«Пограничник»
Будущий старец Паисий Святогорец родился в акритском селении Фарасы (или Варасио), расположенном примерно в двухстах километрах южнее главного города Каппадокии – Кесарии. Сейчас это территория Турции. Акриты (от ακρoν – крайняя точка, предел) – в Византийской Империи это жители приграничных районов, охранявшие границы Империи от вторжения врагов, что-то вроде наших казаков. Однако главным было, как и в случае нашей Российской Империи, не только вооруженная защита, но и охранение чистоты веры, которая особенно четко кристаллизуется во всем укладе жизни этих «пограничников».
В Фарасах насчитывалось пятьдесят церквей и множество святых источников. Некоторые из них существовали со времен византийской эпохи. Наследники предания великих отцов-каппадокийцев, местные жители любили Церковь, сохраняли благоговение к святыне и подвижнический дух. Весь год в постные дни большинство фарасиотов вкушали пищу и пили воду один раз в день – в девятом часу по византийскому времени (в три часа по-нашему).
«Родители собирали детей в крепости, оставляли им игрушки, чтобы те играли, а в три часа пополудни, когда церковный колокол звонил на Литургию Преждеосвященных Даров, шли в церковь и причащались», – вспоминал старец Паисий Святогорец великопостные дни. Фарасиоты славились мужеством: турки не могли взять верх в каппадокийских селах, которые оставались свободными островками Эллады. Это были зажиточные греческие поселения, оплот православной веры, греческого языка и культуры. Акриты стояли на страже сакральных рубежей Родины.
Будущий подвижник родился в благочестивом роду. Его бабушке Хаджи-Христине принадлежал небольшой храм Архангела Михаила – Архангела Апокалипсиса. По свидетельству преподобного Варсонофия Оптинского, те святые или Силы Небесные, кому угождали наши предки или мы сами в своей жизни, чьи храмы, например, благоукрашали, обязательно примут участие в нашей жизни – будущей и даже здешней. Каждый штрих даже «детской» биографии будущего старца и предыстория его рождения отразятся в его жизни, уместившейся в отведенные человеку на земле семьдесят лет (Пс. 89, 10).
Время от времени его бабушка уединялась в храме Архангела Михаила, пребывая в безмолвии, молитве и посте. Однажды зимой церквушку замело снегом, и Хаджи-Христина, оказавшись в снежном затворе, находила каждое утро на церковном подоконнике горячий хлеб. Это чудо потом еще неоднократно повторится в жизни ее внука.
В своем доме в Адане Хаджи-Христина принимала совершавшего раз в десять лет паломничество на Святую Землю святого Арсения Каппадокийского. Мать будущего подвижника Евлогия приходилась родственницей святому Арсению. У монахов нет родственников, что неоднократно потом будет подчеркивать старец Паисий. Однако, когда 25 июля 1924 года Евлогия родила мальчика, и его отец захотел назвать сына в честь деда Христосом, святой Арсений по Божию откровению увидел в новорожденном родственника-монаха и окрестил его со своим именем, пояснив: «Хорошо, вот вы хотите оставить кого-то, кто пошел бы по стопам деда. А разве я не хочу оставить монаха, который пошел бы по моим стопам?» То есть монашество как пограничное бытие – в мире сем «не от мира сего» – будущему старцу Паисию было предречено с младенчества.
Искание мученичества
Когда младенцу Арсению не было еще и 40 дней, началось вынужденное переселение греков с обжитых малоазийских территорий. Греция потерпела поражение в греко-турецкой войне, одним из главных национальных мотивов начала которой для греков являлось восстановление Византийской империи. В греческой историографии эту идею реставрации единой державы со столицей в Константинополе называют «Великой идеей». Можно сказать, что будущий старец Паисий родился в год ее краха, что во многом определило траекторию его духовного пути и те пророчества, которые он выражал жизнью или словами.
Тогда, в начале XX века, Империя, так и не воскреснув на своих руинах в физическом времени и пространстве, стала демографически сворачиваться: с бывших византийских территорий Малой Азии в 1920-х годах было изгнано около 1,5 млн. греков. Многие из них так и не добрались до берегов Эллады. Это переселение в истории Греции получило название «малоазийской катастрофы». Чуть не умер в толчее и давке и младенец Арсений, когда на него кто-то наступил. Если при Крещении ему было предначертано монашество, то в этой травме – мученичество, по крайней мере, всю оставшуюся жизнь Арсений Эзнепидис, а потом уже монах Аверкий и старец Паисий сознательно мученичества искал.
Однажды, уже в Греции, в селении Коница, где обосновалась его семья, когда сам Арсений был еще слишком мал, а его старшие братья работали на полях, он вызвался отнести им обед. «Но как ты узнаешь дорогу?» – спросила мама. А он, как потом рассказывал, взял крест в руку, подобно святым мученикам, как он их видел на иконах, и пошел.
Потом уже, когда он сам стал помогать на поле, братья рассказывали, что, идя домой, часто замечали, как Арсений намеренно отстает. Однажды подсмотрев, зачем, они изумились: младший брат снимал обувь и босиком бежал по полю со скошенным клевером, который был очень колючим – точно тонкие гвозди. Острия скошенной травы протыкали кожу на ступнях и ноги мальчика были в крови. Так Арсений c детства подражал мученикам, о которых много читал в житиях.
Под конец жизни он выпросил себе у Бога болезнь – рак, может быть, взамен тех многих раковых больных, о выздоровлении которых он молился, и они действительно поправлялись. А сам старец почил со словами: «Мученичество, настоящее мученичество…» Был уверен: в страданиях о Христе расширяется наше сердце. Видимо, поэтому и про свое старческое служение он говорил, что «сдает духовную кровь».
Паисий Святорец — житие кратко
Для начала — несколько фактов. Просто, чтобы в общих чертах понимать, когда и где жил Паисий Святогорец.
- Святой Паисий родился на территории Турции — в Каппадокии, — в 1924 году. (Последние века Каппадокия является частью мусульманских государств, но на ней сохранились христианские постройки монастыри самых ранних времен).
- Сразу после рождения он и его родители переселились в Грецию — в рамках массового обмена жителями между этими двумя странами.
- Паисий Святогорец служил в армии.
- Почти всю свою монашескую жизнь старец Паисий провел на Святой Горе Афон. Там он подвизался с 26 лет.
- За свою жизнь святой сменил несколько скитов, келий и монастырей. Самая известная келья — Панагуда. Там он жил более десяти лет, когда стал уже известным на всю Грецию старцем и к нему нескончаемым потоком стекались паломники.
- Старец Паисий несколько раз покидал Святую Гору. Например, несколько лет в молодости он жил на горе Синай в Египте — рядом с монастырем Святой Екатерины.
- Преподобный Паисий умер в 1994 году — в Греции, в Салониках, куда приехал за несколько месяцев до смерти. Захоронен он там же. Могила старца Паисия стала местом массового паломничества.
Смиренному всё смиренное по душе
Но мученичество без смирения бессмысленно и невозможно. Смирению будущий старец Паисий наставлен был еще в детстве. Когда он был маленьким, в Конице, поскольку он быстро бегал и всегда побеждал в соревнованиях, дети его дразнили «беженцем» и не давали бежать с другими ребятами. Он шел жаловаться к матери и говорил:
– Мама, меня обижают другие ребята и не дают бегать!
– Сынок, у нас здесь места много, бегай! Зачем ты хочешь, чтобы на тебя смотрели? Чтобы возгордиться? Чтобы быть первым? Нужно быть смиренным в своей жизни, – наставляла мать.
«И тогда я подумал, что мама права, – вспоминал потом старец. – И потихоньку мне расхотелось и бегать, и играть в мячик, чтобы меня видели, потому что я понял, что в этом есть гордость. “И правда, – думал я, – какая же всё это чепуха! Мама права”. И после, видя, как другие дети носятся, бьют по мячу и хвалятся этим, я не очень переживал. Я смеялся и говорил: “Ну, чего вытворяют?” – а сам был тогда маленьким: в третий класс начальной школы ходил. Потом я жил естественной жизнью. И сейчас, если меня спросят: “Что выберешь: подняться в августе месяце босиком по колючкам на вершину Афона или же поехать на какое-нибудь торжество, где тебя облачат в мантию и осыпят почестями?” – то я скажу, что предпочитаю босиком подняться на Афон. Не от смирения, а оттого, что мне это по душе».
