«Да будет воля Твоя»
В прошлый раз мы остановились на том, как все участники литургии под руководством диакона поют «Отче наш». Мы помним, что эта молитва, которую преподал нам Сам Господь в Своем Евангелии, предваряется словами Христа о необходимости тайной, сокрытой от мира молитвы (см.: Мф. 6, 13). Это касается личного молитвенного правила, которое человек исполняет наедине, затворившись в своей комнате дома. А в этот момент литургии каждый из глубины клети своего сердца, непосредственно в присутствии Бога, тайно, но в то же время вместе со всей Церковью может обратиться к своему Создателю с самым сокровенным прошением. Пением «Отче наш» все молитвенное собрание выражает твердое упование, что Господь услышит молитву и дарует просящим то, что для них «насущно».
Чтобы правильно понять эту главную христианскую молитву, священноисповедник Сергий Правдолюбов в своем объяснении Божественной литургии предлагает обратиться к другой Господней молитве, к той, которой Он перед Крестными Страданиями молился в Гефсиманском саду Своему Отцу. Один из главных моментов и в той и в другой молитве — смирение перед волей Отца Небесного, глубокое принятие всеблагого Промысла Божия. «И как похожи эти молитвы. «Отче Мой»,— молился Он как Единородный Сын Отца.— «Отче наш»,— взываем мы как дети Небесного Отца по благодати. «Но не Моя воля, а Твоя да будет»,— говорил Он. И мы предаем себя в Его волю, когда произносим: «Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли»» [].
Вообще, молитву «Отче наш» христианин должен не просто знать наизусть, но и постараться изучить ее, то есть с помощью святоотеческих толкований проникнуть в сокрытые от беглого, поверхностного восприятия сокровищницы молитвы Господней. Многие святые отцы Церкви и духовные писатели оставили толкования на «Отче наш» например, святитель Иоанн Златоуст (Творения. Том 8. Кн. 2. Объяснение молитвы «Отче наш» (Мф. 4, 9-13)), святитель Игнатий Брянчанинов (Аскетическая проповедь. Слово во вторник двадцать третьей недели), святитель Николай Сербский (Вера святых. «Отче наш». Толкование молитвы Господней). Даже светские люди, имеющие духовную жажду, писали на эту тему, например, очень интересные размышления о молитве Господней есть у выдающегося русского авиаконструктора И.И. Сикорского.
После обычного возгласа «Яко Твое есть Царство…», завершающего пение народом молитвы Господней, священник в последний раз на литургии преподает мир молящимся: «Мир вам». «И духови твоему»,— привычно отвечает хор. Мир Христов возвещается иереем уже как бы от лица Самого Христа, находящегося на трапезе, присутствующего здесь в уже освященных Дарах.
Оптина пустынь
Одно из самых святых мест страны находится в Калужской области среди живописной природы в окружении соснового леса на берегу реки Жиздры вблизи города Козельска.
Доподлинные сведения о том, как возникла пустынь, до нас не дошли. По одному из преданий ее основал раскаявшийся разбойник Опта, принявший в монашестве имя Макарий. Долгое время обитель называлась Макарьевой.
Мудрость оптинских старцев снискала им славу и почитание. За советом, помощью в решении житейских проблем к ним приезжали и богатые, и бедные люди из разных уголков страны.
Посещали Оптину пустынь и известные философы, мыслители, писатели: К.Леонтьев, С.Нилус, Н.Гоголь, Л.Толстой. Прототип старца Зосимы в романе Ф.Достоевского «Братья Карамазовы» — старец Амвросий, с ним писатель общался во время 3-дневного пребывания в скиту и которого канонизировали в 1988 году, причислив к лику святых.
В истории Оптиной пустыни немало трагических страниц. Возрожденная обитель поражает красотой церквей, особой атмосферой.
Введенский собор, давший новое название обители – Свято-Введенская Оптина пустынь, — главный храм, сердце и жемчужина монастыря. Здесь хранятся мощи святых старцев пустыни: Амвросия и Нектария. Особо почитаемая икона собора – Казанской Божией Матери.
Это интересно: купола Введенского собора разного цвета — центральный – золотого, остальные четыре – синего с золотыми звездами.
На территории монастыря рядом с главным храмом находится небольшой дом, где жил преподобный Амвросий. Здесь сейчас действует музей, где можно не только увидеть внутреннее убранство и предметы быта святого, но и узнать от экскурсоводов много интересных и невероятных историй из его жизни и участи монастыря в разные периоды.
