Русский эллин: Преподобный Максим Грек и его время

3 февраля (21 января ст. ст.) Церковь чтит память преподобного Максима Грека — одного из самых известных святых в старообрядческой среде. Житие преподобного Максима стоит как бы особняком по сравнению с другими житийными повестями: здесь, в отличие от традиционного сказания об аскетических подвигах русских иноков-отшельников и пустынножителей, видим описание непреклонной нравственной борьбы, а также сугубый подвиг терпения в изгнании и суровых лишениях, ради исповедания истины.

Житие преподобного Максима Грека

Преподобный Максим (в миру Михаил Триволис) родился в 1470 году в греческом городе Арте, он был сыном богатого сановника и получил блестящее образование. В юности много путешествовал и изучал языки и науки в европейских странах; побывал в Париже, Венеции, во Флоренции, где испытал сильнейшее впечатление от проповедей доминиканского монаха и настоятеля монастыря Сан-Марко во Флоренции Джироламо Савонаролы, впоследствии жестоко казненного католическими инквизиторами. Светская суета и мирские соблазны не прельщали боголюбивую душу преподобного, после возвращения на родину он, предположительно в 1505 году, уехал на Афон и принял иноческий постриг в Ватопедской обители.

Тихо и безмятежно проводя благочестивое отшельническое житие, преподобный Максим в течение нескольких лет с увлечением изучал древние афонские рукописи, которые оставили после себя принявшие иночество греческими императоры Андроник Палеолог и Иоанн Кантакузен. Но по прошествии некоторого времени в его жизни произошла решительная перемена, навсегда оторвавшая преподобного от родного края и безмолвного пустынножительства.

В 1515 году великий князь Московский Василий Иоаннович (1505-1533) пожелал разобраться в греческих рукописях и книгах своей матери, Софии Палеолог, и обратился к Константинопольскому патриарху с просьбой прислать ему ученого грека. Поначалу выбор пал на афонского инока Саву из той же Ватопедской обители, однако последний был настолько стар, что вместо него решили отправить энергичного и относительно еще молодого Максима Грека.

В 1518 году преподобный прибыл на новое место и был встречен с большою честью. Поселили ученого монаха в знаменитом Чудовом монастыре. Первой большой работой Максима был перевод Толковой Псалтыри вместе с русскими переводчиками и писцами Дмитрием Герасимовым и Власом Игнатовым, который был одобрен русским духовенством и великим князем. Однако уже тогда Максим попросил разрешения возвратиться обратно, в любимую свою обитель. Но великий князь Василий III отклонил его просьбу, и Максим должен был продолжать трудиться над книгами. Он писал также письма против магометан, папизма, язычников. Перевел толкование на книгу Деяний Апостолов, толкования святителя Иоанна Златоуста на Евангелия от Матфея и Иоанна, написал несколько собственных сочинений.

Говоря о церковно-богословских трудах преподобного Максима, нельзя обойти стороной и самого близкого друга и единомышленника его — князя-инока Вассиана Патрикеева. Ученые иноки-сподвижники имели между собою тесное сотрудничество и полное единодушие по многим непростым и злободневным для русского общества вопросам. Вместе работали они над исправлением церковных книг, оба были готовы на то, чтобы, не взирая на лица, обличать людскую неправду, за что и были преданы, каждый в свое время, неправедному суду и суровому заточению.

Митрополит Московский Варлаам (1511-1521), который изначально встретил ученого афонского монаха, высоко ценил его деятельность. Когда же, согласно воле великого князя, он был вынужден оставить кафедру и удалиться на покой, а Московский престол занял митрополит Даниил Рязанец (1522-1539), положение резко изменилось. Причина к общему неудовольствию имела как бы весьма незначительный повод: новый митрополит потребовал, чтобы преподобный Максим переводил на славянский язык церковную историю Феодорита, но он решительно отказался от этого поручения, указывая на то, что «в сию историю включены письма раскольника Ария, а сие может быть опасно для простоты». Это дало повод для митрополита, чтобы упрекать его в «непослушании», однако настоящие противоречия были намного глубже и касались, прежде всего, дискуссионного церковного вопроса относительно монастырского землевладения.