Старец возлюбит само слово «смирение»: как указывается в его житии, ему всегда нравилось использовать его и в обыденных выражениях, например: «сделай-ка свет немножко посмиренней», «смиренная скамеечка», «это дерево надо бы сделать маленько посмиренней» (то есть обрезать ему ветви) и т. п.
«Читать, чтобы смириться, а не для того, чтобы понять»
Арсений Эзнепидис окончил всего три класса общеобразовательной школы. Однако, как рассказывает его ученик митрополит Месогейский и Лавреотикийский Николай (Хаджиниколау): «В Америке у меня было пять профессоров – обладателей Нобелевской премии. И никого из них я даже близко не поставил бы с этим человеком, который окончил всего три класса общеобразовательной школы. Светила мировой науки на его уровне понимания мироздания оказались бы слишком бедны знаниями. Мудрый – это не тот, кто получил множество дипломов и премий. Не тот, кто эрудирован и очень умен, много всего знает и стремится эти знания показать. Мудрый – это смиренный человек, который по своему смирению получил Благодать Господа, и она просвечивает через него в мир. Освящает тех, кто соприкасается с этим человеком. В его присутствии всё становится понятно.
Когда я прибыл на Афон, я спросил старца Паисия:
– Что мне читать?
– Ничего, – ответил он.
Сейчас такое время, что мы знаем много молитв, но молимся мало. Едим постную пищу, но не постимся. Копим сведения о духовной жизни, а опыта ее не имеем. Исповедуем грехи, но не каемся. Ходим в храмы и стоим на службах, но душа не смиряется перед Творцом. Все это оттого, что сердце закрыто. Оно должно открыться, чтобы впустить Христа. Старец Паисий, когда запретил мне читать, утешил меня: “Не волнуйся! Я тоже ничего не читал”. Потом подумал и сказал: “Ничего, кроме преподобного Симеона Нового Богослова”. Потом добавил: “Чуть-чуть Иоанна Златоуста”. И, наконец, признался: “Еще читаю авву Дорофея. Но не для того, чтобы понять, а для того, чтобы смириться”. Когда читаешь для того, чтобы смириться, можно понять гораздо больше, чем когда читаешь для того, чтобы понять».
Маленький Арсений с детства каждый день читал Святое Евангелие. Где-то доставал жития святых и читал их взахлеб. Потом он, уже будучи старцем, как-то скажет: «С юности я читал очень много житий святых, а сейчас чтение житий мне помогает уже не столько – потому что я их уже не читаю, а живу». В детстве же прочитанное в житиях он еще только учился применять к себе.
И всё-таки старец Паисий уделял большое значение святоотеческой начитанности христиан, особенно иноков, несмотря на только что приведенные рекомендации чаду-вундеркинду. Другому ученику он как-то посетовал: «Вот увидишь, они скоро начнут запрещать в монастырях святоотеческое чтение, потому что оно будет обличать их». Хотя надо отметить, что в наставлениях старца Паисия неоднократно встречаются и примеры блаженной простоты: старец Паисий не ставил смирение в зависимость от уровня образования. Так, он о.
Как очиститься от внутренней грязи?
Приходящей к нему молодежи старец Паисий будет советовать до 30 лет точно определиться с тем, кто ты: семейный или монах? Сам он поступил в монастырь в 29 лет. Хотя и до этого он уже отправлялся на Афон, но, поскитавшись там по монастырям и каливам и не определившись, вернулся назад. В следующий раз он уже прямиком направился в Констамонит, так как решил выбрать себе место подвига посуровее. Но в день его прибытия на Афон на южной стороне полуострова разыгрался шторм. И жаждущий подвижничества Арсений оказался на северной стороне Афона в монастыре Эсфигмен.
Он воспринял это вмешательство непогоды как указание Божие. В конце концов, и Матерь Божия оказалась на Афоне именно благодаря буре. Придя в монастырь Эсфигмен, новоначальный Арсений, однако, предупредил игумена, что ищет безмолвной жизни и со временем намерен найти себе место поуединеннее. При таком условии Арсений и был принят в братство. Считал, что поздновато начинает свой монашеский путь. Поэтому всячески старался наверстать упущенное интенсивностью подвига.
«Когда мои аккумуляторы совсем сели, то есть когда истощились телесные силы, – рассказывал старец о времени своего послушничества в Эсфигмене, – я пережил одно необыкновенное событие. Однажды ночью я стоял и молился… Вдруг я почувствовал, как что-то опускается сверху и всего меня омывает. Я чувствовал необыкновенное радование, и мои глаза стали подобны двум источникам, из которых ручьём текли слёзы. До этого я много раз испытывал умиление и подобное этому, но такое посещение было впервые. Это событие имело такую духовную силу… что оно укрепило меня и продержалось во мне около десяти лет, до того момента, когда уже позже, на Синае, я несколько иным образом пережил нечто большее». А «постоянное умиление, – по слову святых отцов, – содержит душу в постоянном смирении».
Хотя, с другой стороны, есть и такая закономерность: «Cмирение пред старцем и пред всеми братиями немедленно начнет приводить сердце в умиление и содержать в умилении». А уж чего-чего, а посмиряться в братстве новоначальному Арсению довелось… Был там один брат-столяр И. (его имя даже нигде не упоминается), он не только грубо обходился, но и нарочно, точно пытаясь доставить боль, попирал все ремесленные правила, а плотничество, которому Арсений выучился еще в миру, он благоговейно чтил за ремесло Самого Господа. Никто из братии с этим надменным братом и недели не мог выдержать, но Арсений, постриженный через год в рясофор с именем Аверкия, нес у него свое мученическое послушание в течение 2,5 лет. «Он бил меня, как бьют пойманного осьминога, – вспоминал потом старец, – но он очистил меня от всей внутренней нечистоты!».
У Бога на каждого из нас Свой план и Свой суд
Приняв мантийный постриг с именем Паисий уже в другом особножительном, более уединенном монастыре Филофей, будущий старец все также искал полного безмолвия. Но Господь хранил его, и сам старец потом признавался, что, останься он один, «без тормозов бросился бы в аскезу. Что бы сделал со мной диавол!». В монастыре Филофей с отцом Паисием приключилась следующая история: «Хотя от аскезы я стал похожим на скелет, однажды ночью я почувствовал искусителя – как бы женское дыхание прямо у себя над ухом. Я тут же поднялся, начал церковное песнопение и зажёг свечу. Когда я исповедал происшедшее духовнику, он сказал: “Должно быть, в тебе есть тайная гордость. Если человек совершает такую аскезу, то подобным искушениям оправдания нет”. И действительно, исследовав себя, я убедился, что иногда мой помысл говорил мне, что я что-то из себя представляю и будто бы делаю – как бы это сказать? – ну, якобы делаю что-то значительное. Ух, какая же это чушь собачья!..».
«Смирение обладает великой силой, – наставлял потом старец Паисий. – От смирения диавол рассыпается в прах. Оно – самый сильный шоковый удар по диаволу. Там, где есть смирение, диаволу не находится места. А если нет места диаволу, следовательно, нет и искушений». А пока не расторгнуто собеседование с лукавым, отправляться на подвиг одному опасно. Cтарец потом писал в письме: «Когда в гордой душе сидит тангалашка (так старец, следуя наставлению своей матери, иносказательно называл бесов – О.О.), тогда плоть, даже если она подобна скелету, постоянно будет брыкаться. Как постоянно брыкаются тощие как скелет бешеные ослы, хотя их и доводят чуть ли не до голодной смерти, чтобы они успокоились. Поэтому новоначальному необходимо сделать рентген у своего духовного врача, чтобы он увидел сначала, чем больной страдает, и чтобы врач назначил ему лекарство и диету».