«Благодатию, и щедротами, и человеколюбием…»
Затем после диаконского повеления приклонить головы иерей читает тайную молитву главопреклонения: «Благодарим Тя, Царю невидимый, Иже неисчетною Твоею силою вся содетельствовал еси и множеством милости Твоея от небытия в бытие вся привел еси. Сам, Владыко, с небесе призри на подклоньшия Тебе главы своя; не бо подклониша плоти и крови, но Тебе страшному Богу. Ты убо, Владыко, предлежащая всем нам во благое изравняй, по коегождо потребе: плавающим сплавай, путешествующим спутешествуй, недугующыя исцели, Врачу душ и телес». Епископ Виссарион (Нечаев) по поводу этой молитвы справедливо замечает, «что в древности не только болящие искали врачевания и утешения в причащении Святых Таин, но и собиравшиеся путешествовать сухим путем или водою напутствовали себя Святыми Таинами» []. Однако слова прошения: «предлежащая всем нам во благое изравняй, по коегождо потребе»,— говорят и о необходимости для христианина в освящении себя богообщением не только в каких-то особых жизненных обстоятельствах, но и при любой «потребе». При этом мы просим Господа все, что Он благоволит нам подать, направить «во благое».
Эта молитва завершается возгласом: «Благодатию, и щедротами, и человеколюбием Единороднаго Сына Твоего, с Нимже благословен еси, со Пресвятым, и Благим, и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно, и во веки веков». В очередной раз священнический возглас указывает нам на источник всякого блага и его свойства, то есть на Бога, прославляемого во Святой Троице. Воспоминание о благости, щедрости и человеколюбии нашего Творца — это то, что должно делать для нас предстояние на литургии (с особым внутренним напряжением для духовенства) по-настоящему страшным. Мы, христиане, как дети Божии по благодати, должны ужасаться в первую очередь не наказания, а предательства любви своего Отца, в максимальной степени явленной нам в Евхаристической Жертве.
В то время, пока хор протяжно поет «Аминь», священник читает последнюю тайную молитву литургии: «Вонми, Господи Иисусе Христе, Боже наш, от святаго жилища Твоего и от престола славы Царствия Твоего и прииди во еже освятити нас, Иже горе со Отцем седяй и зде нам невидимо спребываяй. И сподоби державную Твоею рукою преподати нам Пречистое Тело Твое и честную Кровь, и нами всем людям». Не случайно мы приводим полностью две последние литургические иерейские молитвы: их никогда не слышат те, кто стоит в храме, однако настроение молящихся в храме христиан должно соответствовать этому заключительному моменту литургии. Священник молится Христу: «Иже горе со Отцем седяй и зде нам невидимо спребываяй» и «сподоби державную Твоею рукою преподати нам Пречистое Тело Твое…».Таким образом, мы как бы обозреваем всю историю искупления человеческого рода и победы Христовой: Господь пребывает во славе, восседает на престоле славы Своего Царства и одновременно пребывает здесь с нами и Сам Себя нам преподает. Все события — от воплощения Бога-Слова, Его проповеди Царства Небесного, молитвы в Гефсиманском саду, Крестных Страданий и до Воскресения Христова, Его Вознесения и основания Церкви,— все это как бы переживается нами в один момент. Образно говоря, мы уже не перелистываем толстую книгу, повествующую о неисчислимых благодеяниях к нам со стороны Бога (от дарования бытия до усыновления в Своем Царстве), но как бы видим обращенный к нам лик Спасителя с кротким, любящим, строгим отеческим взглядом. Одной секунды этого предстояния перед Богом достаточно, чтобы наполнить всю, даже самую долгую жизнь благодарностью Богу. Но для этого необходимо искать Бога, переживать покаяние. Опытом такого боговидения могут поделиться святые люди. Одни из самых известных подобных примеров можно найти в житии преподобного Серафима Саровского (явление ему Христа во время служения литургии) или же в жизнеописании старца Силуана Афонского, когда ему в самом начале монашеской жизни явился Христос, и это подвигло преподобного Силуана на поразительный подвиг постоянного стремления чувствовать присутствие Божие.
