Иеродиакон Илиодор: «На том свете первый вопрос будет: ‟Был ли ты на земле человеком?”»

Илиодор (Гайриянц)
(1947 — 2020), иеродиакон Родился 23 июня 1947 года в городе Баку. Святое Крещение принял в августе того же года с именем Георгий в честь великомученика Георгия Победоносца.

В 1966-1969 годах проходил срочную службу в войсках противовоздушной обороны в городе Гвардейске Калининградской области.

Получил высшее экономическое образование в Московском Всероссийском заочном финансово-экономическом институте.

С 1989 года нёс послушания в Оптиной пустыни.

28 августа 1990 года принял иноческий постриг с именем Феофил в честь одного из сорока Севастийских мучеников от архимандрита Евлогия (Смирнова).

4 декабря 1990 года был рукоположен сан иеродиакона патриархом Алексием II.

7 апреля 1994 года был пострижен в монашество с наречением имени в честь мученика Илиодора Магидского во Введенском соборе Оптиной пустыни архимандритом Венедиктом (Пеньковым).

Организовывал крестные ходы. Благодаря его молитвам и трудам был построен не один храм: в частности, он покровительствовал Успенскому храму в селе Озёрском (Подборки) и его восстановлению после пожара. Был соратником отца Илия (Ноздрина), которого сопровождал почти во всех поездках. Помогал всем без исключения, кто бы к нему ни обратился. К концу земной жизни считался одним из самых известных иеродиаконов России; не просто знаменитым монахом, но и помощником, подвижником и духовным отцом.

Последние недели земной жизни провёл в больнице — коронавирус обострил хронические заболевания. Скончался ранним утром 26 октября 2020 года, на 74-м году жизни.

Оценки

«Отец Илиодор никогда не оставался равнодушным, если знал, что у человека беда. Помогал любому, не было никакой грани. Все нуждающиеся бежали к нему, знали, что откликнется, поможет. Около него всегда была толпа людей, которые любили и надеялись на него. У отца Илиодора всегда под мантией были сумочки, в которых он носил гостинцы. Когда к нему подходили, то всегда раздавал, никто не уходил без подарка
» [1].

«Чтобы не спать, он всю ночь что-то делал. Бывало, не выдерживал без сна: братья рассказывали, что приходя на полуночницу в храм, наблюдали, что батюшка во время поклона засыпал. Но всегда занимался самоуничижением, не давал себе расслабиться

» [1].

«Никогда не было случая, чтобы он не помог тому, кто нуждался. У него телефон просто не умолкал. Всегда жил всеми. Я бывал с ним в братской трапезной. Ел он очень мало, зато других кормить старался до отвала. Заботился, ну как мать о нас, чадах. […] А как он музицировал, как играл!.. У отца Дмитрия дома есть пианино, и батюшка, когда приходил к нему в гости, то всегда садился за инструмент и играл

» [2].

На 74 году жизни почил иеродиакон Илиодор

27 Октябрь 2020

26 октября 2022 года, в день празднования Иверской иконы Божией Матери, на 74-м году жизни отошел ко Господу иеродиакон Илиодор (Гайриянц), насельник Введенского ставропигиального мужского монастыря Оптина пустынь.

Отец Илиодор родился 23 июня 1947 года в Баку. Святое Крещение принял в августе 1947 года с именем Георгий в честь святого великомученика Георгия Победоносца.

С 1966 по 1969 гг. проходил срочную службу в войсках противовоздушной обороны в г. Гвардейск Калининградской области.

Получил высшее экономическое образование в московском Всероссийском заочном финансово-экономическом институте.

В монастыре Оптина пустынь нес послушания с 1989 года. Иноческий постриг с именем Феофил в честь одного из сорока Севастийских мучеников принял 28 августа 1990 года от архимандрита Евлогия (Смирнова † 22.07.2020).

Монашеский постриг будущего иеродиакона Илиодора совершил 7 апреля 1994 года во Введенском соборе архимандрит Венедикт (Пеньков † 22.01.2018). Отец Илиодор был пострижен в честь мученика Илиодора (память 2 декабря).

4 декабря 1990 года Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II был рукоположен сан иеродиакона.

В 1992 году получил право ношения двойного ораря.

В среду, 28 октября 2022 года, после поздней Литургии состоится отпевание в Казанском храме.

***«Первый человек, которого я встретил в Оптиной» – часто можно услышать об отце Илиодоре от тех, кто в эти дни с любовью молятся, чтобы Господь принял его душу в селениях праведных.

Самой востребованной в наше время и, возможно, самой редкой, стала добродетель милосердия. Может быть, именно поэтому так запоминаются люди, стяжавшие ее при жизни. Несомненно, одним из них был иеродиакон Илиодор. Те, кто приезжал в Оптину, конечно же, хотели приобщиться оптинскому духу – духу старчества, молитвы, милосердия и сострадания – почувствовать благодатную помощь монастырских святынь, дать уставшей от бурь житейского моря человеческой душе то, в чем она больше всего нуждается. Даже если сам человек еще не вполне осознавал эту потребность. И, словно откликаясь на сердечный запрос, появлялся перед паломниками отец Илиодор. В годы, когда еще не так развиты были экскурсионная и паломническая службы монастыря, он рассказывал приезжавшим об Оптиной и ее старцах, показывал, где находятся их мощи, выслушивал и утешал людей, предлагал вместе помолиться, помогал получить духовный совет тем, кто в нем нуждался. Многие помнят его «бездонные» карманы, где умещалось столько яблок, конфет, игрушек, что хватало на всех, с кем он встречался. Никто не уходил от него неутешенным. Для многих людей монастырь Оптина пустынь начался с общения с отцом Илиодором и навсегда остался духовной родиной. Именно эта первая встреча стала для них отправной точкой пути к Богу.

А в повседневной жизни окружающим казалось, что отец Илиодор участвует вообще во всех добрых делах, которые только можно себе представить. Насельники монастыря с благодарностью вспоминают, как он старался помогать больным и немощным, трудники – его шоколадки и апельсины, которых, наверное, поначалу все же не хватает мирским людям, приехавшим в монастырь на послушания. Он вдохновлял благотворителей жертвовать средства на строящиеся храмы, помогал детским домам, богадельням, православной гимназии, многодетным и малоимущим… Его щедрая душа отдавала все, что имела, – силы, время, средства, – все, что сама по молитвам получала в избытке от Господа и Царицы Небесной в ответ на подвижническую жизнь и искреннюю молитву.

Братия и те, кто часто приезжал в монастырь, знали, как иеродиакон Илиодор любил молиться. Ежедневно после вечерней службы батюшка вместе с прихожанами и паломниками пел акафист Царице Небесной, участвовал в молебнах старцам и преподобному Амвросию Оптинскому, часто его можно было встретить в часовне на месте погребения убиенных оптинских братий – иеромонаха Василия, иноков Трофима и Ферапонта. А после молитвы он всегда старался сказать людям что-то душеполезное. Запомнилось впечатление одной паломницы, которая рассказывала о том, как отец Илиодор воскликнул, отвечая на чью-то реплику: «Как же не стыдно женщине в 60 лет говорить «я не знаю, как молиться». А кто же знает тогда? У батюшки Илия прóсите молитв, чтобы у самих было время телевизор посмотреть?.. А разве святые смотрели телевизор?! Или батюшка Илий смотрит разве?!»

Источник

Нравится

• < Назад
• Вперёд >

Использованные материалы

• «Он чувствовал, когда человеку плохо, и приходил сам». Монахи и миряне вспоминают иеродиакона Оптиной пустыни Илиодора Гайриянца // газета Козельск
  , 26 октября 2022:

[1] Свидетельство игумена Михаил, наместника пустыни Спаса Нерукотворного села Клыково, цит. по ст. «Он чувствовал, когда человеку плохо, и приходил сам». Монахи и миряне вспоминают иеродиакона Оптиной пустыни Илиодора Гайриянца // газета Козельск

, 26 октября 2022,

[2] Свидетельство Самуила, духовного чада иеродиакона Илиодора, руководителя социального благотворительного фонда «Покров», цит. по ст. «Он чувствовал, когда человеку плохо, и приходил сам». Монахи и миряне вспоминают иеродиакона Оптиной пустыни Илиодора Гайриянца // газета Козельск

, 26 октября 2022,

Иеродиакон Илиодор: «На том свете первый вопрос будет: ‟Был ли ты на земле человеком?”»

«Радуйся, благая Вратарнице, двери райския верным отверзающая!» – кто не помнит его раскатистых напевов. Рядом с ним распевались даже самые непевучие. И потом еще долго после акафистов, везде и всюду инициируемых отцом Илиодором, душа пела и ликовала.

Это апостол такого радостного, трезвонящего этим благовестием, главного человеческого счастья – быть с Богом, под Покровом Пресвятой Богородицы. Вот на Иверскую Вратарницу Божия Матерь и впустила его в райские обители. Как и 40 дней приходятся на Введение во храм Пресвятой Богородицы – престольный праздник Введенской Оптиной пустыни.

Отец Илиодор завещал нам: «Всем надо обязательно использовать то время, которое Господь отпускает каждому человеку: 24 часа в сутки!» В том числе и на отдых. Публикуем его слово, записанное некогда за чашкой чая.

Когда человеку хорошо?

Часто человек долго ищет себя. Так и я бродил по жизни лет до 40: туда ткнусь, сюда… А потом Господь привел в лавру. И я всё понял! Ну, раз понял, – всё, вперед! Так я и принял монашество. Остался там, в обители. Стал молиться, как полагается. Вот тут и стали открываться тайны да премудрости нашего бытия, отношений с Богом. Вся наша жизнь – в руках у Бога. Наладить отношения с Богом – вот и все, что нам надо. Все остальное приложится (ср. Мф. 6, 33).