Рецепт монах Паисий сподобился получить от Самой Божией Матери. Она взыскала с него выполнения данного Ей обета. «Еще будучи солдатом, – вспоминал старец, – я дал Божией Матери обет: если Её благодать сохранит меня на войне, то я три года буду трудиться на восстановлении Её сгоревшей обители. Я думал, что, поскольку стал монахом, Божия Матерь не взыщет с меня исполнения этого обета. Но, видно, Она этого не хотела». Произошло это так: «Я молился у себя в келье, и вдруг у меня совершенно отказали руки и ноги. Я не мог не то что подняться, но даже пошевелиться, меня сковала какая-то невидимая сила. Я понял: происходит что-то необыкновенное. В таком состоянии – словно меня прикрутили винтами к полу – я пробыл более двух часов. Вдруг, как по телевизору, я увидел с одной стороны Катунаки, а с другой – монастырь Стомион в Конице. Я с горячим желанием обернул взор на Катунаки и услышал голос (это был голос Пресвятой Богородицы), ясно говорящий мне:
– Ты не пойдёшь на Катунаки, а поедешь в монастырь Стомион.
– Матерь Божия, – сказал я, – я просил у Тебя пустыни, а Ты посылаешь меня в мир?
И снова услышал тот же самый голос, строго говорящий мне:
– Ты поедешь в Коницу и встретишь такого-то человека, который тебе очень поможет.
Одновременно, во время этого события я, как по телевизору, увидел ответы на многие волновавшие меня недоумения. Потом я вдруг разрешился от невидимых уз и моё сердце исполнилось Божественной Благодатью. Я пошёл к духовнику и рассказал ему о происшедшем.
– Это воля Божия, – сказал духовник, – однако никому не рассказывай об этом видении. Скажи, что по состоянию здоровья (а я действительно в то время харкал кровью) тебе надо выехать со Святой Горы, и поезжай в Коницу.
Я хотел одного, но у Бога был Свой план. Однако впоследствии оказалось, что я перешёл в Стомион главным образом для того, чтобы помочь восьмидесяти совратившимся в протестантство семьям вернуться в Православие».
№19 (244) / 15 мая ‘03
Цветник духовный
Мирской успех приносит душе мирскую тревогу
Чем больше люди удаляются от естественной, простой жизни и преуспевают в роскоши, тем больше увеличивается и человеческая тревога в их душах. А вследствие того, что они все дальше и дальше отходят от Бога , они нигде не находят покоя. Поэтому люди беспокойно кружатся — как приводной ремень станка. Они кружатся уже и вокруг Луны, потому что целая земная планета не вмещает их великого беспокойства.
Мирская легкая жизнь, мирской успех приносят душе мирскую тревогу. Внешняя образованность в сочетании с душевной тревогой ежедневно приводит сотни людей (даже потерявших душевный покой маленьких детей) к психоанализу и психиатрам, строит все новые и новые психиатрические лечебницы, открывает для психиатров курсы повышения квалификации, в то время как многие из психиатров ни в Бога не верят, ни существование души не признают. Стало быть, как могут помочь другим душам эти люди — сами наполненные душевной тревогой? Как может быть истинно утешенным человек, не уверовавший в Бога и в истинную, вечную жизнь после смерти? Если человек постигает глубочайший смысл истинной жизни, то из его души исчезает вся тревога, к нему приходит божественное утешение и он исцеляется. Если бы больным в психиатрической лечебнице читали вслух Авву Исаака Сирина, то больные, верующие в Бога, становились бы здоровы, потому что им открывался бы глубочайший смысл жизни.
Любой ценой — с помощью успокоительных лекарств и различных учений типа йоги — люди стремятся найти покой, но только к действительному покою, который приходит к человеку смирившемуся и приносит ему божественное утешение, они не стремятся. Подумай, как же маются все эти туристы, приезжающие сюда из других стран, под палящим солнцем, в жару и в пыли, среди шума и гама бредущие по улицам! Какое бремя, какое внутреннее неспокойствие гнетет и терзает их души, если они считают отдыхом все то, что им приходится переносить! Как же должно давить души этих людей их собственное “я”, раз они думают, что отдыхают, испытывая такие мучения!
Если мы видим человека, страдающего от сильной душевной тревоги, огорчения и печали, несмотря на то, что у него есть всё, чего ни пожелает душа, — то надо знать, что у него нет Бога. В конце концов, от богатства люди тоже мучаются. Ведь материальные блага оставляют их внутренне пустыми, и они мучаются вдвойне. Я знаю таких людей — имеющих всё, при этом не имеющих детей и испытывающих терзания. Им в тягость спать, им в тягость ходить, все что ни возьми — для них мука. “Ну, хорошо, — сказал я одному из таких, — раз у тебя есть свободное время, займись духовной жизнью. Совершай Часы, читай Евангелие”.
— “Не могу”. — “Ну сделай тогда что-нибудь доброе — сходи в больницу, проведай какого-нибудь больного”. — “Зачем я туда пойду, — говорит, — да и что это даст?” — “Тогда пойди, помоги какому-нибудь бедняку по соседству”. — “Нет, — это мне тоже не по нутру”.
Иметь свободное время, несколько домов, все блага и при этом мучиться! А знаете, сколько таких, как он? Вот они и мучаются — пока не сойдут с ума. Как же это страшно! А самые измученные и несчастные из всех — те, кто не работают, а живут за счет доходов с имущества. Тем, кто, по крайней мере, работает, все же полегче.
Нынешняя жизнь, с ее безостановочной гонкой — это адская мука
Люди всё куда-то спешат и мчатся. В такой-то час им нужно быть в одном месте, в такой-то — в другом, потом в третьем… Чтобы не забыть, какие нужно сделать дела, люди вынуждены их записывать. Хорошо еще, что среди такой беготни они не забыли, как их зовут! Они не знают даже самих себя. Да и как им себя узнать — разве в мутной воде можно увидеть себя, как в зеркале? Да простит меня Бог, но мир превратился в самый настоящий сумасшедший дом. О жизни иной люди не думают — они лишь ищут себе всё больше и больше материальных благ. И поэтому они не находят покоя и постоянно куда-то мчатся.
К счастью, есть жизнь иная. Люди сделали свою земную жизнь такой, что живи они здесь вечно, большей адской муки и не существовало бы. Если бы с этой тревогой в душе они жили по восемьсот, девятьсот лет — как в эпоху Ноя, то их жизнь была бы одним долгим адским мучением. В те времена люди жили просто. И такой долгой их жизнь была для того, чтобы сохранялось Предание. А сейчас происходит то, о чем написано в Псалтири: “Дние лет наших в нихже семьдесят лет, аще же в силах осмьдесят лет и множае их труд и болезнь”. А семьдесят лет -это такой срок, чтобы лишь детей своих успеть поставить на ноги, — тютелька в тютельку укладываешься.
Как-то раз ко мне в каливу зашел один врач из Америки. Он рассказывал мне о тамошней жизни. Люди там уже превратились в машины — целые дни они отдают работе. У каждого члена семьи должен быть свой автомобиль. Кроме этого, дома, чтобы каждый чувствовал себя комфортно, должно быть четыре телевизора. Вот и давай — работай, выматывайся, зарабатывай много денег, чтобы сказать потом, что ты благоустроен и счастлив. Но что общего у всего этого со счастьем? Такая исполненная душевной тревоги жизнь с ее безостановочной гонкой — это не счастье, а адская мука. Зачем она тебе — жизнь с такой душевной тревогой? Я не хотел бы такой жизни, даже если бы так должен был жить весь мир. Если бы Бог сказал этим людям: “Я не стану наказывать вас за ту жизнь, которой вы живете, но оставлю вас жить так на веки вечные”, то это было бы для меня великим мучением.
Поэтому многие, не выдерживая жизни в таких условиях, покидают города, идут без направления и цели — лишь бы уйти. Сбиваются в группы, живут на природе — одни занимаются своим физическим развитием, другие — чем-нибудь еще. Мне рассказывали, что кто-то из них занимается бегом, другие — уходят в горы и поднимаются на высоту 6000 метров. Сперва они задерживают дыхание, потом какое-то время дышат нормально, потом снова делают глубокий вдох… Занимаются такой ерундой! Это свидетельствует о том, что у них на сердце тяжким грузом лежит беспокойство и сердце ищет какого-то выхода. Одному такому человеку я сказал: “Вы роете яму, раскапываете её всё глубже и глубже, потом восхищаетесь этой ямой и её глубиной, а потом… падаете в неё и летите вниз. Тогда как мы [не просто роем яму, но] разрабатываем рудник и находим полезные ископаемые. В нашей аскезе есть смысл, поскольку она совершается ради чего-то высшего”.