Святая святым
Пришло время открыто заявить, что сколь бы разнообразны, а иногда и серьезны ни были причины, которые способствовали появлению подобного учения и практики, они не только не основаны на Предании, но, по существу, ведут к весьма тревожным искажениям православного учения о Церкви, Евхаристии, да и о самом Таинстве Покаяния.
Чтобы убедиться в этом, достаточно хотя бы в нескольких словах напомнить об изначальном понимании Церковью Таинства Покаяния. Согласно учению Церкви оно было и до сих пор остается таинством примирения с Церковью, возвращения к ней и в её жизнь отлученных от общения, т. е. исключенных из ее Евхаристического собрания. Первоначальные, высокие нравственные нормы жизни, которые предъявлялись к членам Церкви, и очень строгая церковная дисциплина допускали только одно такое примирение: «После этого великого и святого призвания [крещением], если кто, будучи искушен от диавола, согрешил, имеет одно покаяние, –
читаем мы в Пастыре Ермы, христианском памятнике второго века. – Если же часто будет грешить и творить покаяние, не послужит это в пользу человеку, так делающему»17. Позднее, и особенно после массовой христианизации Империи, последовавшей за обращением императора Константина, покаянная дисциплина была отчасти ослаблена, но понимание самого Таинства нисколько не изменилось: оно применялось только к тем, кто был отлучен от Церкви за поступки и грехи, четко определенные в каноническом Предании Церкви18. И то, что такое понимание Таинства Исповеди осталось даже до сего дня, ясно видно из самой молитвы разрешения грехов: «Примири, и соедини его (ее) святей твоей Церкви, о Христе Иисусе Господе нашем…» (Между прочим, именно эта молитва является разрешительной и повсеместно употребляется в Православных Церквях. Что же касается второй молитвы, неизвестной во многих Православных Церквях, – «И аз, недостойный иерей, властию, мне данною, прощаю и разрешаю…», – то она имеет западное происхождение и была введена в наши богослужебные книги во времена крайней «латинизации» православного богословия). Означает ли это, что
не отлученные, верные
почитались Церковью
безгрешными?
Конечно, нет. Церковь учит, что никто, кроме Бога не безгрешен, «яко несть человек, иже жив будет и не согрешит». Церковь также всегда учила, что хотя определенные грехи и отлучают христианина, но есть и те, что не приводят к отделению от тела Церкви и от участия в таинствах. Николай Кавасила пишет:
Есть грехи не к смерти, по учению aп. Иоанна. И вот почему ничто не препятствует тем христианам, которые не совершили грехов, отделяющих их от Христа и приводящих к смерти, причаститься Божественных Тайн и участвовать в освящении не только по наружности, но и действительно, дабы пребывать им живыми членами, едиными с Главою…19
Это вовсе не означает, что наши грехи – наша общая греховность, слабость и недостоинство всей нашей жизни, не нуждаются в покаянии и прощении; все приготовление к причастию, как мы видели, и есть такое покаяние и мольба о прощении. Таинство же Исповеди и разрешение грехов, ещё недавно применявшееся только для отлученных от общения, – не является необходимым. Наши «не смертные» грехи и наша общая греховность
исповедуется членами Церкви всякий раз, когда мы собираемся вместе для Таинства Христова присутствия, и вся жизнь Церкви в действительности являет собою непрестанное покаяние. В продолжение самой Божественной Литургии мы исповедуем наши грехи и испрашиваем прощение в молитве Трисвятого:
Прости нам всякое согрешение, вольное же и невольное, освяти наша души и телеса и даждь нам в преподобии служити Тебе вся дни живота нашего…
Приступая ко Святой Чаше, мы испрашиваем прощения в «прегрешениях вольных и невольных, яже словом, яже делом, яже ведением и неведением», и верим, что в меру нашего покаяния получаем прощение чрез участие в Таинстве подлинного прощения и исцеления.