Над умными есть разумные, над разумными есть мудрые, над мудрыми есть премудрые, а над премудрыми – святая простота. Но это уже высший пилотаж. У Бога-то вообще всё просто. «Где просто, там ангелов со сто, где мудрено, там ни одного», – как батюшка Амвросий наш Оптинский говорил. Это мы, люди, сами всё себе усложняем. «Креста для человека Бог не творит. И как ни тяжек бывает у иного человека крест, который несет он в жизни, а все же дерево, из которого он сделан, всегда вырастает на почве его сердца», – наставлял, и, показывая на сердце, добавит: «Древо при исходищах вод, бурлят там воды», – то есть, значит, страсти. От этого и все наши беды.

А что такое святость? Внешне это люди скромные, простые, добрые, доступные, непосредственные, доброжелательные, незлобивые. Если человек ни на кого не озлобляется, это уже, считай, что святой. Если никого не судит, не осуждает. «Жить – не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать, и всем мое почтение», – кто этих слов батюшки Амвросия не знает? Не ищи себе ни чести, ни славы. А сам ко всем будь снисходителен, внимателен. Всех люби… Да просто начни так поступать, и будешь уже мир в душе иметь. Если нет в тебе любви, так ты делай дела любви, хотя бы и без любви, а Бог уже, видя твое желание и страдание, даст любовь твоему сердцу, – как оптинские старцы наставляют.

Ведь когда человеку хорошо? Не когда его любят, а когда он сам любит. Тогда ему всё хорошо: и погода прекрасная, и люди вокруг все такие замечательные собрались… А когда он не любит, всё ему не так, тяжело, невмоготу. Господь потому и дает заповедь: «Да любите [же] друг друга» (Ин. 13, 34).

Без любви ничто не имеет смысла

Говорят: мир погибнет, когда иссякнет любовь. Без любви никак. Почему разрушится мир? Потому что без любви ничто не имеет смысла. Если любви нет, то многие бедствия могут начаться, чтобы хотя бы чуть-чуть привести в чувство людей. Все – в воле Божией. Бывали и пророчества, а если люди каялись, – Господь менял решение. Нашлось бы на Содом и Гоморру 10 праведников, по пять на каждый город хотя бы, тех, кто просто каялся, – не уничтожил бы Бог эти города (Быт. 18, 32)!

Надо всем нам обязательно использовать то время, которое Господь отпускает каждому человеку, а именно: 24 часа в сутки! Ровно столько дается и Патриарху, и любому. Вот как ты распорядишься, так оно и будет. Как говорят в народе: каждый человек – строитель своего счастья и несчастья. Надо так, чтобы не обстоятельства им располагали, а чтобы он руководил обстоятельствами. А то начинается: привычка – вторая натура, жена – дура… Это всё отговорки.

У человека три основные обязанности: если он семейный, – семья. Потом работа – без работы мужику нельзя, у женщин – свои хлопоты: дети, дом. И третье – Церковь. То есть Церковь, конечно, должна быть в приоритете. Когда Бог на первом месте – все остальное на своем. Но это же надо, чтобы человек еще дозрел до этого. А то у многих и семья-то из поля зрения выпадает… «А вот, он все работает, работает, а мы его дома не видим», – то и дело со всех сторон. И кому она нужна тогда, такая жизнь?

Отдыхать надо, потому что Господь заповедал и Своим примером освятил не только шесть дней труда, но и седьмой – отдыха (про это у святителя Николая Сербского хорошо написано). Заповеди надо исполнять. Но и отдых – тоже не самоцель, как думают некоторые. Сейчас много перекосов: то трудоголизм, то прожигание жизни…Это от бессмыслицы. Потому что если в жизни нет любви, она действительно лишена смысла.

С людей невоцерковленных какой спрос? Они не понимают сути жизни. А вот когда христиане отдаляются от Церкви – вот это уже беда. «Раб, ведевый волю господина своего, и не уготовав, ни сотворив по воли его, биен будет много» (Лк. 12, 47). И как ведь только не оправдывают себя: «Да мы, мол, тогда не могли, а то, что сейчас опоздали, это ничего… Господь простит». А потом – болячки, скорби.

Жить, чтобы подготовиться к вечности

«В скорбях помолишься Богу, и отойдут, а болезни и палкой не отгонишь», – преподобный Амвросий говорил. Исцеление часто для укрепления в вере дается. Знаю такую Надежду. Она сама из Финляндии. Заболела саркомой. Ей врачи дали: месяц-два доживать. Она продала все, что имела, и поехала по святым местам. Молилась у мощей, прикладывалась к святыням, чудотворным образам, стала вести христианский образ жизни, помогать другим, исповедовалась, причащалась, соборовалась. Потом этим маслом после соборования, не ленилась, помазывалась ежедневно, и другими маслицами, освященными у святых мощей, икон. Святую воду пила, без просфорки день не начинала, в источниках святых окуналась. Стала верующим человеком. Ей уже не до скепсиса было: мол, зачем все это надо… А врачи поверить не могли:

– Где же вы лечитесь?

– А у меня святое масло, святая вода, просфорочки… – вот так прямо и отвечала.

– Да?! Ну-у… – переглядывались медики.

Но она прожила еще 12 лет! И ей этой дюжины еще отпущенных лет хватило, чтобы подготовиться к вечности. Ушла она уже очень просто и легко из этого мира. Спастись, как говорил преподобный Амвросий, нетрудно, но премудро. Хуже, когда болезни уже верующим посылаются…

Неужели Бог не остановит?

Чего только не накуролесит человек в жизни. А к Богу обратиться – ну, никак! А все по гордости. Ну, как же? Это все советская власть так человека извратила. А когда такие безбожники и сейчас во власть пролезут, – караул!

Вон Зюганова послушайте: я вам то дам, я вам это обеспечу… А кто ты, собственно, такой?! Ты, что ли, природные ресурсы создал? Мы уже знаем, проходили, что и как вы умеете обещать: светлое будущее и пр. Так дали, что аж до сих пор икается. Завтра вынесут любого такого обещателя вперед ногами, вот и все твои раздачи даров. Видел мир таких: и Гитлера, и Сталина, и Ленина… и нет никого их.

А Бог есть, был и будет, – вот и вся аксиома. Он – Единый Вседержитель.

А человека власть портит, слаб человек. Вон у оптинских старцев надо брать пример: какие они всегда были кроткие. Их и сильные мира сего слушались, а старцы сами смиренными оставались. А коммунисты оптинских старцев «врагами народа» объявили. А кто в итоге-то врагом оказался?

У нас, как ни крути, ни верти, – пока мы не осудим все то зло, которое в стране в XX веке происходило, все эти преступления коммуняк перед народом, пока мы не снимем всех этих идолов по стране с пьедесталов, не уберем имена палачей-террористов с названий улиц, площадей, метро, библиотек и пр., – какое нам возрождение? А сейчас что – машина не машина, курорт не курорт… Куда мы катимся? Неужели Бог не остановит? Так же долго продолжаться не будет. Такое же уже было – перед революцией. С ее еще наследием не разобрались…

По земле Божией ходят, воздухом Божиим дышат, солнцем Божиим греются… А прославляют этого идола? Его трупу в Мавзолее поклоняться ходят, венки возлагают? «А вот, мне пенсию…». Какую тебе пенсию, если этот ваш кумир миллионы человек сгноил? Какую тебе пенсию, их кровью политую?

Начинают еще защищать эту идеологию. «Ты хоть знаешь, что такое коммунизм в действии?» – спрашиваю упитанного такого господина, хорошо одетого. «Светлое будущее», – отвечает. И не стыдно еще ему.

У нас же по-мирному. Ну, не верит человек в Бога и не верит. Не дано ему. Что с него возьмешь? Это как, бывало, спросишь у коммуниста: «Ты не веришь в Бога?» – «Не верю». – «Ты коммунист?» – «Да, коммунист». – «Ну, дай Бог тебе 1000 лет здоровья. А я верую».

Ну, казалось бы, и что дальше? Так ведь нет: сам не верю – и из тебя веру выбью. Будешь верить, тебя наш Феликс Эдмундович расстреляет. Ты – «враг народа».

«Ну, хорошо, – помню, спрашиваю у коммунистов, – вы веруете?» – «Мы не веруем, у нас свои идеалы». – «Да-да, конечно. Вера – это свободный выбор человека. Вот, надо заставлять веровать детей в Бога?» – «Нет». – «И взрослых?» – «Нет, конечно». – «А вот, заставлять не веровать можно?!» Смотрю, краснеют… «Ах ты какой, – думаю, – Бога нет, а ты, значит, есть, да?» С ними разговаривать бесполезно.

Любить всех и каждого

Мы, христиане, всегда должны оставаться, по образу Христову, непоколебимыми. Что бы с Господом ни делали, как бы ни предавали Его, ни издевались над Ним, Он продолжал любить всех и каждого. А виноватые понесут наказание. Сами же себя и наказывают. А мы не должны отвечать на зло злом. Даже больше того, призваны жалеть этих бедолаг. Главного-то им не досталось. Все новомученики, над которыми изгалялись и которых расстреливали, молились за палачей: «Не ведают, что творят» (Лк. 23, 34).