Душевная тревога происходит от диавола
— Геронда, миряне, живущие духовной жизнью, устают на работе и, возвращаясь вечером домой, не имеют сил совершить Повечерие. А от этого они переживают.
— Если они возвращаются домой поздно вечером и уставшие, то им никогда не нужно с душевной тревогой себя насиловать. Надо всегда с любочестием говорить себе: “Если ты не можешь прочесть Повечерие полностью, то прочитай половину или треть”. И в следующий раз надо стараться не слишком утомляться днем. Должно подвизаться, насколько возможно, с любочестием и во всем полагаться на Бога. А Бог Свое дело сделает. ум должен всегда быть близ Бога. Это самое лучшее делание из всех.
— Геронда, а какую цену имеет в очах Божиих чрезмерная аскеза?
— Если она совершается от любочестия, то радуется и сам человек, и Бог — о Своем любочестном чаде. Если человек утесняет себя от любви, то это источает мед в его сердце. Если же он утесняет себя от эгоизма, то это приносит ему мучение. Один человек, подвизавшийся с эгоизмом и утеснявший себя с душевным беспокойством, как-то сказал: “О, Христе мой! Врата, которые Ты соделал, слишком тесны! Я не могу через них пройти”. Но если бы он подвизался смиренно, то эти врата не были бы для него тесными. Те, кто эгоистично подвизаются в постах, бдениях и прочих подвигах, мучают себя без духовной пользы, потому что бьют воздух, а не бесов. Вместо того, чтобы отгонять от себя бесовские искушения, они принимают их всё в большем количестве, и — как следствие — в своем подвижничестве встречают множество трудностей, чувствуют, как их душит внутреннее беспокойство. В то время как у тех людей, которые сильно подвизаются со многим смирением и со многим упованием на Бога, радуется сердце и окрыляется душа.
В духовной жизни требуется внимание. Делая что-либо по тщеславию, духовные люди остаются с пустотой в душе. Их сердце не преисполняется, не становится окрыленным. Чем больше они увеличивают свое тщеславие, тем больше увеличивается и их внутренняя пустота, и тем больше они страдают. Там, где присутствует душевная тревога и отчаяние, — бесовская духовная жизнь. Не тревожьтесь душой ни по какому поводу. Душевная тревога происходит от диавола. Видя душевную тревогу, знайте, что там накрутил своим хвостом тангалашка. Диавол не идет нам поперек. Если человек к чему-то склонен, то и диавол подталкивает его в этом же направлении, чтобы его измотать и пре-льстить. Например, человека чуткого он делает чрезмерно чувствительным. Если подвижник расположен делать поклоны, то диавол тоже подталкивает его к поклонам, превышающим его силы. И если твои силы ограничены, то образуется сперва некая нервозность, потому что ты видишь, что твоих сил не хватает. Потом диавол приводит тебя в состояние душевной тревоги, с легким — вначале — чувством отчаяния, потом он усугубляет это состояние все больше и больше… Помню начало своего монашества. Одно время, как только я ложился спать, искуситель говорил мне: “Ты что же — спишь? Вставай! Столько людей страдают, стольким нужна помощь!…” Я поднимался и делал поклоны — сколько мог. Стоило мне опять лечь, как он опять начинал свое: “Люди страдают, а ты спишь? Вставай!” — и я опять поднимался. Я дошел до того, что как-то сказал: “Ах, как было бы хорошо, если бы у меня отнялись ноги! Тогда у меня была бы уважительная причина не делать поклоны”. Один Великий пост я, находясь в таком искушении, еле выдержал, потому что хотел утеснить себя больше своих сил.
Если, подвизаясь, мы чувствуем душевную тревогу, то должно знать, что мы подвизаемся не по-Божьему. Бог — не тиран, чтобы нас душить. Каждому следует подвизаться с любочестием, в соответствии со своими силами. Надо возделывать в себе любочестие для того, чтобы возросла наша любовь к Богу. Тогда человека будет подталкивать к подвигу любочестие, и само его подвижничество, то есть поклоны, посты и подобное этому, будет не чем другим, как преизлиянием его любви. И тогда он с духовной отвагой будет идти вперед.
Следовательно, не нужно подвизаться с болезненной схоластичностью, чтобы потом, отбиваясь от помыслов, задыхаться от душевной тревоги, нет — надо упростить свою борьбу и уповать на Христа, а не на себя самого. Христос — весь любовь, весь — доброта, весь — утешение. Он никогда не душит человека. Он в изобилии имеет духовный кислород — божественное утешение. Тонкое духовное делание — это одно, а болезненная схоластичность, которая от нерассудительного принуждения себя к внешнему подвигу душит человека душевной тревогой и разрывает его голову болью, — это совсем другое.
— Геронда, а если человек по природе слишком много думает и его голову распирают многие мысли, то как ему следует относиться к той или иной проблеме, чтобы не выбиваться из сил?
— Если человек ведет себя просто, то из сил он не выбивается. Но если примешивается хотя бы чуточку эгоизма, то, боясь сделать какую-нибудь ошибку, он напрягает себя и выбивается из сил. Да хотя бы и сделал он какую-нибудь ошибку — ну, поругают его маленечко, ничего страшного в этом нет. Такое состояние, о котором ты спрашиваешь, может быть оправдано, к примеру, для судьи, который, постоянно сталкиваясь с запутанными делами, боится, как бы не совершить неправедный суд и не стать причиной наказания неповинных людей. В духовной же жизни головная боль появляется в том случае, когда человек, занимая какое-то ответственное место, не знает, как ему поступить, потому что ему надо принять решение, которое кого-то в чем-то ущемит, а если его не принимать, то это будет несправедливо по отношению к другим людям. Совесть такого человека находится в постоянном напряжении. Вот так-то, сестра. А ты будь внимательна к тому, чтобы духовно трудиться — не умом, а сердцем. И без смиренного доверия Богу духовного делания не совершай. В противном случае ты будешь переживать, утомлять свою голову и душой чувствовать себя плохо. В душевном беспокойстве обычно кроется неверие, но можно испытывать такое состояние и по гордости.
Роскошь обмирщвляет и монахов
— Геронда, а до какой степени можно украшать храм?
— В наше время чем всё проще — даже в храме — тем больше пользы, потому что живем мы сейчас не в Византии.
— Ну вот, например, иконостас — какой орнамент нам для него выбрать?
— Конечно, монашеский! Какой же еще? Пусть все будет, насколько возможно, скромно, просто. Преподобный Пахомий искривил колонну в храме, чтобы люди не восхищались делом его рук. Помните этот случай? В своем монастыре преподобный со многим тщанием построил храм с кирпичными колоннами. Видя, каким красивым получился храм, преподобный радовался, но потом подумал, что радоваться прекрасному творению собственных рук — это не по Богу. Тогда он обвязал колонны веревками и, помолившись, велел братии навалиться и тянуть — чтобы колонны искривились.
Я у себя в келье на Афоне каждый год режу жесть и латаю крышу и окна. И то, и другое прохудилось, в щели задувает ветер. Вот я и ставлю всё новые и новые заплатки — из жести, досок, полиэтилена. Ты меня спросишь: “Так что же ты не поставишь двойные окна?”. Думаешь, я сам не догадываюсь, что это можно сделать? Я ведь плотник, и если бы захотел, то смог бы сделать окна и с тремя рамами. Но после этого уходит монашеский дух. Стена кельи в аварийном состоянии. Я мог бы попросить кого-нибудь помочь мне с ремонтом, но меня устраивает и то, что есть. Да как я посмею тратить такие деньги на ремонт стены, когда другие люди так нуждаются? Это не пойдет мне на пользу. Если у меня заведется лишних пятьсот драхм, то лучше куплю на них крестиков, иконочек и дам их какому-нибудь страдальцу, чтобы он получил от этого помощь. Я радуюсь, когда отдаю. И даже если эти деньги будут мне нужны, не стану тратить их на себя.