И тогда становится понятно, что учение, которое объявляет Таинство Исповеди необходимым условием допущения мiрян к Причастию, есть не только уклонение от подлинного общецерковного Предания, но также искажение православного учения о Церкви, Евхаристии и самом Таинстве Покаяния. Оно искажает учение о Церкви, так как вводит de facto деление её членов на две категории, за одной из которых (мiряне) их возрождение в Крещении, освящение во Св. Миропомазании, то, что они стали «согражданами святым и своими Богу», не признается в качестве условия, обеспечивающего полное членство,
т. е. участие в Таинстве, в котором Церковь исполняет себя как Тело Христово и Храм Святого Духа. Оно искажает учение о Евхаристии, ибо устанавливая для причастия дополнительные условия помимо членства в Церкви, в сущности не позволяет видеть и переживать Евхаристию как само Таинство Церкви, которое, по словам Литургии св. Василия Великого, «нас всех, от единаго Хлеба и Чаши причащающихся, соединяет друг ко другу, во единаго Духа Святаго причастие». И наконец, оно искажает само Таинство Покаяния, потому что, сделавшись формальностью и, фактически, просто условием для причащения, исповедь
подменяет
собой подлинное приготовление к причастию, которое состоит, как мы видели, в истинном внутреннем покаянии. Акцент всего переживания в этом Таинстве сместился от покаяния к
отпущению
грехов, воспринимаемого почти на уровне магизма20. Этого формального, полумагического, полузаконнического «отпущения», а не примирения с Церковью, от которой отлучили грехи, ищут сегодня в исповеди; и ищут не потому, что их беспокоит собственная греховность (они обычно находят ее естественной и неизбежной), но потому, что это «дает право» приступить ко Святым Дарам с чистой совестью. Делаясь просто «условием для причащения», Таинство Исповеди, бывшее столь определяющим, столь устрашающим в жизни древней Церкви, сегодня теряет свою истинную функцию и место в ней.
Как могло такое учение появиться в Церкви и превратиться в норму, защищаемую многими в качестве чуть ли не квинтэссенции Православия? Это произошло по трем основным причинам. Об одной из них мы уже говорили: это номинальное, минималистическое, теплохладное, пренебрегающее
Таинствами и осужденное Отцами отношение к требованиям Церкви, приведшее сначала к редкому причащению, а со временем и к его пониманию как «ежегодной обязанности». Совершенно ясно, что христианин, редко приступающий ко Святым Тайнам и вполне удовлетворенный таким своим de facto «отлучением»,
должен
быть воссоединен с Церковью и не может быть допущен к Св. Чаше, не пройдя через Таинство Покаяния.
Второй причиной, коренным образом отличной от первой, было влияние на Церковь монашеской исповеди – духовного руководства, постоянного «откровения помыслов», проверки более опытным монахом менее опытного. Старец, которому вверялось такое духовное руководство и исповедь, мог и не быть священником (в своем первоначальном виде монашество представлялось несовместимым со священством), а эта исповедь совсем не обязательно была связана с Таинством Покаяния. Она была неотъемлемой частью монашеской жизни и дисциплины, основанной на всецелом послушании, на монашеском отречении от своей воли. В византийских монашеских типиконах XII- XIII веков монаху запрещалось как приступать к Чаше, так и воздерживаться от нее самовольно, без разрешения игумена или духовного отца, ибо – как сказано в одном из таких типиконов – «исключать себя самовольно от причастия – это поступать по своей воле». В женских монастырях та же власть присваивается игумении21. Таким образом, мы имеем дело с исповедью несакраментального типа, сравнимою (с соответствующими изменениями и поправками) с тем, что мы сегодня называем «наставлением» или «духовным руководством». Исторически эта исповедь оказала, однако, сильное, действительно решающее влияние на развитие исповеди сакраментальной. В эпоху духовного упадка (глубину которого хорошо показывают постановления, например, так называемого Пято-Шестого Трулльского собора, состоявшегося в Константинополе в 691 году) и потери белым духовенством нравственного и духовного авторитета, монастыри стали почти единственными центрами духовного руководства, а монахи – единственными духовными руководителями и для православного народа. Таким образом, два типа исповеди – «сакраментальная» и «духовная» – мало-помалу соединились в одну: «духовная» становится приготовлением ко Св. Причащению, а «сакраментальная» включает в себя не свойственное ей ранее разрешение духовных проблем.