Даже Царь Николай просил: передайте, чтобы никому за меня не мстили… «Он всех простил и за всех молится, и чтобы не мстили за себя, и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет ещё сильнее, но что не зло победит зло, а только любовь…» – Великая княжна Ольга передавала… Вот это высота! А вся эта злость, ненависть – это все, конечно, болезнь. Если человек отрицает Бога, не видит солнышка, не любуется красотой неба, природы, нет у него родственных чувств, нежности по отношению пусть и к чужим, но детям… Коммунисты же и детей без родителей оставляли, или выгоняли всех на мороз, или увозили в Сибирь без вещей, без съестных припасов. Женщин с грудными детьми на руках, стариков прямо так на пустыре каком-нибудь высаживали… Если у человека даже сострадания нет, то какой же это человек? Хуже скота.

Все-таки и хищники пожалеть умеют. Сколько известно случаев, когда даже волчицы выхаживают детенышей какого-то другого вида животных, спасают, вылизывают, кормят своим молоком. Что тут скажешь про тех, для кого законы всего сущего недействительны? Эти люди уже при жизни мертвы. Таких только пожалеть и можно. Святые, старцы молились о них.

Великая княгиня Елизавета Феодоровна ходила, перевязывала. Ходила по подворотням, специально разыскивала их… Кто сейчас из девушек светских да состоявшихся в карьерном плане модниц на такое способен? Длина ресниц, длина ногтей… Хотя есть, конечно, и сегодня подвижницы, в той же больнице Святителя Алексия. Есть крестоносицы.

Безнадежных и готовых только так отсюда забирают

Помните, как преподобный Макарий послал вперед своего ученика? Тот встретил жреца, отчитал его как следует, язычник избил этого витийствующего неофита. А следом старец шел да пожалел этого заблудшего… Поприветствовал трудолюбивца, тот и умилился. Признался, что побил только что назвавшего его «демоном»… Тут святой Макарий и увидел своего ученика…

Все равно все мы, люди, – творения Божии. Если Господь длит еще чью-то жизнь, значит, и для этого человека еще не закрыта возможность спасения. Всех безнадежных или уже готовых (если у них нет тут особого поручения) только так отсюда забирают. Вся наша жизнь – в руках Божиих.

Все мы – человеки. Так и надо по-человечески относиться друг к другу. Это принцип сосуществования. Хотя бы так строить общество. Не обманывать, не воровать, не убивать друг друга – это же общечеловеческая этика. Да и Господь же все просто изложил: чего ты не желаешь себе, не делай другому – вот и всё (Мф. 7, 12). Любить всех – это уж для совершенных.

Но мы, христиане, и призваны к совершенству (ср. Мф. 5, 48). Мы – «свет мира» (Мф. 5, 14). Как солнышко светит на всех, невзирая, добрый он, злой, – там и мы должны стараться всем делать добро. Молиться вместе с инославными, иноверцами мы не можем: это преступление против веры, а вот делать добро всем – и можем, и должны: и мусульманам, и католикам, и иудеям, и атеистам, и коммунистам. Относиться ко всем просто по-человечески.

Рождение в вечность и первый крик души

Когда на тот свет каждый из нас попадает, там первый вопрос такой будет: был ли ты на земле человеком? «Первая заповедь – будь человеком». Вот по ней нас и будут спрашивать прежде всего, мне так кажется. Когда душа попадает в область вечности, она видит Творца, и первое, что у нее вырывается: «Господи, помилуй!» Веровал ты там при жизни, не веровал, просто вопишь ко Христу… Ребенок, когда рождается, у него самопроизвольно вырывается крик, – он кричит! Вот точно также и душа, а она – христианка.

И вот она орёт-надрывается: «Господи, помилуй!» А в ответ – это все изложено в Евангелии: а ты миловал других? Напоил, накормил, приютил, посетил, помог в беде? Даже если ты самарянин, – веруешь там как-то неправильно, – но это-то ты мог сделать?

Так, и в Великую Отечественную войну, допустим, мусульманин, рискуя собою, с поля боя товарищей вытаскивает одного за другим, пополз за следующим и сам подорвался. Он, что, «не за други своя» умер? Заповедь не исполнил? А если ты православный, да тебе благословения подождать в какой-нибудь экстренной ситуации надо было… Кто из вас на поверку оказался христианин?

Господь с нас будет спрашивать в первую очередь ЧЕ-ЛО-ВЕЧ-НОСТЬ. На втором месте будет уже вопрос веры. Он тоже будет. Но на первом будет: человечность. Почему? Потому что мы – человеки.

Вот, смотрите, бывает, собака подошла: «Аррррр» – «Стой там». Она покушала, всё не съест, и отошла. А потом подходит другая собачка, тоже кушает, но и не более того, что может съесть: свое набрала и отходит. Это у собак. А человек, который знает, что у него есть, он не голодный: у него и на сегодня, и на завтра, и на десятилетия вперед… А он все хапает и хапает, гребет и гребет под себя. Все же тоже в Евангелие написано: «Безумне! в сию нощь душу твою истяжут от тебе: а яже уготовал ecu, кому будут?» (Лк. 12, 20).

Даже в жизни одного человека всякие катаклизмы происходят: сейчас ты на гребне волны, а в следующий момент что с тобой? А ты о других думал, когда у тебя самого всего было в достатке? Сегодня штиль, а завтра буря…

Сказок, что ли, люди не читают? Историю не знают?

Надо вернуться к традиционному укладу. Когда в семье лад, не нужен и клад. Женщину надо поставить на свое место. По сколько раньше детей рожали? Да потому что смирение было. А большевики со своей эмансипацией развратили женщин. И началось: «Не хочу быть столбовою дворянкой, а хочу быть вольною царицей…» – «Не хочу быть вольною царицей, хочу быть владычицей морскою…». Всё мужиков за золотыми рыбками гоняют?

Вот, женщина спасется чадородием (ср. 1 Тим. 2, 15). И где они, эти чада?

Это всё звенья одной цепи: безбожие ведет к вымиранию. Кто первый в истории человечества легализировал аборты? Ленин. В нашей стране. Нация теперь вымирает, а ему почести воздают?

Это же все с тех же послереволюционных лет: «долой стыд» и всё такое. Бога нет, делай, что хочешь. На той «женись», разонравилась – на этой, там третья подрастет. Однополые извращения. Свобода же, всё можно. Гуляй Вася.

«Что, на тебя мама кричит? Папа что-то не так сказал? Ты звони. Всегда твоя – ювенальная юстиция». Павлики Морозовы – мы же это уже проходили!

Сказок, что ли, люди не читают? Историю не знают? Если уж не до Евангелия им, то хотя бы что-то должны знать? Стихи какие-нибудь:

Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха: – Что такое хорошо? И что такое плохо?

Ну, какое-то же представление должно быть о добре и зле? Это как на зону придешь, а там зэки: «Ой, а нас никаким заповедям не учили… В Церковь мы не ходили…» – «Ну, и что теперь? – спрашиваю. – Надо было воровать? Убивать? За что сидишь?» Тут уж смотрят, разговор так прямо пошел, не увиливают: «За преступления», – отвечают. «И чего ты его совершал? Потому что Евангелия у тебя не было?!» Молчат, моргают. «Человек ты или кто? Совесть же у тебя есть?» Кивает.

«Да у нас всё прекрасно! Слава Богу! А вот у вас как там, в миру-то?..»

Безбожная идеология, конечно, порождает преступность, – тут и говорить нечего. Царя убили, а это глава народа. Церковь разоряли, а это – душа народа. Отрубили голову, душу вон – вот тело и смердит. Всё так. Поэтому мне смешно, когда спрашивают: «А почему вы оставили мир и ушли в монастырь?» А что, думаю, я там оставил-то? Тоска и печаль. Смотреть без слез нельзя: «Саша! Вася. Здорово! Ты чё?» – «Я ничё. А ты чё?» – «Я тоже ничё». – «Ну, давай!» – «Ну, давай!» – «Алё, Маша, привет! А ты чё?» – «Я ничё». – «Я тоже ничё». – «Ну, давай!» – «Ну, давай!» И так по сто первому разу? Кино, вино, домино? Мат-перемат. Тоска и печаль… Я их всех, в миру, «мучениками» называю.

В монастырь пришел, и всё у тебя нормально. «Ба-тю-шка! Как у вас там?» – «Да у нас всё прекрасно! Слава Богу! А вот у вас как там, в миру-то?..» – «Ой, мы приехали к вам в Оптину. Только на два дня. Сейчас вот уже уезжаем. Надо срочно вещи собирать. Бежать уже. Как у вас тут хорошо в Оптиной. Как хорошо…» – «Ну, оставайтесь». – «Не-не-не, спешим. У нас дела». Да знаю я ваши дела! Уедете: дела-дела, – а потом возвращаетесь с глазами по блюдечку: во де-ла… – не приведи, Господи!

Дай Бог покаяние.

Архидиакон Илиодор (Гариянц) Записала Ольга Орлова

26 октября 2022 г.

Православие.ru

Если тебя кто-то любит, можно жить дальше

Памяти иеродиакона Илиодора (Гайриянца)

В этом году на Введение во храм Пресвятой Богородицы в Оптиной пустыни не только отмечали престольный праздник, но и сугубо поминали недавно преставившегося ко Господу ее насельника – иеродиакона Илиодора (Гайриянца). 30 лет назад в этот день приснопоминаемый Святейший Патриарх Алексий II рукоположил его там в диаконы. Так что на 40-й день кончины душа этого монаха предстала пред Господом именно в ту дату церковного календаря, когда посвятила себя на служение Его Церкви. Вспоминали отца Илиодора и в Сретенском монастыре – сотрудница семинарской библиотеки матушка Любовь Вячеславовна Шевчук и ее дети. Один из ее сыновей, Иоанн, – послушник обители, другой, Николай, – учится в Сретенской семинарии.