Преподобный Максим был убежденным последователем течения «нестяжателей», духовным лидером которого был в то время князь-инок Вассиан Патрикеев. Опыт Афона имел для идеологов «нестяжания» особое значение. «Вси бо монастыри без имениих, рекше без сел живут, одными своими рукоделии и непрестанными труды и в поте лица своего добывают себе вся житейская», — так писал прп. Максим об уставных порядках афонских иноков. Сопоставив с греческим оригиналом славянский текст Номоканона, Максим обнаружил, что упоминание монастырских сёл появилось на каком-то этапе славянской традиции, в оригинальном греческом тексте оно отсутствовало. По твердому убеждению преподобного, монастыри могли иметь только небольшие участки земли для пропитания собственным трудом, но ни в коем случае не принимать в собственность крестьянские поселения, ибо это было неизбежно связанно с большой мирской суетой и хлопотами к расстройству всего иноческого чина.

Общее идейное направление «нестяжателей» наиболее четко излагается в «Слове ответном», которое принадлежит перу старца Вассиана:

«Господь повелевает: «И даждь я нищим». Мы же единаче сребролю­бием и несытостию побежденыи, живущаа братиа наша убогиа в селех наших различным образом оскорбляем их, истязанми неправедными обидяще их, и лесть на лесть и лихву на лихву на них налагающе, ми­лость же нигде же к ним показуем, их же егда не возмогуть отдати лихвы, от имений их обнажихом без милости, коровку их и лошадку отъемше, самех же с женами и детми далече от своих предел, аки скверных, отгнахом; неких же и княжеской власти предаете, истреблению конеч­ному подложихом. И иже повелены есме и свое нищим роздати, даже съвръшении в добродетели будем, мы же, акы своа душа возненавидяще и аки противу заповедей господьских ополчающеся, обидим и грабим, про­ даваем христианий, наших братии, и бичем их истязуем без милости, аки звери дивии на телеса их скакающе».

Митрополит Даниил, любимый ученик прп. Иосифа Волоцкого, был, напротив, убежденным последователем своего учителя, который много писал в защиту богатых монастырских уделов. Удивительны некоторые факты его биографии. Точная дата его рождения неизвестна, наиболее авторитетные источники указывают на 1492 год. В 1513-14 гг. он был принят в Иосифо-Волоколамский монастырь, и уже в 1515 году, т.е. двадцатитрехлетним юношей, заступил на место почившего прп. Иосифа, по настоянию самого великого князя и согласно завещанию своего учителя. Через семь лет, то есть на тридцатом году своей жизни (по другой версии в тридцать семь лет), Даниил становится всесильным митрополитом московским и правой рукой великого князя, на которого тот мог полностью опереться во всех сложных церковно-нравственных проблемах того времени.

Современники недолюбливали нового митрополита, считая его излишне угодливым перед светскими властями. Так, вопреки церковным правилам и заповедям христианской морали, он согласился выдать подложную «охранную митрополичью грамоту» давнишнему недругу великого князя — Василию Шемячичу, который, однако, по приезде в Москву был тут же схвачен и посажен в тюрьму, где и окончил свои дни. Вся эта история произвела бурю негодования в русском обществе. Следующий случай был еще более показательным относительно нравственных качеств молодого митрополита, который в скором времени стал главным судьей-обвинителем преподобного Максима Грека.

В 1525 году великий князь, ввиду неплодства первой совей супруги — Саломонии Сабуровой, решился на расторжение этого брака с тем, чтобы жениться вторично на молодой красавице — литовской княжне Елене Глинской, будущей матери царя Иоанна Грозного. Митрополит Даниил, вопреки мнению всех прочих патриархов, дал свое благословение на развод и повторное венчание. Тогда отважный исповедник Максим прислал князю «Главы поучительные к начальствующим правоверных», в которых он убедительно доказал, что положение обязывает князя не покоряться животным страстям. Великий князь не стерпел столь резких обличений и велел собрать Поместный собор, чтобы подробно исследовать церковные писания преподобного Максима. Главным поводом для осуждения в «ереси» явились некоторые неточности первых его переводов, связанных в то время с еще недостаточным знанием русского языка. Никакие аргументы и возражения к оправданию не принимались, Максима признали виновным и сослали в монастырскую темницу Иосифо-Волоколамского монастыря. Шесть лет провел там страдалец в невероятно тяжелых условиях: его заперли в сырой, тесной и смрадной келье, где он претерпел многочисленные мучения от дыма, холода и голода. Это были самые трудные годы в его жизни. Его отлучили от церковной службы и причащения, запретили иметь какие-либо контакты и писать книги. Но Сам Господь не оставлял невинного страдальца: однажды к нему явился светоносный Ангел и сказал: «Терпи, старец! Этими муками избавишься вечных мук». Заключенный в темничной келье, преподобный старец написал здесь углем на стене канон Святому Духу, который и ныне читается в Церкви: «Иже манною препитавый Израиля в пустыни древле, и душу мою, Владыко, Духа наполни Всесвятаго, яко да о Нем благоугодно служу Ти выну…»