Такое развитие, как бы исторически и духовно оно не оправдывалось, каким бы благотворным для своего времени оно не выглядело, привело, тем не менее, к путанице, которая в современных условиях приносит более вреда, нежели пользы. Нет ни малейшего сомнения относительно насущной потребности
Церкви в пастырском и духовном руководстве и наставничестве. Но вот проблема: способна ли удовлетворить эту потребность наша современная краткая трех-пятиминутная исповедь с длинной очередью исповедающихся, ожидающих «исполнения своей ежегодной обязанности», – ни собственно исповедь, ни полноценная духовная беседа? Возникает и другой вопрос: всякий ли священник, в особенности молодой, вполне опытен, должным образом «снаряжен», чтобы разрешать все проблемы и верно понимать их? Скольких трагических ошибок, скольких духовно пагубных советов, скольких недоразумений можно было избежать, если бы мы придерживались сути церковного Предания, оставляли бы Таинство Исповеди для кающихся в своих грехах и находили другое время и обстановку для весьма необходимого пастырского и духовного окормления, которое, кстати, позволяет и самому священнику осознать собственную несостоятельность в определенных случаях и искать помощи и руководства у своего епископа, другого священника или в духовном опыте Церкви.
Третьей и, к сожалению, основной причиной оказалось, конечно, влияние западного схоластического и юридического понимания Покаяния. О «западном пленении» православного богословия писали много, но мало кто понимает всю глубину и значение тех искажений, к которым привело это западное влияние в жизни самой Церкви и, прежде всего, в понимании Таинств. Западное влияние привело к упомянутому выше смещению смысла Таинства Покаяния от раскаяния и примирения с Церковью к разрешению,
понимаемому почти исключительно в терминах юридической власти. Если в исконном православном понимании разрешение происходит оттого, что священник есть
свидетель
покаяния, его искренности и действительности и
потому
уполномочен объявлять и «запечатлевать» божественное прощение кающегося, его совершившееся «примирение со Святой Церковью во Христе Иисусе», то западный юридизм все ударение ставит на власти священника прощать. Отсюда и совершенно неслыханная практика требовать и давать разрешительную молитву без всякой исповеди! Изначальное, упомянутое Кавасилой, различие между грехами, отлучающими человека от Церкви, и теми, которые к такому отлучению не приводят, было рационализировано на Западе в категориях с одной стороны, т. н. «смертных грехов», лишающих человека «благодатного состояния» и поэтому требующих Таинства Покаяния и разрешения, и, с другой стороны, «обычных грехов», не затрагивающих «благодатного состояния», для которых достаточно внутреннего покаяния. На православном Востоке, особенно же в России (под влиянием латинствующего богословия Петра Могилы и его последователей), теория эта обернулась обязательным соединением исповеди и причастия. Есть печальная ирония в том, что это наиболее очевидное из всех заимствований латинства выдается у нас за норму православия, а всякая попытка пересмотреть его в свете подлинно Православного Предания изобличается как католическое уклонение.
История святости в христианстве
В Ветхом Завете можно найти примеры первых молитвенных призываний святых. Например, царь Давид в своих обращениях к Богу упоминал праотцов Авраама, Исаака и Израиля.
Уже в первые века христианства были установлены особые дни для почитания угодивших Богу людей. Прежде всего, апостолов и первых мучеников за Христа. Мученическая кончина воспринималась как бесспорное свидетельство богоизбранности, высшая форма служения Богу. Поэтому ещё в эпоху гонений на первых христиан мученики — особо почитаемые православные святые. Дни их смерти рассматривались как дни рождения в Новую жизнь. Проводились богослужебные поминовения мучеников, которые сплачивали христианские общины. Мощи мучеников присутствовали в каждом храме, а их гробницы становились объектом паломничеств. Память о мучениках благоговейно сохранялась и передавалась новым поколениям христиан. В честь этих святых сочинялись молитвословия и церковные службы.
Именно мученичество как торжество благодати над смертью стало первой формой святости, признанной Церковью. Появилась процедура формального прославления мучеников, то есть торжественного общецерковного признания их подвига и святости. На основе почитания мучеников впоследствии развилось почитание и других святых. Для того, чтобы отметить особенности жизни и подвигов различных святых, были сформированы новые лики святости. Развивалось и вероучение о почитании святых как ответ ересям (ложным учениям).
Троице-Сергиева лавра
Монастырь в городе Сергиевом Посаде — Московской области – центр духовной культуры страны, прекрасный архитектурный ансамбль, вобравший сокровища древнерусского искусства и признанный памятником Всемирного наследия ЮНЕСКО.
Обитель, основанная Сергием Радонежским, прославлена многими именами и событиями, неразрывно связанными с историей России. Одна из ярких страниц: князь Дмитрий Донской перед Куликовской битвой получил благословение преподобного Сергия и двух иноков монастыря – Александра Пересвета и Андрея Ослябу, — пожелавших принять участие в битве с врагами.