«Он был нам мать. Причем нам всем»

Матушка Любовь:

– Отец Илиодор, когда мы еще только с ним познакомились, был просто костер любви. Любви, сжигающей прежде всего его. Потом он научился быть посдержанней – этот вулкан в нем точно поутих немножко. Это было хорошо. Дало прежде всего ему больше внутренней свободы. Иначе же он был такой отзывчивый, что им могли и злонамеренно пользоваться. Доверчивый, как ребенок. Ему даже в голову не приходило, что его может кто-то обмануть.

Помню, как-то мужа моего перед отцом Илиодором оклеветали, а сам он был настолько прям и горяч, что ничего не мог такого в душе прятать, таить обиду: только Алексей на порог, а тот ему сразу всё и высказал… Тот стоит – вообще понять не может, что к чему.

А отец Илиодор всё больше и больше расходится… Тут уже и отец Андрей Николаев на шум к домику подбежал, а он был такой огромнейший – их потом всю семью с матушкой Ксенией и их детишками убьют и сожгут… А тогда отец Андрей потоптался… И решил, что лучше не встревать: нет даже у него сил перебороть это пламя. Стоит молится. Прислушался: а тишина! Глядь: пошли в обнимку – акафист Божией Матери читать.

Мне потом отец Андрей так и сказал:

– Знаешь, если есть на свете хотя бы один человек, который вас так, как отец Илиодор, любит… Жизнь за это можно отдать!

Отец Илиодор умел любить преданно, глубоко, как-то по-родственному. У Вани недавно спросили:

– А он вам кто был?

Сын даже растерялся:

– Это друг нашей семьи. Очень близкий нам человек. Мы, дети, с самых малых лет знали: есть отец Илиодор, и этим всё сказано. Он папе с мамой помогает… – а потом вдруг обобщил: – Он был нам мать. Причем нам всем.

Это правда.

Илиодоровы рясы с архиерейского плеча и подрясничек, вовремя появившийся

В Оптиной. За отцом Илиодором Ваня Шевчук, справа от отца Илиодора – отец Антоний Когда мужа, например, рукоположили в диакона, мы тогда и купить-то ничего не могли. Даже на подрясник не было средств. Ему знакомый иеромонах из Ниловой пустыни свой послушнический подрясничек передал, а тот Алексею мал: рукава короткие, подол, как подстреленный, грудь нараспашку. Приезжает он в Оптину, идет – сам не свой: но зато в подряснике же! Встречает его отец Илиодор…
– О! Но-о-рмально! – уставился на него, повертел его еще так-сяк. – Ты чего как клоун?!

– ?

– Пойдем!

Приводит отца в келью.

– Чаек давай попьем, что ли… – а сам отец Илиодор молится, что-то прикидывает, соображает… Так-то он обычно был всецело с собеседником.

Тук-тук в дверь. Матушка-швея на пороге нарисовалась – и протягивает:

– Заказывали?

Отец Илиодор подскочил, принарядился проворно, счастливый такой!

– Самое то, спасибо! – улыбается ей в ответ.

Та вся от радости просто раскраснелась. Он еще и нарочито подальше вешает обновку в шкаф: мол, для особых случаев – «Такой подрясничек на славу получился!»

Он еще что-то и вручит всегда человеку – с пустыми руками не отпускал. Только дверь захлопнулась:

– Давай примеряй! – тут же рванул к шкафчику отец Илиодор.

– Да ты что?! – стал упираться наш батя. – Как это «примеряй»? Вам пошили!

– Примеряй! – говорю, – навис над ним хозяин кельи.

– Да, ну…

– Это ты что, монашескую руку, что ли, отталкиваешь? Через монаха это тебе Сам Бог подает!!!

«Примеряй подрясник! – навис над мужем отец Илиодор. – Через монаха это тебе Сам Бог подает!!!»

Отец нырнул в этот подрясник и – о, чудо: и длина в самый раз, и рукава на месте.

– Ну а мне-то на что подрясник новый? – уверяет его отец Илиодор. – Я монах, на мне истлеть всё должно. Куда мне там новые подряснички! Красоваться, что ли?! Еще рясу тебе надо! Так… – уже роется опять в шкафу, раз – и что-то черное опять метнулось. – Вот, архиерей мне подарил. Давай надевай!

Вот так первый в пору подрясник и первая ряса с архиерейского плеча у нашего отца – Илиодоровы были. Также и скуфейки все отец Илиодор поставлял.

Материнские посылки и пирог на Крещение

В Оптиной. Крайний справа отец Илиодор, слева – Коля Шевчук А время тогда было нищета нищетой. Вплоть до маек и порток отец Илиодор всё Алексею раздобывал. Где какую обувку теплую увидит его размера – вспомнит, как тот переминался с ноги на ногу, согреваясь, – тут же припасет, отложит. Передаст через кого-то. Открываем коробку: новые ботинки, а внутри в одном – еще и носки с щеточкой, а в другом – тюбик крема для ухода за обновкой!!
Сам он был очень рачительный. И других такой бережливости и попечению ненавязчиво учил. Сказано же у аввы Дорофея, что не только к Богу и к людям, но и по отношению даже ко всякой вещи совесть свою надо хранить. Полученное из монашеских рук как священный дар и воспринимаешь. Да и сама-то посылка была, как всегда, точно матерью родной уложена – полный набор! Как мать собирает ребенка, чтобы ни в чем у него не было нужды, – вот и он точно так же.

Помню, мы приехали с прихода в Оптину на микроавтобусе. За рулем был у нас Саша такой – мужик хороший, но неверующий. И вот у него отец Илиодор спрашивает:

– Слушай, а как это ты людей везешь, а сам некрещеный, а? Ну а если авария какая-то? Разве можно так? Это как-то безответственно.

Саша слушал его, слушал. А мы там дня три были. А потом и согласился креститься. А отец Илиодор ему еще и говорит:

– А я тебе пирог испеку.

Сашу покрестили вечером, потом на следующий день на Литургии его приобщили, и тут его уже отец Илиодор с пирогом встречал. А пирог-то вкусный какой был! Саша даже прослезился.

– Мама обо мне никогда так не заботилась, – так и сказал.

А отец Илиодор и потом его прямо опекал. Просто мама.

Плоды катехизации, или Как отец Илиодор и воинствовал, когда нужно было

Помню, Алексея, мужа моего, только рукоположили в священство, приезжаем в Оптину, отец Илиодор нас встречает и тут же:

– Леш! Пошли!

А я тогда опять беременная была – двойней уже. Только куда-то в сторонку подалась, а их и след простыл. Вижу только – отец Илиодор бегом возвращается:

– О! Любань! Я тут Лешу пристроил. Сейчас 80 человек крестить будет. Пойдем поглядим!

Так скорее всего это и народ был из тех, кого отец Илиодор катехизировал! Там тогда просто сотнями люди крестились.

И вот уже ведет меня в храм при паломнической гостинице. Захожу – отец уже там готовится, у него всегда крестильный ящичек был с собой… Отец Илиодор сажает меня на стул:

– Тебе тут удобно? – спрашивает. – Молочка сейчас принесу. А котлетку хочешь?

«Какие котлеты в храме?!» – думаю.

– Да ладно тебе! – поймал он мою реакцию, да и котлеты-то в монастыре рыбные. – Сейчас молочка принесу. Еще булочки. Ой, ты, наверно, устала… Творожку тебе еще надо покушать, – и вот так обихаживает тебя, как мать.

Хотя, если требовалось, мог быть и вполне воинственным. Как-то мужик какой-то у храма матерился, так отец Илиодор, который всюду с большим крестом ходил:

– Слушай, – прогремел в его сторону, – вот сейчас как благословлю тебя… – тот сосредоточился… – а у тебя язык и отвалится! – сказал, как отрезал, отец Илиодор, и тот резко замолчал.

Как-то остановил его батюшка крестом. Не знаю, может, потом и этот детина среди его крещаемых оказался…

«Давай пять! Пошли просфоры пожрем!»

С Колей мы как-то приехали в Оптину, сложные у нас тогда были обстоятельства, и сын очень грустил. А отец Илиодор его встречает:

– О! Колян! Давай пять! Пошли просфоры пожрем! – и вот так всячески его пытается подбодрить.

Главное, чтобы уныния не было. От этого же все наши святые прежде всего и предостерегали: и батюшка Серафим Саровский, и преподобный Амвросий Оптинский.

– Ага? Пошли? – прямо в глаза заглядывает, а у самого они такие с искринкой любвеобильной. – Пошли!!

Он не то что подход к каждому человеку находил, а любовь большую имел! Она всех обнимала. Отогревала вдруг. Умиленность в нем какая-то была. Скажешь ему что-то искреннее, а он аж расцветает!

Он не то что подход к каждому человеку находил, а любовь большую имел! Она всех обнимала

Как-то раз поехал в Оптину наш знакомый священник, а я тогда не смогла поехать, а передала отцу Илиодору записочку. Так он мне звонит:

– Мы вот читали и прямо плакали. Плакали мы. Прослезились.

Он и мне как-то вдруг рассказывать начал:

– Я вот всё думал: вы приедете – Леша с Любой, а с вами не только дети, но и прихожане вокруг, и между всеми любовь, уважение, никто никого не обижает… И я тут рядом с краешку иду и горжусь всеми вами.

Вот такой он был – весь в людях растворялся. За собою ничего хорошего не замечал, всем раб (ср.: Мф. 20: 26–27). А вот за других мог порадоваться, даже погордиться.