В 1531 году был созван вторичный собор для осуждения «нестяжателей». На этот раз более суровое наказание получил старец Вассиан Патрикеев: его также признали виновным в некоторых ересях и отправили в монастырскую темницу, на место преподобного Максима. Но сам преподобный, благодаря заступничеству восточных патриархов, получил некоторую ослабу: его отправили в Тверской Отроч монастырь под надзор Тверского епископа Акакия, который весьма уважал его и предоставил возможность читать и писать. Тем не менее церковное прещение оставалось в прежней силе. Тщетно умолял преподобный старец (в то время Максиму шел уже седьмой десяток лет) простить его невольные ошибки и отпустить обратно на Афон, или хотя бы снять отлучение от причастия. Последовавшая в 1534 году смерть великого князя нисколько не изменила его положения, поскольку митрополит Даниил оставался непреклонен в своем решении. В это время преподобный составил автобиографическое произведение «Мысли, какими инок скорбный, заключенный в темницу, утешал и укреплял себя в терпении». Здесь он писал в частности: «Не тужи, не скорби, ниже тоскуй, любезная душа, о том, что страждешь без правды, от коих подобало бы тебе приять все благое, ибо ты пользовала их духовно, предложив им трапезу, исполненную Святаго Духа…»

В 1538 году внезапно скончалась высокая покровительница митрополита Даниила — тридцатилетняя вдова великого князя Елена Глинская, и в 1539 году он был низложен князьями Шуйскими и удален в Иосифо-Волоколамский монастырь, где провел последние свои годы в полной безвестности. Характеризуя в целом деятельность митрополита Даниила, профессор Е. Голубинский, писал следующее:

«Митрополит Даниил как нравственная личность представляет из себя далеко не светлого человека. Но тот же митрополит Даниил занимает совершенно выдающееся положение среди других наших митрополитов в качестве учителя не делом, а письменным словом. Он написал не два-три поучения, как другие митрополиты, а целую большую книгу учительных слов и такую же книгу учительных посланий». Известно, в частности, что он переработал ряд входивших в древнерусскую литературную традицию текстов философского и филологического характера, в том числе Пролог Иоанна экзарха, Определение философии Константина-Кирила, а также «Точное изложение православной веры», или Богословие Иоанна Дамаскина.

В 1551 или 1547 году, после неоднократных обращений восточных патриархов и митрополита Макария, Максима Грека перевели на покой в Троице-Сергиев монастырь и сняли с него церковное запрещение. Святитель Макарий, еще при жизни глубоко почитавший святого старца, внёс часть его поучений в Великие Четьи-Минеи. Преподобный Максим Грек оставил после себя многочисленные сочинения разнообразного характера: богословские, апологетические, духовно-нравственные; кроме того от Максима сохранились послания и письма к частным лицам. Уже начиная с XVI века его труды распространяются в многочисленных рукописных списках, некоторые из них хранятся в библиотеке Троице-Сергиевой лавры; всего перу преподобного принадлежит до 365 текстов.

В XVII веке, в период Церковной реформы, вокруг богословских писаний Максима Грека разгорелись споры между сторонниками и противниками нововведений: в целях очернения древних чинов, реформаторы объявили подложными два сочинения преподобного, где он писал о двоеперстии и сугубой аллилуии. Историки Голубинский и Каптерев доказательно опровергли эту точку зрения, но в дореволюционные в печатные издания по цензурным соображениям эти два сочинения Максима не включали.

Иосиф Волоцкий

Идейный лидер иосифлян Иосиф Волоцкий (в миру Иван Санин, ум. 1515) происходил из дворян Волоцкой земли. Еще в юности он принял монашеский постриг в Пафнутьево-Боровском монастыре, а после смерти первого настоятеля стал его новым игуменом. Вскоре, однако, Иосифу пришлось покинуть Боровск. Причиной такого необычного решения стал конфликт между настоятелем монастыря и великим князем Иваном III. Решающим фактором стало опасение Иосифа, что его личный конфликт с князем может негативно повлиять на первосвятительское отношение ко всему монастырю.