Рака с мощами Сергия Радонежского хранится в Троицком соборе. Здесь же можно увидеть иконостас с иконами, написанными Андреем Рублевым и Даниилом Черным.
Псково-Печерский монастырь
Обитель, расположенная в городе Печоры Псковской области, ведет свое летоисчисление с XV века, когда была освещена Успенская церковь, выкопанная из песчаного холма. Но монахи, бежавшие с юга страны от набегов и разорений, поселились в этих местах намного раньше – в «Богом зданных пещерах», сохранившихся до наших дней.
И в этих местах монастырь не раз подвергался нападениям, пожарам, разрушениям, но восстанавливался и оказывал влияние на укрепление православной веры в этом регионе. Это один из немногих монастырей страны, который за свою непростую многовековую историю не закрывался ни разу.
Сегодня он представляет собой прекрасный архитектурный ансамбль. В Успенском соборе хранятся чудотворные иконы: «Успение» и «Умиление»
По каким признакам причисляют к лику святых?
С течением времени Церковь стала понимать, как святых, особенно угодивших Богу христиан, а также совершать им соборную молитву, благословлять верующих обращаться к этим угодникам Божиим за поддержкой. Таков смысл церковного прославления человека, как святого.
Основаниями для него сейчас являются:
- праведная христианская жизнь, прижизненные чудотворения;
- посмертные чудеса, должным образом засвидетельствованные;
- народное почитание на основании совершающихся знамений.
Кроме этого, проявлениями святости могут быть;
- большие заслуги перед Церковью;
- мученическая кончина за веру;
- нетление мощей.
Мощи прп. Александра Свирского в Свято-Троицком Александро-Свирском мужском монастыре Тихвинской епархии Русской православной церкви, расположенный в деревне Старая Слобода Лодейнопольского района Ленинградской области, на берегу Рощинского озера.
Некоторые перечисленные основания могут отсутствовать при канонизации того или иного святого, например:
- может быть мало известно о его мирской жизни, или «суд человеческий» о ней, скорее, отрицательный (примеры – прав. Симеон Верхотурский, ко времени явления мощей которого никто не помнил даже его имени; прав. отрок Артемий Веркольский, убитый молнией, что считалось признаком небогоугодности человека – так, что его даже не предали христианскому погребению);
- очень часто мощи святого не найдены, или уничтожены, либо подверглись истлению, находятся «в костях».
Интересный факт
Само по себе нетление мощей вообще не является основанием для канонизации, если отсутствуют другие критерии, особенно – свидетельства о чудесах. Более того, например, по традиции св. горы Афон как раз нетление останков скончавшегося инока – основание считать, что он прожил небогоугодную жизнь, за него необходимо молиться.
Таким образом, при каждой канонизации вопрос решается с учетом конкретных обстоятельств жизни подвижника, его почитания. Но обязательным условием для прославления как святого являются посмертные чудеса по молитвам к нему.
Прав. Иоанн Кронштадтский с супругой. Фрагмент фотографии К. Буллы. Нач. XX в. (ЦГА кинофотодокументов С.-Петербурга)
Нет также формально установленного срока по кончине подвижника, после которого может рассматриваться вопрос о его прославлении. Могут пройти десятилетия, даже столетия (например, блж. Ксения Петербургская прославлена примерно через 300 лет по кончине, прав. Иоанн Кронштадтский чуть менее, чем через 100).
А некоторые угодники Божии прославляются Церковью гораздо раньше: например, прп. Паисий Святогорец умер в 1994 г., а прославлен как святой уже 13 января 2015 г. (с 5 мая того же года его имя в Святцах Русской Церкви).
Кирилло-Белозерский монастырь
Находится в городе Козельске Вологодской области и признан самым большим монастырем Европы.
Обитель, названная в честь своего основателя Кирилла, возникла в конце XIV века среди непроходимых лесов на берегу Сиверского озера в череде других монастырей и пустынь (среди них соседние монастыри Ферапонтов, Сергиевский и Горицкий, Нило-Сорская пустынь), обустраиваемых на присоединенных землях. Вокруг монашеских скитов возникали поселения, превращавшиеся со временем в города.
Испытаний, выпавших на долю монашеской братии за семь столетий, выпало немало: набеги соседних стран, пытавшихся захватить и разрушить островки православия.