Недавно Коле дали медаль святого равноапостольного Николая Японского. И патриаршую грамоту. И Коля мне тут обмолвился:

– Ой, мама! Медаль мне дали, а отца Илиодора нет…

Как отец Илиодор радовался, когда Коля в магистратуру Сретенской семинарии поступил! Всем ходил показывал его:

– Академист! Коля. Любин сын.

Радость дающего

Вот сейчас уже Коля об отце Илиодоре написал:

«Про отца Илиодора, конечно, можно говорить очень много. Я постараюсь обрисовать общее впечатление. Прежде всего, когда приезжал к отцу Илиодору, он непременно спрашивал, не голоден ли я. Хотя, что ему ни ответь, хоть чаем, да напоит. Часто заходили в его келью, где он набирал подарков для меня, всей моей семьи. Когда, помню, ходил с отцом Илиодором, часто носил его сумку черную, в ней обычно были конфеты, ладан, угль, распечатки с песнопением “Агни Парфене”, которые он всем раздавал. Я как-то слышал, кто-то сказал, что у отца Илиодора чувствуется особая радость – “радость дающего”, – думаю, что это точное выражение по отношению к нему.

Я мало что у него спрашивал, не просил советов. Но когда я был рядом с ним, всегда чувствовал его заботу и одновременно ощущал большой стыд. Стыд, что так мало молюсь, тружусь, когда у меня такой пример перед глазами.

Отец Илиодор обладал невероятно живой верой, у него была такая трепетность по отношению к людям! Когда он увещевал, бывало и грозно. Но это только от всецелой любви. Этого невозможно было не почувствовать. Я видел, как здоровенные огромные мужики серели и краснели, когда отец Илиодор у них спрашивал:

– Ты почему себя так ведешь? Да как ты смеешь, когда на тебя Богородица смотрит?! Вот негодяй!!!

«Ты почему себя так ведешь? Да как ты смеешь, когда на тебя Богородица смотрит?!» – распекал он. Но распекал всегда с любовью

Но распекал он всегда всех с любовью. Именно от таких нагоняев люди меняются.

С властью защищал тех, кого обижали. Считал, что надо заступиться за трудников, трудниц, монахов, – кто бы их ни притеснял. Слабый – значит, защити.

Я думаю, он оставил мне – на всю жизнь – напутствие как верить настолько живо, что никогда никого и ничего не бояться. Не бояться растратить себя – абсолютно без остатка в любви к Богу и ближнему. Он часто повторял: “Лучше износиться, чем заржаветь”».

«Мария в семье – особое благословение роду», или Двойня за послушание

Матушка Любовь:

– Мы, когда еще не знали во вторую беременность, кто родится (да я этим особо и не интересовалась никогда – веками люди полагались на волю Божию: кого Бог пошлет), и вот отец наш поехал в Оптину пустынь и сообщил там отцу Илиодору:

– Ждем прибавления. Как назвать? Ну, назови!

– Если родится сын, назовите Николаем, – отвечает (он очень почитал святителя Николая), – а если девочка, то Марией.

Как же он любил Божию Матерь! У нас в России не принято в честь Божией Матери называть детей и давать Ее имя при Крещении, хотя в Греции это возможно. Но вот отец Илиодор говорил – по крайней мере, многодетным, – что обязательно в семье должна быть Мария. Понятно, что Небесной покровительницей будет одна из святых, но все равно: «Мария в семье – особое благословение роду». Он и свою бабушку Марию всё вспоминал, говорил: «Всю нашу семью вымолила».

Отец Илиодор говорил: обязательно в семье должна быть Мария

И вот у нас двойняшки родились! Николай да Мария!

– Вот послушались так послушались! – ликовал потом отец Илиодор.

А еще он меня предупреждал: как родишь, сообщайте сразу – молиться будем. Я родила, тут же мужу:

– Телеграфируй в Оптину!

– Ты чего?! – уперся он. – В монастырь отправлять телеграмму: дети родились, всё в порядке?!… Нормально так, да? Потом как-нибудь приедем, скажем.

Так и отказался: не пойду и всё. А я первое, что сделала, когда вышла из роддома, помчалась на почту и отправила отцу Илиодору телеграмму: «Родились Коля с Машей. Просим молитв». Мне потом много народу рассказывали, как отец Илиодор носился по монастырю с этой депешей:

– Нет, ну какие послушные! Я сказал им: если мальчик, Николаем назовете, если девочка, Марией, так они взяли и Колю с Машей родили!

Монахи и монахини могут эту главку не читать

Маша еще и крестница отца Илиодора. Как-то были они у одной из монахинь, сидят за столом, а для Маши отец Илиодор (его имя так и переводится: солнечный дар) как лучик солнца, он и сам себя, кстати, «лучиком солнышка – батюшки Илия (от греч.: солнце)» называл.

А монахиня потом Машу застращала: что это она, мол, так на монаха пялится? И Маша ее сколько ни уверяла, что он ей и имя дал, и крестный папа… Та ни в какую: нельзя и всё! А тут и отец Илиодор заявился… Сел за стол, Машу рядом усадил. Конфетки ей подкладывает. Чаек подливает. Приобнял… А отец Илиодор еще и зимой обувку на босу ногу носил, так что, когда зайдет к кому в гости, – босоногий. Так он под столом и почувствовал, что у Маши ноги холодные.

– Ой! Что ножки замерзли?!! – это уж был гвоздь программы для монахини, которая не знала, куда себя деть… – Ну-ка, ставь-ка свои ножки на мою, – тут же командует, – отогреешься…

А сам он был как генератор тепла – при том что и в лютые морозы в источнике окунался.

Маша потом и призналась отцу Илиодору, как ее отчитывают за его тепло… Он был так ошарашен, что нечто вроде: будет тебе всяких дур слушать, – вырвалось у него. Накроет крылом рясы:

– Пойдем в храм Божией Матери акафист читать!

Маша рассказывает:

– Когда он читал эти акафисты – а он их служил круглосуточно, даже ночью, – и вот ты стоишь в этой зыбкой мгле и точно сама вся наполняешься светом. А как запоем все вместе хором в конце: «Царица моя преблага-а-а-а-а-я», – и будто весь мир уже этим Светом объят, точно мы в Раю уже все оказались. Причем отец Илиодор никогда не стоял на месте с поднятыми вверх глазами, он мог что-то заметить в человеке, какое-то движение души, метнуться к нему, спросить, что да как, – пока кто-то там другой, кому доверил, кондак читает. Иные и смущались: вот, мол, мы тут на акафист (в кои-то веки) собрались, а батюшка разговаривает… Но это мы вот соизволили, а для него-то – это его обычная непрестанная жизнь! Он был потрясающе органичен во время молитвы. Не скован, как те, кто этим опытом не живет. Молился от всего сердца, но и нас не покидал… Приедешь, помню, в Оптину, и после службы ждешь у солеи. Выходит батюшка из алтаря: «О! Коля с Машей приехали! Двойня! Мои…».

Когда он читал акафисты Божией Матери – а он их служил круглосуточно, даже ночью, – ты точно наполняешься светом

Боль, которую причинил не он

Матушка Любовь:

– Вот Маша стала говорить да расплакалась. Также и, когда отец Илиодор только умер, просто рыдала, написала тогда:

«Был человек… а потом не стало. И сказать хочется так много, что просто стоишь, смотришь в себя и молчишь. Закрываешься от боли. Сначала она огорошивает, пронзает быстро и сильно, плачешь по-детски в голос, содрогаясь и стесняясь. А потом кажется, что слез уже и нет. Не болит и не ноет. Но становится пусто. Представьте, что у вас в душе есть стул для человека. Он умирает, и на его место садится пустота. Очень болезненная пульсирующая тьмой пустота. И ты никак не можешь привыкнуть к ней.

Весь день в голове мысль: “он ушел, а мы остались”.

Поэтому так сильно плачем. Плачем по себе, по осиротевшим.

Хочется вскочить, убежать. И бежать долго-долго. Просто бежать. Не думая.

Или уснуть. Под теплым одеялом, накрывшись с головой. Спать до весны. До солнца.

Но ведь не спрячешься от боли. В мире ее очень много. “Боль любит, когда ее чувствуют”.

Единственная боль, которую он причинил мне, – это его смерть».

«Я в честь скита!»

Матушка Любовь:

– Они с Колей постоянно к отцу Илиодору в Оптину ездили. Встанут после Литургии, ждут у солеи. Хотя таких ждущих его вообще-то обычно много было. Подходит к ним как-то мужик какой-то:

– Ребят, а вы парень с девушкой? Или муж с женой? Или брат с сестрой?

– Брат с сестрой, – Коля отвечает.

– То-то я и смотрю: вы, как сообщающиеся сосуды, слишком хорошо друг друга понимаете. Будем знакомы, – тот протягивает руку, называя свое имя, а мои одновременно:

– Николай – Мария.

– Так вы Коля-Маша?! – чуть не подпрыгнул тот.

Кто же из близких отцу Илиодору не знал их истории!

Отец Илиодор и нашего младшего сына Ваню назвал. Сам Ваня обычно иронизирует, когда вспоминаем… Но дело было так. Меня с самого начала удивило: в тот раз с самого начала отец Илиодор вариант девочки вообще не рассматривал.

– А что? – вдруг говорит. – Вон у нас скит Иоанна Предтечи. Давай Ванькой назови.

Я потом Ванюхе, как подрос, рассказала. Теперь, когда с ребятами разговариваем, кто в честь кого назван, в память какого святого…

– Я в честь скита! – объявляет он.

Просто ЛЮБИТ – и всё!