Начиная жить духовно, человек никогда не насыщается. Подобно этому, человек никогда не насыщается, если начинает гнаться за красивым. Знаешь, как нам надо жить сейчас? Надо оставить заботы о красивых постройках, ограничиться необходимым и отдать себя несчастью людей — помогая им молитвой, если тебе нечего дать, и милостыней, если у тебя есть возможность помочь им материально. Займитесь же молитвой, а из работ — только самым необходимым. У всего, что мы делаем здесь, — недолгий век. И стоит ли отдавать всему этому свою жизнь, зная, что другие едва сводят концы с концами и умирают с голоду? Простые постройки и смиренные вещи мысленно переносят монахов в пещеры и неприхотливые аскитирии святых отцов, от этого монахи получают духовную пользу. Тогда как все мирское напоминает монахам о мире и делает их мирскими в душе. Недавно в Нитрии были сделаны раскопки и найдены первые монашеские кельи — по-настоящему аскетические. Затем были найдены монашеские кельи более поздней эпохи — их вид был уже немного мирской. Наконец, были найдены самые поздние монашеские жилища, похожие на салоны богатых людей того времени — на стенах были разные картины в рамочках, узоры и прочее. Все это навело на монахов гнев Божий, и их обиталища были разграблены и разрушены злодеями.
Христос родился в яслях. Если мирское доставляет нам утешение, то Христос, Который никого не отвергает, легко нас отвергнет. Он скажет: “У меня не было ничего. Разве Евангелие где-нибудь говорит обо всех этих [мирских вещах]? Разве вы видели что-нибудь подобное у Меня? Вы и не мирские, и не монахи. Что же Мне с вами делать, куда вас поместить?…”.
Вещи прекрасные и совершенные являются мир-скими. Утешения людям духовным они не дают. Ведь все стены рассыпятся в прах. Но душа… Одна душа стоит дороже целого мира. А что делаем для души мы? Давайте же начнем духовную работу, станем по-доброму обеспокоены. Христос потребует с нас ответа в том, как мы духовно помогли людям и какую мы проделали духовную работу. О том, какие мы отгрохали стены, Он даже и не спросит. С нас будет взыскан ответ о нашем духовном преуспеянии.
Я хочу, чтобы вы поняли мой дух: я не говорю, что не надо заниматься строительством и тому подобными делами, или что постройки надо возводить кое-как. Нет. Но сперва должно идти духовное, а после, с духовным рассуждением — все остальное.
Упростите вашу жизнь
“Какие же счастливцы те, кто живут во дворцах и наслаждаются всеми благами”, — говорят люди мира сего. Однако блаженны те, кому удалось упростить свою жизнь, освободить себя от удавки этого мирского усовершенствования — от множества удобств, равных множеству затруднений, и избавиться от страшной душевной тревоги нынешней эпохи. Если человек не упростит свою жизнь, то он будет мучиться. Тогда как упростив ее, он избавится и от этой душевной тревоги.
Как-то раз на Синае приезжий немец сказал одному очень смышленому мальчику-бедуину: “Ты есть умный ребенок и способный достигайт образование”. — “Ну и что потом?” — спрашивает его тот. “Потом ты будешь инженер”. — “А потом?” — “Потом открываль мастерскую по ремонт автомобилей”. — “Потом?” — “Потом её увеличишь”. — “И что же потом?” — “Потом нанималь других мастеров — комплектовайт для большой рабочий персонал”. — “Стало быть, что же, — говорит ему мальчуган, — сперва у меня будет одна головная боль, потом я добавлю к ней еще одну, а потом и еще? Не лучше ли как сейчас — иметь голову спокойной?”. Головная боль, по большей части, происходит как раз от таких мыслей: “Сделаем одно, сделаем другое”. А если бы мысли были духовными, то человек испытывал бы духовное утешение и не мучился бы головной болью.
Сейчас в беседах с мирскими людьми я тоже подчеркиваю значение простоты. Потому что в большинстве из того, что они делают, необходимости нет, и их снедает душевная тревога. Я говорю людям о безыскусности и аскетичности, я не перестаю взывать: “Упростите вашу жизнь, чтобы исчезла душевная тревога”. И большинство разводов начинается как раз с этого. У людей много работы, им надо сделать столько всего, что идет кругом голова. Работают и отец, и мать, а дети остаются без призора. Усталость, нервы — даже малый пустяк приводит к большому скандалу, а затем автоматически следует развод. Люди доходят уже и до этого. Однако, упростив свою жизнь, они будут и полны сил, и радостны. Да, душевная тревога — это сущая погибель.
Как-то раз мне довелось оказаться в роскошнейшем доме. Во время беседы хозяева сказали мне: “Мы живем прямо-таки в раю, а ведь другие люди так нуждаются”. — “Вы живете в аду, — ответил им я. — “Безумие, в сию нощъ душу твою истяжут от тебе”, — сказал Господь безумному богачу. Если бы Христос спросил меня: “Где тебе отвести место — в какой-нибудь темнице или же в доме, подобном этому”, то я бы ответил: “В какой-нибудь мрачной темнице”. Потому что темница пошла бы мне на пользу. Она напоминала бы мне о Христе, о святых мучениках, о подвижниках, скрывавшихся в “пропастех земных”, она напоминала бы мне о монашеской жизни. Темница была бы немножко похожа и на мою келью, и я бы от этого радовался. А о чем бы напоминал мне ваш дом и какую пользу я получил бы от него? Поэтому темницы утешают меня много больше не только какого-нибудь мирского салона, но и прекрасно отделанной монашеской кельи. В тысячу раз лучше жить в тюрьме, чем в таком вот доме”.
В другой раз я остановился в Афинах у своего друга, и он попросил меня встретиться с одним многодетным отцом, но только до рассвета, потому что в другое время тому было некогда. Пришел этот человек — радостный и непрестанно славословящий Бога. У него было много смирения и простоты, и он просил меня молиться о его семье. Этому брату было тридцать восемь лет, и он имел семеро детей. Дети, он с женой, плюс его родители — всего одиннадцать душ. Все они ютились в одной комнате. С присущей ему простотой он рассказывал: “Стоя-то мы помещаемся в комнате все, но вот когда ложимся спать, места не хватает — тесновато. Но сейчас, слава Богу, сделали навес для кухни и стало полегче. Ведь у нас, отченька, есть и крыша над головой — другие-то вон и вовсе живут под открытым небом”. Работал он гладильщиком в Пирее, а жил в Афинах и для того, чтобы быть на работе вовремя, выходил из дома затемно. От долгого стояния на ногах и сверхурочной работы у него образовалось варикозное расширение вен, причинявшее его ногам беспокойство. Но большая любовь к семье заставляла этого человека забывать о болячках и хворях. Вдобавок он то и дело себя укорял, говорил, что у него нет любви, что он не делает подобающих христианину добрых дел, и не мог нахвалиться на свою жену за то, что она делает добрые дела, заботится не только о детях, но и о свекре со свекровью, обстирывает живущих по соседству стариков, прибирается у них в домах и даже “супчик им варит!” Лицо этого доброго семьянина светилось от Благодати Божией. Он имел в себе Христа и был исполнен радости. И комнатенка, в которой они ютились, тоже была исполнена райской радости. Те, кто не имеет в себе Христа, будут исполнены душевной тревоги. Они не поместятся и в одиннадцати комнатах даже вдвоем, тогда как здесь одиннадцать душ со Христом — поместились в одной.
Сколько бы много места ни было у людей — даже у людей духовных — им все равно не будет хватать места, потому что в них самих не хватило место Христу, потому что Он не вместился в них полностью. Если бы жившие в Фарасах женщины поглядели на ту роскошь, которая присутствует сегодня даже во многих монастырях, то они бы воскликнули: “Бог низвергнет с неба огонь и попалит нас! Бог нас оставил!” Фарасиотки справлялись с работой в два счета. Спозаранку они выгоняли коз, потом наводили порядок в доме, потом шли в часовню или же собирались где-нибудь в пещерах, и та, что немножко умела читать, читала житие дневного Святого. Потом начинали творить поклоны с молитвой Иисусовой. Но ведь кроме этого они еще работали, уставали. Женщина должна была уметь обшивать весь дом. А шили вручную. Ручные швейные машинки и в городе-то были редкостью, а в селе их не было и подавно. Хорошо если на все Фарасы была одна швейная машинка. И мужчинам они шили одежду — очень удобную, а носки вязали на спицах. Всё делали со вкусом, с любовью, но при этом и время у них оставалось, потому что всё у них было просто. Второстепенное фарасиотов не заботило. Они переживали монашескую радость. И если, скажем, ты замечал, что одеяло лежит на кровати неровно, и говорил им: “Поправьте одеяло”, то в ответ слышал: “Тебе это что, мешает молиться?”