Очевидно, опасаясь нового проявления политики секуляризации церковных земель, проводимой в те годы Иваном III, бывший настоятель оставил владения московского князя своему младшему брату Борису Волоцкому. Здесь он основал новый монастырь Успения Божией Матери, который обычно называют Свято-Иосифов Волоколамским по имени его настоятеля. Начало монашеской жизни в новом монастыре совпало с подъемом северорусской ереси, что нашло отражение в уставе. Раннее изложение правил монашеской жизни, составленное Иосифом Волоцким в начале XV века, предписывало полный запрет на любую личную собственность для монахов, которым даже не разрешалось иметь собственные иконы и книги. Весь порядок монастырской жизни был строго распределен и регламентирован. Таким образом, центром монашеской жизни был храм, где, следовательно, допускалась драгоценная утварь, богатые росписи и украшения. В качестве источников существования монастыря предписывались не только денежные и натуральные пожертвования, но и доходы с монастырских земель и деревень [2, с.196-197].

Прот. Георгий Флоровский писал, что правда Иосифа Волоцкого — это прежде всего правда социального служения, а его идеал — это своего рода «хождение в народ». С точки зрения Иосифа, все члены общества должны выполнять определенную службу. Даже сам король не является исключением. И он включен в ту же систему требований Господа — царь законен, и только в пределах Божьего закона и заповедей он имеет власть. А несправедливого или «жестокосердного» царя нельзя слушаться, он не царь: «Такой царь не Божий слуга, но диавола, и не царь, но губитель». В этой системе монашеская жизнь также является своего рода социальной нагрузкой, особым видом религиозно-земного служения. В случае Иосифа фактическое служение молитвы подчинено этому социальному служению, актам справедливости и милосердия изнутри. Он защищает монастырские селения, можно сказать, из филантропических и социальных побуждений: он отбирает их у богатых и владетельных, чтобы отдать и одарить ими бедных и нуждающихся. Волоколамский монастырь постоянно преображается по инициативе игумена то в богадельню, то в благотворительную столовую для сирот и бедных, то в больницу [1].

В начале 1500 года произошли значительные изменения в отношениях Иосифа Волоцкого с великим князем. В это время Иван 3-й отказался от прежних намерений о передаче церковных земель в княжеское владение; в 1504 году происходит также окончательное осуждение московской группировки еретиков, в пользу которой Игумен выступал в своих трудах. Через несколько лет, в 1507 году, возник конфликт между игуменом и сыном его бывшего покровителя, Федором Борисовичем Волоцким, который захватил часть монастырского имущества. В результате настоятелю Волоцка удалось взять монастырь под свое личное покровительство. Впоследствии Иосиф стал убежденным сторонником власти великого князя, а его монастырь стал местом ссылки для многих последующих церковных лидеров, в лояльности которых власти имели основания сомневаться: в монастыре побывали и Василий Патрикеев, и Максим Грек.

Чудеса и почитание преподобного Максима Грека

Преставился преподобный Максим Грек в день памяти своего небесного покровителя — преподобного Максима Исповедника. Был погребён в Троицком монастыре, у северо-западной стены храма во имя сошествия Святого Духа на апостолов (Свято-Духовского). В 1561 году у гробницы преподобного свершились первые чудеса — духовное прозрение некоего богомольца и келейника соборного старца Вассиана Иоанна. Оно вошло в предания Троице-Сергиевой Лавры. Засвидетельствовано также и еще немало благодатных проявлений, свершившихся у гробницы преподобного, на которой написаны тропарь и кондак ему. Преподобный Максим Грек почитается святым также в Константинопольской и Элладской Церквях. Лик преподобного Максима часто изображается на иконе Собора Радонежских святых.

У старообрядцев прп. Максим Грек всегда пользовался широким авторитетом, как ученый инок, богословски утверждающий истинность древлеправославных обрядов: двоеперстие, сугубую аллилуию и пр. На его труды указывают, в частности, такие выдающиеся деятели старообрядчества, как св. свщмч. Аввакум и знаменитый писатель-апологет («апостол белокриницкой иерархии») Ф. Е. Мельников. Местное почитание преподобного последовало практически сразу же за его преставлением. Святые мощи его прославлены нетлением и чудесами и ныне открыты для поклонения в Успенском соборе Свято-Троицкой Лавры.