Вот Маша поплакала, опять рассказать что-то может.

Маша рассказывает:

– У меня в подростковом возрасте были серьезные проблемы со здоровьем; отец Илиодор как узнал, так запереживал, что, не зная, как тут поучаствовать, вдруг ни с того ни с сего от переполнявших его чувств: «Пусть черешню ест!!!» – благословляет. Мы на полном серьезе стали закупаться черешней, я ее ела, но, так понимаю, дело все-таки не в черешне – это разве что нам послушание такое, а отец Илиодор молился. Хотя и я тогда именно осознанно уже, усилием, как сказано: «всей крепостью» (Мф. 22: 37), – молиться стала. Акафисты читала каждый день. Когда мне исполнилось 18 лет, всё как рукой сняло. Иногда какие-то искушения по здоровью, известно, попускаются, чтобы от чего-то человека уберечь.

(Опять плачет.)

Вот был человек, который меня любил. Ни за что-то. А просто любил. Ему не надо было доказывать, что ты хорошая, чтобы тебя он любил. Он тебя просто ЛЮБИТ – и всё!

Он просто всей своей жизнью свидетельствовал о любви

Матушка Любовь:

– Помню, у нас как-то от храма шел автобус в Троице-Сергиеву Лавру. Лето, жара. В автобусе – невыносимая духотища. Я думала: умру там. А по пути связь еще пропадает. Приезжаем уже в Сергиев посад, смотрю: у меня 12(!) пропущенных звонков. Тут же набираю:

– Где вы? Что это такое?! Куда пропали? Я места себе тут не нахожу. Что там с вами происходит?! – этот бесконечно родной голос в трубке!

У меня, разумеется, слезы на глазах. И как-то враз весь этот морок и тягота – отступают. Если тебя кто-то любит, можно жить дальше.

– К Лавре, батюшка, подъезжаем…

– Не отвечаешь. Я думал, не случилось ли что…

– Батюшка, да какая авария! Автобус большой, что там с ним случится?..

– А жара-то какая! Куда вы сорвались по такому солнцепеку?! У вас там хоть кондиционер в салоне есть?

– Нету…

Вот такой он и был – просто окружал тебя заботой. Принялся тогда молиться, чтобы жара поутихла! Представляете? Этот «Солнечный дар» умел со Своими договариваться.

Звонил он часто.

– Люб, ну как вы? Про ребят-то расскажи. А что там Машеньке надо? Что она любит? Курточку, может? А какой у нее сейчас размер? Ой, слушай, а может, я тебе лучше денежек сейчас переведу, а ты ей купишь? А у Коли-то как дела? и т.д.

Потом денежку пришлет и: Коле это, Ване то, Ане то-то, Маше вот это. Так он же и переведет еще столько, что и поверх его распоряжений остается. Любил так – что свободу предоставлял. Ничему никогда не поучал. Он просто всей своей жизнью свидетельствовал о любви.

Спрашивал всегда о чем-то бытовом, всем интересовался, до всего ему дело было. Во всех сложных обстоятельствах жизни он всегда оказывался рядом с тобой. Встретит, моську твою в слезах бородой своей оботрет, обнимет, поцелует тебя в макушку. Это как Машенька сказала:

– ЛЮБИТ – и всё!

Что еще надо? А любовь-то – она навечно.

Записала
Ольга Орлова

У ОТЦА ИЛИОДОРА БЫЛ ОДИН ВОПРОС: «НАСКОЛЬКО ТЫ СЧАСТЛИВА?»

Но служение Церкви Христовой – не только кадилом махать да ектеньи возглашать… Даже в монастыре его всеобъемлющая, как солнечный свет, любовь не умещалась. Об отце Илиодоре вспоминает сотрудница библиотеки Сретенской семинарии матушка Любовь Вячеславовна Шевчук, чьи дети – один, Иоанн – послушник Сретенской обители, другой, Николай – учится здесь в семинарии, дочери: Аня – супруга священника, матушка, Маша – иконописица.

Справа налево – отец Илиодор и матушка Люба и отец Алексий Шевчуки

Для него не было чужих детей. И вообще никто для него чужим не был

Познакомились мы с отцом Илиодором в самом начале возрождения Оптиной пустыни, в конце 1980-х – начале 1990-х годов. Теплохладности в нем не было вообще, – он был настолько горяч, что жертвовал собою без остатка.

Он был настолько горяч, что жертвовал собою без остатка

В 1992-м году у меня должна была родиться старшая дочка Аня, в роддом меня уложили заранее – были проблемы со здоровьем. Сами мы тогда с мужем были студентами, жили в общаге. А еще и время такое в стране… Наше общежитие благодаря отцу Илиодору, наверно, только и выживало. Когда продукты заканчивались полностью, и есть было совсем нечего, кого-то снаряжали в монастырь… Возвращался наш гонец с рюкзаком, с авоськами. До сих пор чечевичку помню, – за счет этих приношений мы на тот момент выживали. И вот я в роддоме. Слышу кричит кто-то с улицы:

– Лю-юба! Лю-юба!

А это я в Крещении Любовь. А так у меня другое имя. Но я встала, иду к окну. И – на белом снегу, вижу, бродит кто-то… Силуэт знакомый… «Феофил!» – его не спутаешь ни с кем! Такое у отца Илиодора тогда иноческое имя было: боголюбивый. Он уже тогда всюду в рясе ходил, что было, в общем-то, в самом начале наших оголтелых 1990-х в диковинку. У нас там, в Твери, где мы в университете учились, 4-й роддом прямо напротив епархиального управления. Но такое представление весь медперсонал тогда впервые внимательно созерцал…

Они там все на лестнице сгрудились, глазеют…

Матушка Люба Шевчук с детьми

А нас оттуда, рожениц, к мужьям не выпускали. Только к форточке можно было подходить. Обстановка в обществе в целом была суровая: тогда, в 1990-е, многие люди на улице из-за всяких аферистов оказываться стали. И в роддоме были некоторые из бомжующих: вот, она родит, а дальше что?.. И это всё как-то тягостно нависало такой свинцовой атмосферой неопределенности. Никому никто не нужен… И вот…

Фейерверк заботы, радости и любви

Отец Илиодор уже заходит в коридор!! Ничего себе!!! А это просто санитарочка какая-то пошла помои выносить да дверь приоткрытой оставила, – он и прорвался. Как вихрь какого-то искрометного счастья! Фейерверк заботы, радости и любви! Что-то для тех крашенных однотонной краской стен небывалое… Так он же еще и другим за собой рукой машет:

– Мужики, давай сюда! Детей наших застудим!

Для него не было чужих детей. И вообще никто для него чужим не был: все – люди Божии, только ошибаются иногда, а кто и закоренел, так ему помочь надо…

И вот, мужики гуськом пробираются за ним, озираются такие… Врачи все тоже молчат. Уставились: что здесь происходит? Просто немая сцена.

А отец Илиодор в своем подряснике и скуфье всем тогда настолько фантастическим казался, что ему никто и слова молвить не может. Как какая-то иная реальность ворвалась в наш душный мирок. Он уже и гостинцы из своего огромного рюкзака, как у Санты-Клауса – Николы Чудотворца, высыпает.

– Это мед, – говорит (а он меня вообще всю ту беременность медом и красным вином снабжал, мне врачи сказали: что-то мне там в крови повышать надо было), и далее извлекает дары заботы: – Вот, это шаль тебе, чтобы потеплее было, носочки шерстяные… Мы вот с отцом Михаилом крестик освятили, ребеночку наденешь… – передает, чувствую: уже кто-то там, на врачебной лестнице, рыдать начинает…

И он в этот момент оборачивается. А те так и молчат и смотрят, и только кто-то всхлипывает в голос…

– Люб, а Люб… – аж заволновался отец Феофил, – а что это они? На меня все так смотрят…

– Вы что, – говорю, – каждый день, думаете, монахи в роддом приходят? – я уж не стала объяснять, что и не от монахов такой заботы иные из жен, а тогда уже всё больше гражданских появляться стало, ждут не дождутся…

– Ой, – прямо заметался отец Феофил. – Мужики, уходим!

И вдруг в дверях замер, разворачивается:

– Люб, а я б к тебе еще вчера пришел! Мы же тут, в епархиальном управлении, ночевали. Да если б я знал, что ты здесь – через дорогу! Я бы уже вчера тут был! – и шагнул с хрустом в снег.

Миссионерский десант

А потом в тот год он нам целую машину книг пригнал. Тогда же духовной литературы вообще никакой не было. Изголодавшиеся люди по духовной пище были. И мы эти книжки раздавали – среди молодежи, да и кому постарше, в миссионерских целях. А то тогда уже всюду сектанты промышляли. Надо было чем-то вооружать наших людей. А то столько бед из-за всяких этих уклонений! Мы и в роддом врачам передачи эти от отца Илиодора носили! Всем, кто только готов был вместить это Слово Божие, – раздавали.

У нас там, в общаге, друг был – Герка Михайловский. Так вот он рассказывал, как всё происходило.

Приезжает отец Илиодор с послушником к нам в Тверь, сам в рясе, заходит в общагу:

– А где тут Леша с Любой живут?

Вахтер обалдел. Смотрит, как на привидение, и тоже ничего в ответ сказать не может. Так отец Илиодор и махнул послушнику:

– Заноси!

Книжки они перетаскали. Сидят на подоконнике в общажном коридоре, – отец Илиодор молится, послушник ногами болтает, – а тут Герка идет… Глазам своим не верит.

– Отец Илиодор! Вы что тут делаете?!