Сегодня людям неведома эта монашеская радость. Люди считают, что испытывать лишения, страдать они не должны. А если бы люди думали немножко по-монашески, если бы они жили проще, то и были бы спокойны. Сейчас они мучаются. В их душах — тревога и отчаяние: “Такому-то удалось построить два многоэтажных дома!” Или: “Такому-то удалось выучить пять иностранных языков!” — или еще что-нибудь подобное этому. “А у меня, — говорят, — нет даже своей квартиры, и иностранного языка я не знаю ни одного! Все, пропал я!”. Или же кто-то, имея автомобиль, начинает терзаться: “У другого машина лучше моей. Надо и мне покупать такую же”. Он покупает себе новую машину, но и она ему не в радость — ведь у кого-то еще есть и получше. Он покупает такую же и себе, а потом узнает, что у иных есть собственные самолеты, и опять мучается. Конца этому нет. Тогда как другой человек, у которого тоже нет машины, славословит Бога и радуется. “Слава Богу! — говорит он. — Ну и пусть у меня не будет машины. Ведь у меня крепкие ноги и я могу ходить пешком. А у скольких людей ноги ампутированы, и они не могут за собой ухаживать, не могут выйти на прогулку, нуждаются в чьем-то уходе!… А у меня есть собственные ноги!” В свою очередь, человек хромой говорит так: “А каково другим, у которых нет обеих ног?” — и радуется тоже.
Неблагодарность и ненасытность — великое зло. Человек, порабощенный чем-то материальным, всегда порабощен волнением и душевной тревогой, потому что он то дрожит, боясь, как бы у него не отняли его богатство, то испытывает страх за свою жизнь. Как-то раз ко мне пришел один богач из Афин и сказал: “Отче, я потерял контакт со своими детьми. Я потерял своих детей”. — “А сколько у тебя детей?” — спросил я. “Двое, — ответил он. — Вскормил их на птичьем молоке. Имели все, что хотели. Даже по машине им купил”. Потом из беседы стало ясно, что у него была своя машина, у жены — своя и у каждого из детей — своя. “Чудак человек, — сказал я ему, — вместо того, чтобы решить свои проблемы, ты их только увеличил. Сейчас тебе нужен большой гараж для машин, за их ремонт надо платить вчетверо больше, не говоря уже о том, что и ты с женой, и твои дети в любой момент рискуете разбиться. А если бы ты упростил свою жизнь, то семья была бы сплоченной, один понимал бы другого, и всех этих проблем у тебя бы не было. Вина за то, что с вами происходит, лежит не на твоих детях, а на тебе самом. Это ты виноват в том, что не воспитал их по-другому”. На одну семью — четыре автомобиля, гараж, свой механик и все прочее! Неужели один не может поехать куда-то чуть пораньше, а другой — чуть попозже? Весь этот комфорт порождает трудности.
В другой раз ко мне в каливу пришел другой глава семьи — на этот раз из пяти человек — и сказал: “Отче, у нас есть одна машина, но я думаю купить еще две. Так нам будет полегче”. — “А насколько вам будет потруднее, ты не подумал? — спросил его я. — Одну машину ты оставляешь в какой-нибудь подворотне, а где будешь ставить три? Тебе понадобится гараж и склад для горючего. Вместо одной опасности вы будете подвергаться трем. Лучше вам обходиться одной машиной и ограничить свои расходы. И время, чтобы смотреть за детьми, у вас будет, и сами вы будете умиротворенными. В упрощении вся основа”. — “Да, — говорит, — а я ведь об этом и не задумывался”.
— Геронда, один человек рассказывал нам, как он два раза не мог заставить замолчать противоугонную сигнализацию в своем автомобиле. Один раз из-за того, что в машину залетела муха, а в другой раз он сам нарушил инструкцию пользования противоугонной системой, когда садился в собственный автомобиль.
— У этих людей мученическая жизнь, потому что они не делают свою жизнь проще. Большинство удобств влекут за собой неудобства. Мирские люди задыхаются от многого. Они заполонили свою жизнь множеством удобств и сделали ее трудной. Если не упростить свою жизнь, то даже одно удобство рождает кучу проблем.
В детстве мы обрезали края у катушки из-под ниток, вставляли в серединку деревянную палочку и устраивали замечательную игру, которая доставляла нам настоящую радость. Маленькие дети радуются игрушечной машинке больше, чем их отец — купленному “Мерседесу”. Спроси какую-нибудь девчушку: “Что тебе подарить — куколку или многоэтажный домище?” Вот увидите, она ответит: “Куколку”. Суетность мира в конце концов познают даже малые дети.
— Геронда, а что больше всего помогает понять радость, которую приносит простота, безыскусность?
— Осознание глубочайшего смысла жизни. “Ищите прежде Царствия Божия…”. Простота и всякое правильное отношение к вещам начинаются с этого.
В других номерах:
Нечто большее
В августе 1958 года отец Паисий оказался в родных краях – в Конице, в монастыре Стомион. Когда позже новопоставленный игумен Стомиона спросит старца Паисия, почему он ушел из монастыря, тот ответит: «Э, я попросил Матерь Божию, чтобы Она Сама показала мне место, куда идти. И Она сказала мне: “Иди на Синай”». Но он и там из монастыря святой Екатерины вскоре отпросился в отдельную отдаленную келию святой Епистимии.
Известны такие свидетельства старца Паисия об этом периоде: «Я спустился в монастырь, чтобы быть на Божественной Литургии. Причастившись, я особым образом почувствовал вкус Божественного Причащения. Это были Тело и Кровь Христова, – вспоминал старец Паисий. – Получив силы от этого знамения и глядя из монастыря на аскетирий, cтарец сказал диаволу: “Если хочешь, приходи, вот теперь повоюем”»; «что я пережил там, наверху, от диавола за эти пятнадцать дней, нельзя выразить. Это невозможно себе представить! Я чувствовал себя так, словно был пригвождён к кресту»; «Благодарю Благого Бога за то, что Он меня сохранил – брань была такой сильной… После этой борьбы Благий Бог – поскольку Он меня уберёг – удостоил меня причаститься на Святой Вершине. Весь тот день после Причастия я испытывал такую радость, что не могу описать. Я рассыпался в прах от великой любви Божией и чувствовал Его присутствие близ себя. Поэтому враг диавол и вёл против меня такую напряжённую брань – желая лишить меня этого духовного радования, которое дало мне силы на долгое время…». Это и было то «нечто большее», что старец пережил на Синае по сравнению с упоминаемым утешением на десяток лет в Эсфигмене, – то нечто гораздо большее, что получал, отказываясь от благ мира сего…
Наставления Паисия Святогорца
«Миряне, если не будут роптать, получат от Бога такую же награду, как подвижники монахи»
Малоизвестные наставления афонского старца
Издательство «Святая Гора» впервые на русском языке публикует малоизвестные наставления афонского
старца Паисия Святогорца(Эзнепидиса), записанные его ближайшими сподвижниками и учениками.
Люди бедные, нуждающиеся и голодающие, если не будут роптать, получат такую же награду как пустынники, подвизающиеся на склонах вершины Святой Горы Афон. Монахи воздерживаются от пищи добровольно и это сильно облегчает их подвиг. Например, я, если делаю что-то делаю это по собственной воле и как следствие почти не чувствую тяжести аскезы. А эти бедняги голодают не по собственному желанию и поэтому страдают куда сильнее. Бог может наградить их даже большей наградой, чем подвижников отшельников.