Рака с мощами Максима Грека. Успенский собор, Троице-Сергиева лавра

Труды

Максим Грек перевел такие книги, как:

• «Деяния Апостолов»;
• «Сборник церковных канонов»;
• комментарии Иоанна Златоуста к Евангелию от Матфея и Иоанна;
• книги Ездры;
• отрывки из книг Есфири и Даниила;
• несколько трудов Симеона Метафраста.

Избранные творения преподобного Максима Грека

Преподобный Максим Грек. Иконография

В многочисленных списках сочинений и переводов Максима Грека XVI, XVII и XVIII вв. нередко встречаются его изображения. Обычно это миниатюры, представляющие пожилого человека в монашеской одежде, с широкой и длинной бородой, чаще всего в профиль оплечно, иногда по пояс, впрямь, иногда же и в рост, порою с письменными принадлежно­стями, за перепиской книг. Однако эти условные «портреты» Максима Грек не остались единственными его изображениями. Трудно назвать какого-либо другого деятеля древнерусской письменности и литературы, изображению которого было бы уделено столько же внимания в XVI — XVIII вв. Здесь и миниатюры в рукописных книгах, и многочисленные иконы, отличающиеся разнообразием иконографических прототипов, и, наконец, фрески, украшающие стены соборов и церквей. При всем богатстве этого материала легко заметить различие между теми изображениями Максима Грека, в которых он представлен как писа­тель, публицист, мыслитель, и другими, в которых ему придавали значение святого, подчеркивая это не только нимбом вокруг его головы, но и надписью «Преподобный Максим Грек».

Максим Грек. Миниатюра и начало догматического сочинения «Исповедание православной веры» в сборнике сочинений Максима Грека. XVIII в.

Преподобный Максим Грек. Икона

Преподобный Максим. Икона. Россия. XVIII в. ЦАК МДА

Преподобный Максим Грек. Икона. Русский Север. Конец XVIII в.

Несомненно, самыми ранними из всех дошедших до нас его изображений являются три рисунка в списках его сочинений Соловецкого собрания. Обычно их датируют концом XVI — началом XVII в. Если это и не прижизненные изображения Максима Грека, то во всяком случае они восходят к какому-то неизвестному устойчивому прототипу, который пере­дает не только вообще монашеский облик Максима Грека, в профиль, с бородой, в клобуке, но и индивидуальные его черты: загнутый книзу крючковатый нос, резкие складки на щеках, пониже скул, пышно расту­щую бороду.

Преподобный Максим Грек. Середина XVIII в., Поморье

О том же, что современники Максима Грека смотрели на него прежде всего как на писателя и мыслителя, позволяет судить уже упоминавшееся изображение его на фресках 1564 г., всего лишь через 8 лет после его смерти, в галерее Благовещенского собора московского Кремля. Таким образом, первый этап в истории изображения Максима Грека составляют его условные «портреты» как автора многочисленных сочинений и перево­дов, созданных им во время его почти сорокалетнего (1518-1556) пребы­вания на Руси.

Преподобный Максим Грек. Икона

Чрезвычайно интересно, что мно­гие из его требований, выраженных им в различных литературных произ­ведениях, были приняты еще на Стоглавом Соборе. Все это рисует нам Максима Грека как умного, смелого и резкого в суждениях писателя и публициста, который с твердым убеждением отстаивал свои взгляды, слагавшиеся в борьбе «нестяжателей» и «иосифлян». Обладая недюжин­ным темпераментом публициста, Максим Грек представлял собой яркую, хотя и несколько трагичную фигуру в русской культуре XVI в.

Праведный Иоанн Фёдоров, преподобный Максим Грек, преподобный Андрей Рублев

Митрополит Даниил

Митрополит (1522-1539) Даниил (вторая половина XV века — 1547) был ревностным идеологом иосифлян. Он был прямым, хотя и не очень близким (и не самым популярным) учеником Иосифа, и в его произведениях можно найти прямые черты подражания сочинениям Волоколамского игумена.

Митрополит Даниил известен как автор многочисленных слов и поучений. Согласно традиционному начертанию произведений ораторской прозы, каждое из этих слов состоит из трех частей, но эти части весьма необычны. Первая часть содержит объяснение основного содержания, во второй — для иллюстрации и поддержки мыслей автора приводятся цитаты из Писания и священных произведений, третья часть — «наказание» — состоит из нравственных императивов, вытекающих из основных положений слова. А.А. Зимин отметил, что каждое из слов митрополита Даниила — это скорее научный трактат, чем назидание.