Он ему и объяснил цель своего миссионерского десанта. Передислоцировали книжки наверх – полкомнаты нашей завалили. А общага там большая, 12 этажей, – и вот, все их мы катехизической литературой обеспечивали.

«Как близко Небо»

Отец Илиодор со старцем Илием в Оптиной пустыни

А то, помню, тоже как-то машина подъезжает, выскакивает отец Феофил – кряк, багажник открывает, а там тот под завязку такими глянцевыми календарями заполнен. Я подошла. Тогда-то уже попсовый глянец в Россию проникать стал – всякая пошлятина развращающая… А тут, смотрю: убиенная на Пасху 1993 года оптинская братия… Иеромонах Василий, инок Трофим, инок Ферапонт… Чуть не разрыдалась.

– Понимаешь, – говорит, – почитаем мы тех, кто далеко или по времени от нас, или на расстоянии. Вселенских святых. Или, вот, мальчика в Чечне убили, голову ему отрезали за то, что крест отказался снять (про Женю Родионова – Ред.), – вон какое почитание в народе. Конечно! Надо! А отцов-то мы вроде близко знали, даже немощи их какие-то – у кого их нет? А тут служу панихидку, а мне говорят: у одной там ребеночек исцелился здесь, у их могил, у другого что-то там уладилось по молитвам к ним. Это же всё по вере дается. И я стал по-другому на всё смотреть.

Он всех кормил, и птичек, и собачек… Вообще, такая жалеющая всех душа

Также и батюшка Илий тогда сказал:

– Видите, как близко Небо. Мы знали братий, когда они жили с нами. Видели их ежедневно в трудах. Но теперь их именами детей называют.

Отец Илиодор потом всюду маслице из лампадок с их могил развозил, книжечки какие-то о братии. Очень многие тогда, узнав о них (так же, как и опыт новомучеников многих обращает), воцерковлялись.

В Оптину, помню, и из нашей университетской общаги после таких миссионерских к нам вылазок отца Илиодора просто нескончаемое паломничество началось. Тех, у кого в плане материальном была безысходная ситуация, отец Илиодор неизменно под крыло своей рясы брал. У нее были такие широкие рукава, что батюшка мог и с трапезы в такой разлетайке какое-нибудь блюдо вынести – голодных подкормить.

Хотя он вообще всех кормил, кто ему только под руки попадался: и птичек, и собачек… Вообще, такая жалеющая всех душа. Всё радел, чтоб любви в нашем мире побольше было.

Как отец Илиодор нас с супругом да сына еще в утробе в «послушники» записал

Коля и Маша Шевчуки

Привыкли мы к нему как к Феофилу, а потом, когда его в мантию постригли с именем Илиодор, мы как-то сидели, а он вдруг и спрашивает:

– А ты знаешь, когда у меня именины-то?

– Да я еще как-то не думала в этом направлении, – отвечаю.

– А когда у твоей дочери день рождения?

– 2 декабря.

– А у меня именины 2 декабря. Ты видишь, какое родство?! Бог как всё устраивает. Это же всё не просто так.

А он моих детей так и называл, одного за другим. Когда я в следующий раз беременна была, отозвался:

– Если родится сын, назовите Николаем (он очень почитал святителя Николая), а если девочка, то Марией.

Послушник Сретенской обители Иоанн Шевчук

Так у меня и мальчик, и девочка родились! Двойня! А мы тогда ничего заранее не стремились узнать-разведать. Вот такое чудо было. Отец Илиодор потом всем хвастался:

– Вот послушались – так послушались! Я им говорю: «Если мальчик родится, Николаем назовите, а если девочка, то Марией», – так они Колю и Машу родили!

Вот так он нас с супругом в «послушники» и записал.

А потом уже – опять беременная, – но смотрю: он вариант девочки вообще не рассматривает, – а сразу:

– Вон у нас скит Иоанна Предтечи. Давай Ванькой назови.

Я потом Ванюхе, как подрос, рассказала. А он всё это иронично теперь пересказывает, – хотя сам-то и стал послушником, так что это как откровение-пророчество, считай, от отца Илиодора еще до его рождения ему дано.

Так что теперь, когда с детьми говорим, кто в честь кого назван, послушник Иоанн рапортует:

– А я в честь скита!

«Главное, чтоб Бог в тебя верил»

Помню, были мы как-то в Оптиной на литургии, выходим из храма, отец Илиодор с нами. Служба долгая, протяжная была… И вдруг к нему какой-то паренёк, весь в дредах такой, подходит:

– Ищу смысл жизни, – объявляет. – Объясните мне! В Бога я не верю. Докажите мне, что Он есть.

– Да что тебе доказывать-то? – усмехнулся отец Илиодор. – В Бога он не верит. Мало, что ли, таких. Главное, чтоб Бог в тебя верил. А что ты тут ищешь-то? В Бога он не верит! Ты зачем сюда пригнал?

– Смысл жизни ищу… – тот уже как-то подосекся.

– Смысл жизни?!! А семья у тебя есть?

– Да, жена, трое детей…

– Норма-а-ально! У него трое детей, а он тут в монастырь приехал, смысл жизни ищет. Во дает! Езжай к своим детям!

Отец Илиодор очень радел, чтобы не было никаких перекосов.

«Хочешь жить благочестиво?»

Помню, мы только поженились, повенчались с мужем, приехали в Оптину. А отец Илиодор в любой толпе тебя тут же сразу запеленгует как-то, с кадилом к тебе подойдет. Так и в тот раз:

– Люб, иди вон там в храм Преподобного Онуфрия Мальского Псковского… Храм новый открыли, иди посмотри! – сказал и пошел дальше.

Я стою, думаю: «Вот закончится всенощная, пойду посмотрю». Обычно же монахи, наоборот, строжат: стой на службе, не отвлекайся… А тут, смотрю, опять ко мне свой летящий шаг направляет…

– А ты в храм-то ходила? – останавливается, кадит, смотрит по сторонам.

– Нет.

– ?! – уставился на меня.

– Что прямо во время службы идти?..

– Да, иди во время службы.

– Может, подождать, пока закончится?

– Нет, иди сейчас.

Я и пошла. А там – отец Илий, он тогда еще схиигумен был, сейчас схиархимандрит. Батюшка тогда болел. «Никого не принимает», – как нам сказали при входе в Оптину. А тут смотрю: стоит у аналоя, женщину какую-то исповедует. Я так собралась внутренне: «Раз пришла, значит, тоже надо поисповедоваться». Сама не готова, но надо идти. Что вспомнила, сказала. А батюшка как-то отстраненно так выслушал, у него такое бывало: мол, не в этом дело, – а потом и говорит:

– Хочешь жить благочестиво?

– Конечно, – соглашаюсь.

– Пусть твой муж идет служить Богу.

– А куда: в священство или… в монашество? – растерялась я.

– Ну, какое монашество?! Вы же поженились недавно! В священство, конечно, пусть идет.

– А как?

– Ну что, как? Я вот сейчас приду на Акафист, пусть он меня встретит и проводит.

Как мы в монастырях оказались

Возвращаюсь в храм, говорю мужу:

– Отец Илий сказал, чтобы ты шел Богу служить.

– А как? Куда я в попы-то?!

– Я не знаю, я не старец. Но отец Илий сказал, что он сейчас придет в алтарь, чтобы ты его встретил и проводил до скита.

Так всё и произошло. Вскоре батюшка в храме появился, он – в алтарь, Алексей – к солее, батюшка вышел, а народ-то как-то и рассеялся, что редко бывало. Так Алексей батюшку до скита (хотя еще неизвестно, кто кого) и повел…

Отец Александр Хорошилов с Аней

Возвращается…

– Ну, как?!

– Я ничего не понял…

– Как?

– Ну, он мне что-то говорит – я не слышу, говорит – я не слышу, всё ниже-ниже склоняюсь, а в конце у скита уже повернулся и объявляет: «Крест не бросают, с него снимают. Помни праздник Воздвижения Креста Господня», – и ушел. Что делать дальше, не знаю.

А потом, при стечении каких-то просто чудесных обстоятельств, на Воздвижение мужа и рукоположили. Сейчас он в Ольгинском монастыре в Волговерховье служит (Тверская епархия). Он – в женском, а я в мужском – в московском Сретенском, в семинарской библиотеке работаю.

У нас и дети все по церковной стезе: Иоанн – послушник здесь же, в Сретенской обители; Коля – семинарист, тоже тут, в магистратуре Сретенской семинарии учится (недавно ему медаль Равноапостольного Николая Японского дали); Анечка матушкой стала, супруг у нее, отец Александр Хорошилов, – священник, уже двоих деток родили; Маша на иконописца учится, работает в музее.

Чтобы все мы радовались с Пресвятой

У отца Илиодора постоянно было зажженным кадило в кармане – наготове. Он же всюду и мотался: не только у убиенной оптинской братии, но и на могилу к матушке Сепфоре панихидку отслужить рванет, а то, где только ни окажется у иконы Божией Матери, – Акафист устроит. Всех соберет, народ просто распевался на его Акафистах, так что еще потом неделю, а то и более души у всех пели, славословили Пресвятую, – в такой радости пребывали, что точно райское уже бытие. А после Акафистов еще и «Агни Парфэнэ» всех сподобит спеть. Еще и распечатки всем раздавал, чтобы не забывали Божию Матерь хвалить и благодарить, тогда всё и в жизни устроится!