Не был обнесен монастырь царской милостью и финансовой поддержкой: Петр I, Иван Грозный, Александр I, посещавшие «Северную лавру», выделяли немалые деньги на ее обустройство, что позволило возвести прекрасные храмы, многие из которых поражают красотой и в наши дни.
Монастырь впечатляет размерами территории и мощностью стен: 11-метровой высотой и 7-метровой толщиной. Главный храм – Успенский собор, сооруженный из камня на месте сгоревшего деревянного и положивший начало каменным постройкам обители.
С 1924 года на территории монастыря действует музей-заповедник, собравший бесценные экспонаты о истории монастыря и Вологодского края.
Настройтесь на встречу с самим собой
На эту тему есть очень хорошая притча. У одного человека спросили:
— Зачем ты уходишь молиться в пустыню? Неужели там лучше, чем дома?
— Нет, не лучше.
— Там что, другая молитва?
— Нет, молитва там такая же.
— Тогда почему ты уходишь?
— Там я не такой, как дома.
Здесь, на Святой Земле, человек действительно не такой, как дома. С Евангелием в руках, по мере своих возможностей он погружается в библейские события, сам становится их участником — и это не какая-то виртуальная игра, что вот сейчас мы, мол, погрузились в Евангелие. Это реальное переживание евангельских событий, которые принадлежат вечности — здесь и сейчас.
Если человек едет в паломничество с готовностью встретить себя совсем другого, с молитвой переосмыслить свои житейские вопросы, принципы существования, отношения с людьми, отношения с Богом, то паломничество будет ему во благо.
Как достичь святости
Многие новоначальные, прочитав описание чрезвычайных подвигов святых, думают, что их повторение – истинный путь к святости.
Опытные духовники, однако, предостерегают от подобной ревности, указывая, что сорокадневные посты с полным воздержанием от пищи, ночные бдения на столпе, иные подобные подвиги – не путь к святости, а… уже ее проявления.
Сама же дорога, которой шли угодники Божии, авторами житий обычно не описывается. Некоторым образом завесу над тайной приоткрывают публикации о святых, почти современных нам. Пример тому – любимый многими пастырь, прав. Иоанн Кронштадтский:
- его каноническое житие описывает чудотворения великого отца, его ревность о богослужении, вдохновенные проповеди;
- наряду с ним существует его же духовный дневник; более или менее полные его издания осуществляются в последние годы; это каждодневное обличение святым самого себя в падениях, холодности к ближним – причем это не ложное смирение, он пишет, как говорится, с фактами в руках;
- наконец, существуют исследования жизни святого, согласно которым ему, приходилось немало терпеть от сослужителей собора (молодой, горящий верой батюшка, например, совершал бесплатные требы для бедных), от жены (он принял решение жить с ней как брат с сестрой, а не как супруги), ее родственников, которых он, согласно брачному контракту должен был содержать на свое жалованье (а он отдавал его бедным!). Именно такова обычная реакция мира на святость.
Понятно, что при таких условиях легко (и даже, говоря человечески, извинительно!) сорваться на эмоции, сказать резкое слово…
Признание своей греховности – начало святости?
Но святой тем отличается от «обычного человека», что смиряется, а не ропщет. Да, не сразу. Да, через падения. Их, собственно, описывает св. Иоанн. Путь смирения – сложен, исполнен скорбей, которых иногда, кажется, выше меры. Но пройдя их, человек исповедует свою немощь, признает себя грешником, а не «великим подвижником». Именно так можно дать место Божией благодати.
Св. Иоанн Лествичник писал:
«Не постихся, ни бдех, ни на земли возлегах; но смирихся, и спасе мя Господь».
Очень просто, даже, говорят, радостно. А еще безмерно сложно.
Что такое нечистота и скверна в православии
Православие признает принятую еще во времена прор. Моисея так называемую «ритуальную нечистоту», делающую невозможным, например, принятие Таинств. Например, христианка не будет приступать к ним во время «месячного очищения».
Но все же настоящая скверна – куда серьезнее внешней нечистоты. Это «духовная грязь»: помыслы, греховные дела, общее состояние души, отдаляющее ее от Бога. Именно на нее направлена духовная борьба верующего, сопряженная с падениями, после которых необходимо встать, двигаться дальше – даже если кажешься безнадежным самому себе. А уж свят человек или нет – по итогам жизни решать Господу, сказавшему:
«В чем застану, в том и сужу».
Наталья Сазонова