А.А. Зимин считал, что адресатами проповедей Даниила были в основном молодые иосифлянские проповедники. Даниил считал, что люди должны внимательно слушать наставления проповедников и не мудрствовать сами. Он активно боролся с распространением еретического вольнодумства и пытался дать богословское обоснование ряду догматов православной церкви. Так, два слова митрополита посвящены вопросу о Воплощении Христа и искуплении человека от первородного греха. Одиннадцатое слово Даниила посвящено осуждению астрологов: Даниил отстаивает идею всемогущества Божьего провидения и невозможности для грешного и несовершенного человека познать божественные постановления; в этой ситуации никакие звезды не могут предсказать судьбу человека.

Даниил не обошел стороной популярную и актуальную в XVI веке тему взаимоотношений человека и власти. В Слове 8 он говорит о необходимости повиноваться «властям». Исследователи отмечают, что недаром здесь не уточняется, о какой власти, духовной или светской, идет речь: Даниил говорит о повиновении власти в целом и запрещает сопротивление любой власти. Вслед за Иосифом Волоцким Даниил истолковал царя как слугу Божьего, но предпочел умолчать о «царе пыток», лишь обратив внимание на то, что «достойно и справедливо воздавать честь царям». Более того, в одном из своих писем, адресованных человеку, попавшему в немилость, Даниил призывает адресата покориться царю и уповать на Бога.

Даниил осуждал различные пороки людей. Он резко осудил пристрастие к скоморошьим играм, после моды. В одном из своих высказываний он ярко описывает образ царя моды, который бреет волосы и носит «сапоги, полные чертей и маленькие по размеру». Митрополит не одобряет соколиную охоту. В 15-м слове он с горечью восклицает: «Все, что есть плотской любви, все, что греховно и беззаконно, радостно, все на земле хочет жить».

И обличительная манера Даниила, и его особый «грубианский» стиль — обилие уничижительных эпитетов и сравнений — восходят к Иосифу. Но цели его обличений были разными: Иосиф в первый период своей деятельности иногда осмеливался обличать даже очень влиятельных противников, митрополитов и даже самого великого князя; но обличения Даниила всегда были направлены сверху вниз, против того или иного члена его паствы. В связи с этой особенностью обличений Даниила, в них гораздо сильнее затронуты темы повседневной жизни. В трудах Даниила преобладают не столько полемические, сколько назидательные и выразительные моменты, с помощью которых он пытается убедить своих слушателей. Проповеднические слова Даниила отличаются свободой и смелостью в использовании языка, широким использованием просторечий и деталей повседневной жизни. Когда он обличает пороки, он фокусируется не на психологии их носителей, а на изображении их поведения.

Нравственные поучения преподобного Максима Грека

Зачем, любезная моя душа, неприлично предаем забвению славу и блаженство небесных венцов, которыми Христос, всех Царь, обещает увенчать тех, кои мужественно сопротивляются бесплотным врагам? Почему не содержим в уме той божественной цели, ради которой мы были созданы Богом по образу Его, но как животные, чуждые разума, препровождаем все время нашей жизни в угождении чреву? Почему, будучи созданы для наследования небесных благ, бессмысленно, о, душа, держимся земных? Я — образ Божий: соответственно сему мы должны и мудрствовать, чтобы приобрести первообразную доброту. Но знай, что ты тогда поступаешь сообразно своему Первообразу, с которым надлежит тебе иметь и действительное сходство, когда прилежно, даже до последнего своего издыхания, направляешь свою жизнь по его Божественным заповедям; когда далеко устранишь себя от подчинения страстным пожеланиям плоти; когда всякую ложь, и льстивый нрав и губительную зависть с корнем исторгнешь из своего сердца; возлюбим же во всем истину, правый разум, святое незлобие и святолепное житие. В противном случае никто пусть не называет себя образом Божиим, если не приобрел в себе всех красот Первообраза.