***
Люди горделивые и восторженные должны находиться в послушании у кого-то (здесь старец имеет в виду прежде всего духовного отца), чтобы отсекать свою волю.
***
Благоговейные родители, желающие чтобы их дети стали монахами, не должны их к этому подталкивать, а должны сами вести подвижническую жизнь.
***
Каждый должен действовать сообразно своему духовному состоянию. Нельзя брать на себя подвиги, к которым человек ещё не готов.
***
Я встречал развращенных мужчин с «плотским мудрованием», которые женились на церковных девушках, ведущих духовную жизнь. Они так отчётливо ощущали их духовную чистоту, что не дерзали приблизиться к ним и вступить в плотские отношения. Как следствие, даже подумывали о разводе. Если простые девушки так повлияли на своих нецеломудренных супругов, то как описать то неизмеримо большее и неизгладимое впечатление, которое производила на людей наша Владычица Пресвятая Богородица.
***
Благодать священства это нечто особенное. Она подобна внешнему элементу питания, от которого священники получают энергию. Эта благодать не является их собственностью. Она не даётся как награда за какие-то духовные заслуги.
***
Сегодня диавол своей великой злобой невольно делает миру огромное благодеяние. Благочестивые люди, видя куда катится мир, сближаются с другими благочестивыми христианами и получают стимул в своей духовной брани с лукавым.
***
Если кто-то пал духом – его следует подбадривать и воодушевлять. Но когда он впал в гордыню и превозношение – ему полезно будет смириться.
***
Часто мы, монахи, становимся жестокосердными, потому что не видим боль других. А бедолажки миряне сострадательны, так как всё время видят вокруг боль и скорби. Поэтому мы должны боль других сделать своей и молиться за весь мир.
***
Если во время молитвы мы не чувствуем Божественного утешения – значит что-то неладно. Мы должны принести покаяние и в чём-то исправиться. Неправильно говорят некоторые, что это происходит из-за зависти и козней диавола. На самом деле Сам Господь словно говорит нам: «Я не понимаю того, как ты обращаешься ко Мне». Молитва как и Святое Причастие – это Таинство. К ней необходимо готовиться и иметь чистую совесть.
***
Пришёл ко мне как-то один паломник и рассказал, что прочитал несколько книг об Иисусовой молитве, и попытался понудить себя к её творению, но в результате у него лишь разболелось сердце. Тогда я спросил его: «Разве у тебя нет материала для смирения (грехов)? Смирись и ты почувствуешь, как тебе необходима милость Божия. Тогда молитва будет литься сама собой, без понуждения.
***
Бог не вмешивается в нашу жизнь, а ждёт, что мы попросим Его помочь нам, так как уважает нашу свободу.
***
Духовный человек чувствует намерения других (например, если его хотят использовать или обокрасть) но всегда относится к ним с добрым помыслом. Он не препятствует злоумышленникам, считая, что они имеют в том, что хотят отнять у него, бОльшую необходимость.
***
Если нет искреннего покаяния и смирения – предпосылок для того, чтобы человек почувствовал как ему жизненно необходима Милость Божия, одни только внешние подвиги и понуждение себя приведут человека к прелести.
***
Ум наш (насколько это возможно) должен быть рядом с Богом и не думать о злом.
***
Посеяв горсть пшеницы – мы получим урожай пшеницы, посеяв колючки – вырастим колючки. Добро, творимое человеком, порождает новые добродетели, а грехи влекут за собой новые прегрешения.
***
Одному женатому, который заявил мне, что монашество в отличие от брака это не таинство, я ответил, что иночество – это таинство Церкви Торжествующей, так как уже в земном существовании переживает ангельскую жизнь.
***
Несчастья, боль и поношения искупают нас от ада.
***
Мы не должны искать в молитве наслаждения, пусть даже и духовного. В противном случае мы уподобляемся детям, любящим своего отца только за то, что он даёт им карамельки и шоколадки. Искомое в молитве – это душевный мир.
***
Многие впавшие в прелесть, которых диавол сделал лжепророками, не положили в основу духовной брани покаяние и познание себя, а стремились к постам и бдениям, по своей гордыне желая великими подвигами достичь святости.
***
Как у каждого автобуса есть депо, так и беснование имеет какую-то первопричину. Не надо идти на отчитку, если прежде не найден повод ставший причиной духовного заболевания.
***
Настоящее смирение имеет тот человек, который сделанные им добрые дела сразу забывает, а любое сделанное ему благодеяние (даже самое незначительное) считает громадным и чувствует за него благодарность.
***
Обретение святости не зависит от того сколько времени мы подвизаемся, а зависит от любочестия и нашего смиренного подвига. В любочестии есть и смирение, и благородство, и жертвенность.
Старцы Иаков Эвбейский, Паисий Святогорец и Порфирий Кавсокаливит
https://www.pravoslavie.ru/smi/52917.htm
«Азбука спасения»
Афон.
Святые афонские отцы, как и мы, были людьми. И Афон был дикой горой, как и другие горы. Но поскольку наши отцы с ревностью подвизались, то сами стали святыми и гору освятили, так что она стала называться Святой Горой, и мы сейчас похваляемся тем, что являемся святогорцами.
Благодать.
Духовная жизнь – это не наслаждение. Христос подключил вилку к розетке, но наши собственные провода заржавели и не принимают Божественной Благодати. Надо очистить провода от ржавчины, подъять подвиг, чтобы познать себя, отсечь свои страсти и стяжать добродетели. Таким образом нас осенит Благодать Бога».
Война.
Если на тебя нападают – значит воюешь и ты сам. Если ты не ведешь духовной брани – значит стал соглашателем.
Гордость.
Для того чтобы душа духовно воскресла, человек должен распяться, чтобы умерли его душевные страсти и прежде всего эгоизм – бесчинное дитя гордыни, которое препятствует Божественной благодати и разбивает человеку лицо.
Духовник.
Человек должен уловить глубочайший смысл жизни, должен понять, что эта жизнь дана ему для того, чтобы подготовиться к жизни иной. Поняв это, человек – подобно тому как земной путешественник находит себе проводника – должен найти проводника для своего небесного путешествия. Этот проводник – духовник. Духовник установит распорядок жизни, скажет, что читать и как молиться, как избегать поводов ко греху и мирского духа, который страшнее всего. Таким образом человеческое сердце будет пребывать во Христе.
Евангелие.
Увязать Евангелие с человеческим здравым смыслом невозможно. В основе Евангелия лежит любовь. В основе здравого смысла заложена выгода. В Евангелии написано: «Если кто-то принудит тебя идти одну версту, то иди две». Разве в этом виден здравый смысл? В этом, скорее, видно умопомрачение. Поэтому те, кто хочет увязать Евангелие со здравым смыслом, заходят в тупик.
Женский монастырь.
Однажды в женской обители Паисия Святогорца угостили кофе. На столе у монахинь лежала красивая вышитая и гладко выглаженная скатерть. Желая напомнить монахиням, что такое монашеская простота, старец вылил кофе прямо на скатерть, а затем свернул ее в комок, чтобы она испачкалась еще больше. После этого он сказал игуменье: «А теперь матушки вам придется оставить ваши четки. Отправляйтесь вместо этого стирать и гладить».
Заповеди.
Будем просить Бога, чтобы Он дал миру покаяние и мы избежали Его праведного гнева. Грядущего гнева Божия нельзя избежать иначе, как покаянием и хранением Божиих заповедей.
Испытания.
К испытаниям надо относиться со смирением и терпением.
Компромисс.
В вопросах веры и любви к Родине нет места компромиссам, человек должен быть непреклонен, тверд.
Любовь.
Старайтесь иметь любовь между собой иначе ваш монастырь из общежития превратится в собачий питомник. (В греческом языке игра омонимичных слов κοινόβιο (общежительная обитель) и κύνοβιο (собачий питомник)).
Молитва.
«Перед молитвой к ней необходимо подготовиться. Молитва – это тоже сопричащение Богу, это тоже Божественное Причащение. Через молитву человек приемлет Благодать Божию по-другому. Подобно тому как, причащаясь на Божественной Литургии, человек принимает в себя жемчужину Христова Тела и Крови, так в причастии молитвы молящегося осеняет Божественное пламя».
