестом в руках он благословлял матросов, которые не решались оставить родной корабль. Кроме того, по свидетельству очевидцев, он осенял крестом и корабли противника с целью обезвредить их действия.

Между тем командир “Гебена” капитан-цур-зее Рихард Аккерманн, убедившись в том, что русские моряки не собираются капитулировать, отдал приказ открыть огонь по “Пруту”. В 7.35 шесть 150-миллиметровых орудий с расстояния 25 кабельтов начали обстреливать медленно погружающийся в воду минный заградитель. Первые снаряды легли с перелетом, но второй залп накрыл полубак “Прута”. Погиб боцман, на тонущем корабле начался пожар. Командир “Прута” приказал офицерам оставить его в одиночестве – сам он, как и положено капитану гибнущего корабля, собирался остаться на нем до конца.

Но в этот момент рядом с палубой разорвался еще один снаряд. Осколком капитан 2-го ранга Быков был ранен в спину и контужен, а взрывной волной от следующего снаряда его выбросило за борт. Командир ухватился руками за перегруженную шлюпку, но резко отказался от предложения забраться в нее и приказал спасать в первую очередь матросов. Мест в шлюпках на всех не хватало, и вокруг тонущего “Прута” плавало множество людей, вцепившихся в пробковые койки.

Пятнадцать минут “Гебен” продолжал обстреливать беззащитный “Прут”. Все это время плававшие вокруг своего корабля моряки подвергались страшной опасности – ведь минзаг уже пылал костром, и минный запас мог сдетонировать в любую минуту. Одновременный взрыв 710 мин не оставил бы никаких шансов на спасение покинувшим “Прут” людям… Но время шло, а чудовищный взрыв так и не прозвучал. А затем и “Гебен” внезапно прекратил огонь, развернулся и покинул место боя. Не молитвы ли отца Антония помогли этому?..

В перегруженных шлюпках шла перекличка. Моряки не могли найти только отца Антония. Кто-то неуверенно сказал, будто видел его в последний раз на верхней палубе минзага. И в этот момент среди клубов дыма, окутывающих горящий “Прут”, показался корабельный священник. Он стоял на нижней ступеньке трапа, почти касающейся поверхности моря, и осенял крестом перегруженные до предела шлюпки. Командир корабля крикнул из воды:

– Батюшка, садитесь! Мины могут взорваться!..

К кавторангу Быкову присоединились другие офицеры и матросы:

– Спасайтесь, батюшка!

– “Прут” сейчас затонет!

– Прыгайте в воду, мы Вас подберем!..

– Спасайтесь сами, – ответил седой священник. – Мест в шлюпках на всех не хватит, вы молоды, а я уже пожил на белом свете и стар.

После этих слов отец Антоний вернулся в свою каюту, облачился в ризу и, выйдя на горящую палубу с крестом и Евангелием в руках, еще раз благословил команду. Потом направился внутрь гибнущего корабля. Матросы, глотая слезы, провожали глазами любимого пастыря, офицеры поднесли руки к козырькам фуражек, отдавая честь доблестному священнику.

Над морем разгорался холодный октябрьский рассвет. На поле боя остались два турецких эсминца, которые начали подбирать уцелевших из воды. Нос “Прута” поднимался все выше и выше, пламя охватило почти весь минный заградитель. На часах было 8.40, когда пылающий “Прут” встал почти вертикально и с развевающимся на сломанной фок-мачте Андреевским флагом медленно скрылся под водой…

Подвиг флотского священнослужителя был оценен по достоинству. Отец Антоний стал первым русским военным (и единственным флотским) священником, удостоенным во время Первой мировой войны высшей боевой награды России – ордена Святого Георгия 4-й степени (Высочайший приказ об этом был подписан 4 ноября 1914 года). К тому же он стал первым священником, удостоенным этой награды посмертно» [17].

Священники и архиереи, помнившие Великую Отечественную, рассказывали о том, что в ту пору случалось много чудесного. Это ободряло их и подтверждало правильность сделанного ими выбора.

Так, протоиерей Николай Агафонов повествует об одном происшествии в биографии будущего патриарха Пимена, который в годы войны был еще в сане иеромонаха. Когда Германия напала на СССР, иеромонах Пимен отбывал ссылку в Средней Азии, а уже в августе 1941 года его призвали в армию. Служил пехотинцем 702-го стрелкового полка. Однажды его полк ­«…попал в окружение и в такое кольцо огня, что люди были обречены. В полку знали, что среди солдат есть иеромонах, и, не боясь уже ничего, кроме смерти, бухнулись ему в ноги: “Батя, молись. Куда нам идти?”

У иеромонаха Пимена была потаенно запрятанная икона Божией Матери, и теперь под огнем фашистов он слезно молился пред Ней. И сжалилась Пречистая над гибнущим воинством – все увидели, как ожила вдруг икона, и Божия Матерь протянула руку, указав путь на прорыв. Полк спасся…» (Напомним также, что будущий Патриарх в победном 1945-м был незаконно сослан в Воркутлаг и там исповеднически «запечатал» свое служение ради Христа Отечеству в годы войны).

Тут вся суть войны отразилась в словах Суворова, не потерявших своей актуальности по сей день и для духовных воинов Христовых: «Солдату надлежит быть храбру, тверду, решиму, справедливу, благочестиву. Молись Богу, от Него победа».

Слова, которые мы слышим, выполнили в своей жизни исповедники, наши святые отцы. Неизвестно, станет ли кто-то из нас исповедником, но готовы мы должны быть всегда. Поэтому воспримем все это – как советы нам от наставников. Подлинный монах должен быть духовным воином Христовым. Дай Бог быть таковыми всем нам!

_______________________________________________________________________________ [1] Сергий Коротких, иерей. Что означает «не убий…»? // Спас. 2005. № 6 (15). [2] Иоанн Златоуст, свт. К иудеям и эллинам, и еретикам; и на слова: «был зван Иисус на брак» (Ин. 2: 2). [3] Василий Великий, свт. Беседа 18. На день святого мученика Гордия. [4] Феодорит Кирский, блж. Толкование на сто пятьдесят псалмов. Изъяснение псалма 24-го. [5] Иоанн Мосх, блж. Луг духовный, 73. [6] Василий Великий, свт. Творения. СПб., 1911. Т. 3. С. 133. [7] Матфей (Властарь), иером. Алфавитная синтагма. М., 1996. [8] Максимов Ю.В. Подвиг 42 мучеников Аморийских в контексте православной полемики с исламом. [9] Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. Кн. 2. М., 1995. [10] Игнатий (Брянчанинов), свт. Письма к монашествующим, 78. [11] См. Чин пострижения в малую схиму. [12] Иоанн Златоуст, свт. Гомилии на Послание к Ефесянам, 24. [13] Феофан Затворник, свт. Послание святого апостола Павла к Ефесянам, истолкованное святителем Феофаном. [14] Николай Сербский, свт. Мысли о добре и зле, 3–4. [15] Карашев А. Отношение христиан первых трех веков к военной службе. Рязань, 1914. С. 8. [16] Иоанн Лествичник, прп. Лествица, 4:2. [17] Бондаренко В.В. Герои Первой мировой. Цит. по: https://biography.wikireading.ru/160191.