Мы созданы на земле, чтобы быть радетелями бессмертной красоты и участниками тайных Божиих бесед. Познаем же, душа, высоту своей славы и не уподобим бессмысленно себя бессловесным животным. Не один и тот же конец будет нам и им, о душа, равно как и образ не один и тот же у обоих. Им свойственно всегда наклоняться к низу и постоянно наполнять свои утробы земными произрастаниями; у нас же, душа, и самый вид тела прекрасно устроен прямо премудрым Художником. О прочих же боговидных красотах твоих, которыми ты весьма боголепно украшена, я не буду говорить: они достаточно убеждают нас в том, что отечество наше есть небо, и что мы можем хвалиться, что Отцом имеем самого Вышнего Бога. Поэтому и будем стараться всегда устремлять ум горе, где наш Отец и наше жительство. Вышний называет нас Своими сынами: то почему же мы, как человеки, бесчестно изгоняемся из этой (божественной) жизни (Пс.81:6–7)? Вышнего прославим на земле, чтобы и Он украсил нас венцами небесными. Прославим Вышнего от всего сердца правым и непорочным хранением Его заповедей; возьмемся крепко за вечную жизнь. Возненавидим от всего сердца все низкое и отбросим от себя ярмо порабощения страстям. Станем на тверди высокой свободы, на тверди свободы богоподобной, которою ты обогащена была прежде того, как попала во власть губительного беса, когда, лишившись бессмертной своей славы, уподобилась скотам бессмысленным (Пс.48:21). Ты лицом к лицу с дерзновением наслаждалась божественных бесед своего Создателя: в эту славу старайся опять войти боголепными нравами истинного благоверия (Слово 1-е, весьма душеполезное для внимающих ему. Беседует ум к душе; здесь же и против лихоимства).

Святые и преподобные Отцы составили много различных молитв, и все они имеют одно содержание и одну цель: ими мы исповедуемся Владыке всех в преждесодеянных нами грехах и просим в них прощения себе и, чтобы нам отстать от них, и на будущее время утвердиться страхом Господним, и жить благоугодно пред Ним, по Его святым заповедям, а которые достигли совершенства, и пришли в меру возраста Христова, как говорит Апостол: «дондеже достигнем вси в соединение веры и познания Сына Божия, в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова» (Еф.4:13), — те просят получить силу и просвещение Божественного разума. Да будет же известно нам, благочестивым, что пока мы пребываем во грехе, то есть в преступлении божественных заповедей Христа-Бога, то, хотя бы и все молитвы преподобных, и тропари, и кондаки, и молебные каноны ежедневно и во все часы прочитывали, — мы этим ничего не достигли. Ибо Сам Владыка Христос, как бы укоряя нас и поношая, говорит нам: «что же Мя зовете, Господи Господи, и не творите, яже глаголю?» (Лк. 6:46), то есть: пока живете в преступлении Моих заповедей, до тех пор вы напрасно призываете Меня многими и продолжительными молитвами. Одна только есть благоприятная Ему и благоугодная молитва, это молитва деятельная, заключающаяся в том, чтобы всею душою отстать навсегда от всякого нарушенья святых Его заповедей и утверждаться затем в страхе Его, творя всякую правду, с радостию духовною и нелицемерною любовью (Слово 10, к тем, которые живут во грехах неисправимо, но ежедневно исполняют каноны и молитвы, установленные святыми отцами, и этим надеются спастись).

Не тужи, не скорби, не тоскуй, любезная душа моя, о том, что страдаешь без вины от тех, от которых следовало бы тебе принять все блага, так как ты питала их духовною трапезою, исполненною дарований Святого Духа, то есть святоотеческими толкованиями боговдохновенных песнопений Давыда, переведенными тобою с греческого на славный русский язык! Также и другие многие душеполезные книги, из которых одни переведены тобою, а другие, в которые вкралось много неправильных чужих слов, надлежащим образом исправлены. Напротив, благодари Владыку твоего, хвали и славь Его сознательно, что Он сподобил тебя в настоящей жизни временными скорбями воздать с избытком весь долг свой и те значительные таланты, какие ты была Ему должна. Смотри же, не считай это время — временем сетования, а напротив — временем божественной радости, чтобы тебе, окаянной, не потерпеть двойного лишения, страдая от неблагодарности. Напротив, веселись и радуйся благоразумно, стараясь проводить всегда жизнь смиренную, с благодарением, с благою надеждою и честностью, чем удобно восхищается Царство Небесное, с которым не может сравниться ничто из существующего. Если так будешь всегда себя располагать и таким образом будешь стараться вселить в себя Владыку своего, то радуйся и веселись, как повелевает Господь твой, ибо мзда твоя многа на небесах (Слово 49-е, исписанное составителем этой книги на утешение себе и утверждение в терпении, когда был заключен в темницу и находился в скорби).