Настоящий человек.
не тот, кто правильно говорит, но тот, кто живет правильно, по-евангельски.
Опыт
приобретается благодаря огню, который вызывает на себя воин Христов со стороны бесов в духовном сражении (здесь игра слов, сходных по звучанию: πείρα, опыт — πυρά, огонь). Перед началом боя враг совершает артподготовку с помощью помыслов. Самым надежным оружием против вражеских помыслов является молитва Иисусова.
Послушник,
который хочет добиться духовного преуспеяния должен стремиться забыть все мирское и помнить какую великую честь оказал ему Господь, захотевший преобразить его из человека в ангела. Пусть у него будет любочестие, смирение и подвижнический дух – без этих качеств он будет подобен квадратному колесу, которое надо все время подталкивать вперед.
Расскаяние.
Любочестие и эгоизм не имеют ничего общего между собой, так же как расскаяние отличается от покаяния. Иуда раскаялся из-за своего эгоизма. Апостол Петр покаялся и горько плакал из-за своего любочестия.
Скорби.
Будем предпочитать скорби и принимать их с большей отрадой, чем радость. Горькое лекарство часто полезнее, чем сладкое, потому что горькое исцеляет болезнь. Настоящая радость рождается из боли.
Труд.
Нужно возлюбить труд и не искать легких путей.
Упростить жизнь.
Нужно упростить нашу жизнь. Роскошь утомляет. Есть люди, которые хотят постоянно менять мебель, другие вещи. Потом устремляются в погоню за еще большими деньгами и так исполняются душевного беспокойства.
Философ.
Послушание очень помогает человеку. Даже человек, который не блещет умственными способностями, оказывая послушание, становится философом, мудрецом. Будь человек умным или глупым, здоровым или больным (духовно или телесно), если он, мучаясь от помыслов, оказывает послушание, то [от мучения помыслов] он освободится. Послушание – это освобождение.
Хульные помыслы.
подобны самолетам, которые беспокоят нас своим шумом независимо от нашей воли и которым мы никак не можем помешать. Сильной противовоздушной обороной в таком случае является псалмопение, ибо оно есть одновременно и молитва ко Христу, и пренебрежение к диаволу.
Церковное пение.
Когда мы расстроены или огорчены, будем петь что-то церковное. Псалмопение прогоняет диавола, потому что оно одновременно и молитва, и презрение к нему. Когда нас борят хульные помыслы, не надо противоборствовать им молитвой Иисусовой, потому что в этом случае мы противостаем диаволу лоб в лоб, и он воздвигает против нас еще большую брань. Когда приходят хульные помыслы, будем петь церковные песнопения, и диавол, видя, что мы его презираем, лопнет от злости.
Человек.
Человек, удаляющийся от Бога, не находит душевного покоя ни в сей привременной жизни, ни в будущей. Ибо кто не верит в Бога и будущую Вечную Жизнь, остается безутешным в сей жизни, а также осуждает свою душу на вечные мучения.
Школа.
Когда дети начнут ходить в школу, родители потихоньку должны учить их читать духовные книги и помогать им жить духовно. Тогда они будут подобны маленьким Ангелам и в своей молитве будут иметь большое дерзновение к Богу. Такие дети – настоящий духовный капитал для своих семей. В духовной жизни им особо помогают жития святых.
Щедрость Божия.
Супруги всегда должны быть готовы принять в свою жизнь волю Божию. Бог не оставляет человека, который с доверием вручает себя Ему. Мы не делаем ничего, а сколько делает для нас Бог! Со сколькой любовью и щедростью Он дает нам все! Разве есть что-то такое, что будет Богу не под силу?
Экзамены.
Сегодня пришло время отделения овец от козлищ, то есть верующих людей от неверую щих. Позже для нас придет время сдачи духовных экзаменов. Мы подвергнемся и гонениям за нашу веру, и тогда станет видно, где золото, а где – то, что просто блестит.
Юношеский возраст.
Лукавый использует юношеский возраст, в котором к тому же бунтует плоть человека, и старается разложить молодых в этот нелегкий период, который они переживают. Их разум еще незрел, они весьма неопытны и совсем не имеют духовных сбережений. Поэтому юный, находящийся в этом критическом возрасте, должен чувствовать, что ему постоянно необходимы советы старших.
Эти советы нужны ему для того, чтобы не поскользнуться на сладкой горке мирского падения, которое угрожает тем, что будет впоследствии наполнять его душу тревогой и навеки удалит ее от Бога.
Язык.
Слово смиренного человека, основанное на его личном опыте и с болью рождающееся из глубин его сердца, имеет цену намного большую, чем куча красивых слов, которые одно за другим соскакивают с отточенного учением языка [образованного] человека. Этот язык не извещает души людей, потому что он – плоть, а не огненный язык Святой Пятидесятницы.
https://www.pravoslavie.ru/smi/54824.htm
Назад в раздел
«Да что вы там вообще вытворяете? Строите из себя подвижников!..»
По состоянию здоровья через пару лет монах Паисий вернулся с Синая на Афон, на этот раз поселившись в Иверском скиту – каливе святых Архангелов. Здесь произошел следующий показательный случай. Вскоре старец, как и всюду прежде, запросился на безмолвие. Подошел за благословением к одному из соборных старцев Иверского монастыря, чтобы ему разрешили построить в облюбованном овраге небольшую уединенную каливку, а тот поднял крик: «Да что вы там вообще вытворяете? Строите из себя подвижников!..» Той же ночью этому старцу явился покровитель Иверского скита – Предтеча Иоанн и стал его бить. В ужасе старец вскочил и побежал в храм, где в это время шла служба. Он даже просил прервать Богослужение и, едва дождавшись его окончания, рассказал братии, что с ним произошло. В итоге не только благословил постройку каливки, но и выделил мулов со стройматериалами.
Потом, по смерти своего русского духовника отца Тихона, старец Паисий жил 11 лет в его келии Честнаго Креста и после перешел в келию Панагуда, где совершал свое старческое служение и стал известен на весь православный мир.
Показательно, что все эти скитания, которые современниками могли вменяться отцу Паисию в гордыню, «невозможность ужиться на месте» и даже в прелесть, особенно его прошения на безмолвие, на самом деле были не только результатом подвижнического рвения монаха, но и, как нам теперь известно, исполнением воли Божией. А это и есть цель жизни христианина на земле.
Подготовила Ольга Орлова
Господь смиряет старца Паисия Святогорца
Но главным уроком смирения (если так можно сказать) для старца Паисия была сама жизнь — вернее, собственная известность. К нему вереницей шли паломники….
В молодости мечтой святого было отшельничество и безмолвие — та форма монашеского делания, когда инок уединяется в пещеру или пустыню и всего себя посвящает Богу и молитве.
Однако отшельничество для него оказалось возможно только, по сути, во время непродолжительного пребывания на горе Синай. Затем Господь явно направлял преподобного в другую сторону, показывая: твое призвание — это служение людям, а не пустыня.
Сначала по состоянию здоровья Паисий должен был покинуть Синай и вернуться на Афон. Затем на самом Афоне срывались любые попытки уйти «в затвор». Вплоть до того, что в назначенное время не приплывал лодочник, с которым старец Паисий договаривался об отплытии. Или же ему были недвусмысленные видения.
В какой-то момент Паисий Святогорец понял: идти наперекор Воле Божией смысла нет — все равно не выйдет. Сам святой вспоминает: смириться с этим было очень тяжело.
Преподобный Паисий в окружении паломников
Наверное, именно смирение с этим, а не многочасовые молитвенные стояния и строгие посты — самый главный его подвиг. И еще это напоминание, о чем так часто указывают святые: любая святость начинается со смирения. Подвиги без смирения прийти могут, а святость — нет.
«Не трудитесь над стяжанием любви, молитвы и добродетелей. Ваши усилия будут бесплотными, ибо Господь не будет помогать вам, пока у вас нет смирения. Но это потому только, что если Он поможет вам достичь преуспеяния, вы вскоре повредитесь из-за гордости. Бог ждет от нас только смирения, а все остальное — непосредственный результат Божией благодати, которую привлекает смиренный человек своим мирным и добрым расположением», — говорил старец Паисий.