Народ просто распевался на его Акафистах, так что еще потом неделю души у всех пели, славословили Пресвятую

Маша, дочка, вспоминает, что и ночами отец Илиодор Божией Матери Акафисты служил. В храме только лампадки неугасимые мерцают, а как-то светло на душе становилось. А уж как все вместе «Царице моя преблагая» подхватим, так точно уже и нет никаких невзгод. Маша в юности как-то болела сильно, так он ей сказал «черешню есть», а сам за нее молился, хотя она и сама, видно, на него глядючи, Акафисты каждый день читать стала. И полностью исцелилась, уже и не помнит особо про эту свою болезнь.

Отец Илиодор всегда был на этих Акафистах к людям внимателен. Он не уходил в молитву так, чтобы глаза к Небу и – не видит да не слышит никого и ничего. Нет, сам подходил, интересовался, что у кого на душе, – если видит: человек «Радуйся!» поет, а у самого смятение какое-то… Иных это и смущало: как это, мол, во время Акафиста разговаривать? Но батюшка же жил этими Акафистами, они у него нескончаемы были, а в том, что людей из виду не упускал, – в этом тоже свое служение Церкви Христовой осознавал.

«Обличай мудрого, и он возлюбит тебя…» (Притч. 9,

Помню, отец Илиодор мне как-то свою тужурку на плечи накинул, – это же вериги натуральные! Там не только это кадило зажженное во внутреннем кармане подпекает так, что хочешь не хочешь, а трезвишься…Но и – масса молитвословов, Акафистник, требник, да еще на раздачу святыньки: маслице, камушки какие-то из святых мест, иконочки да книжки, плюс яблоки, печенья, сушки, конфеты всяческие в изобилии… Меня весь этот груз чуть ли не придавил, – мне такое не понести. А он еще и летал по жизни со всей этой тяжестью.

А брата, возносящегося на Небе, известно, хватают за сапог и тут же бьют оземь. На него постоянно какие-то облавы устраивались.

Приезжаем, помню, как-то в Оптину. Идет нам на встречу… «Отец Илиодор…». Вид-то у него величественный, волосы на ветру развиваются… И чем ближе, тем больше дыхание захватывает у нас. В валенках чешет, а уже оттепель началась, и всё как-то несуразно: это я сначала на эти его мокрые валенки уставилась, точно взгляд в землю прятала, а в них шаровары заправлены… Да пальто какое-то накинуто не по размеру… И проволока, помню, такая в петельку просунута, и пуговичка на нее примотана…

Отец Илиодор в Оптиной пустыни

– Отец Илиодор… Что с вами случилось такое?..

– Чё? Голый монах! Подраздели.

– А что произошло-то?

Шел по монастырю, оказывается, а там монахи сидят, интеллигентно так шоколад едят…

– Братия, да вы что? Шоколад жрёте? Дети, что ли, у вас в монастыре перевелись?

«Ах, дети?!! В монастыре?!» – видно, кто-то обозлился на него да приструнить решил. Замонашить.

Одно время подрясник с отца Илиодора, кстати, часто снимали. Он нарушал Устав. Юродствовал. Такого в дисциплинарные клише на запакуешь.

Высшая степень любви – не обладание, а служение

Но дело ведь не в том, насколько ты внешне в какие-то там предписания вписываешься. Иной и вписывается, да толку-то что… А у отца Илиодора было много духовных даров. За это-то враг и нападает. Не дает покоя, действует и через дальних, и через тех, кто поближе.

Любил до жертвы. До такой степени мог любить, чтобы давать свободу

Что-то, может, он и своей подвижнической жизнью стяжал, но был у него и такой талант – огромный, – не серебряный (ср. Мф. 25, 27), а золотой просто, что ни за какие наши потуги не заполучить. Просто сюрприз от Бога. ДАР ОГРОМНОЙ К ЛЮДЯМ ЛЮБВИ. Всепоглощающей. Она у него – как то, всегда наготове, – кадило, в котором горящий уголек не затухал. Любил до жертвы. До такой степени мог любить, чтобы давать свободу. Полную свободу! Это высшая степень любви. С самоотречением. Не обладание, а служение. Не попадание в какие-то там устои – предание, которым и фарисеи, известно, жили (ср. Мф. 15, 30), а Богу Живому предстояние. Он всего себя расточал. Та самая пшеница Христова на зубах у хищников.

«Насколько ты счастлива?»

Маша как-то отцу Илиодору ангела в пол-оборота нарисовала и отправила ему. А то под Рождество фигурок ему детвора из пластилина налепят, к картонке какой-нибудь причмокают и подарят. Так он же эти детские поделки да рисунки, как величайшую святыню, всегда еще и через весь монастырь нес – точно ему сам ангел вот только что явился, или он Само Боговоплощение созерцает: Господь маленький еще совсем, – Христос рождается, славите! – в пещеру Вифлеема снизошел… Свершилось! И отец Илиодор ликовал.

Хотя радость у него всегда была такой глубокой, что в ней как-то и скорбь ощущалась: Господь явился, а люди Его – Чистого, Святого – всё равно распнут…

Он и в радости не забывал о скорби мира; он и при тяготах не давал никому унывать

Он и в радости не забывал о боли Пресвятой, о скорби мира; он и при тяготах не давал никому унывать. И в простом умел видеть великое, и о самом насущном всегда, просто элементарном, сам всегда хлопотал. Вопросы у него были простые:

– Что кушаете? А во что вы сейчас одеты? А у тебя шубка есть? А пальто хотя бы? А сапожки? А ноги у тебя не промокают? А с работой как? А сколько получаешь? Ой, что-то мало. А отношения на работе какие? Что?!! Может, что-нибудь другое найти?

У отца Илиодора всегда был, по сути, один вопрос: «Насколько ты счастлива?» – «А у тебя всё в порядке? А расскажи». Выслушает… «Ой, а это что-то не всё в порядке…».

Перекатехизировали ее, что ли?..

Мимо меня как-то отец Илиодор в Оптиной пронесся:

– Слушай, я под контролем,– что-то быстро вручил, – на, возьми. Мы сейчас с тобой съездим… Надо тут наведаться.

Смотрю: еда в пакетах.

Подруливает на машине. Вид у него встревоженный – дело жизни и смерти. Молится. Поехали неподалеку в поселочек. Там семья молодая. Заходим… Запах неприятный прямо бьет, точно наотмашь, в лицо… Я оглядываюсь, а у матери, что встает навстречу, на руках ребенок – золотушный… Стафилококк у него. У меня дыхание перехватило. Уже такая стадия, что и умереть может: в сыпи весь…

Отец Илиодор тоже косится, а на самом лица нет от переживания, не знает: как же убедить ее, какие слова подобрать?…

Выгружает снеди на стол, собирается с мыслями, силами, – ребятня вокруг, а детей много, закружилась – хватают, зыркают, кто что взял, и тут же есть как-то жадно, взахлеб, начинают, явно изголодавшиеся…

– Ребенка лечить надо! – не может уже прямо слез сдержать отец Илиодор, голос у него такой дрожащий, интонацию пытается нужную найти.

А как ехали, молился, но видно было, что не может стену какую-то пробить… Вот и сейчас:

– Нет! – упорствует та. – В больницу заберут, антибиотиками заколют… Само пройдет. Бог поможет. Я его святой водой еще окроплю.

А отец Илиодор – с такой горечью:

– Ну, что ты мучаешь его?! Врачей нам на что Бог посылает? – он не ругал, просто с болью такой сердечной, невыносимой донести да нее пытался.

Перекатехизировал ее, что ли, кто-то?..

Всем он – и мама, и папа

И так за всех у него сердце болело. К детям он особенно трогательно относился. Как квочка, всех готов был под защиту взять. Помню, холодина такая на улице, осень уже промозглая, дождь накрапывает, женщина выходит из храма…

Как квочка, всех готов был под защиту взять

Видно, малыш пописать попросился. Так она с него прямо там штанишки и начинает снимать: здесь, мол, на клумбу писай… Тут-то на нее отец Илиодор и налетел:

– Ты что делаешь?!

– Ну, он же маленький, ему что, на клумбу пописать нельзя? – изумляется та: мол, и дождик всё равно накрапывает, да и что вы тут щепетильные и стыдливые такие?

– Что ты делаешь, спрашиваю, – накрывает его мантией от ветра. – Ты же его застудишь! Тебе Бог зачем его дал, чтобы ты издевалась над ним? Почки же ему потом не пролечишь в жизнь!

Он так всегда всех малышей оберегал, женщин защищал – всех слабых.

Всем он – и мама, и папа. Больше, чем иные и из матерей, чувствовал, понимал. Вразумлял по-отечески. Всё и всех в свое сердце вмещал. «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5, 48).

Ираида, православная козельчанка:

«Сегодня мы все в слезах, не можем успокоиться. Такие рождаются на миллион один человек. Ему сейчас хорошо, он отошел ко Господу. Ужасно то, что мы остались без него. К нему съезжались, наверное, со всего мира. Почти все кабинеты медицинские освящал он, да и многие учреждения тоже – везде от него висят иконочки. Его не нужно было просить о помощи, он сам подходил, спрашивал, как дела, все ли в порядке. У него была удивительная память, помнил имена всех. Наверное, потому что за всех и молился. Относился ко всем, как к родственникам. Для него мы все были родными. За ним гурьбой ходила молодежь, всем хотелось ближе находиться к нему. А сколько детей он привел к вере! Легко вступал с ними в разговор. Разговор переходил в наставления, конфетку всем даст, иконку, у кого нет крестика – пойдет купит, подарит. Дети от него не отходили. Никогда не оставался в стороне от проблем других людей. Когда у моего сына возле монастыря сломалась машина, то он сам, вместе с батюшками, помогал толкать ее. Чем он отличается от других? Его не нужно было звать в беду, приглашать, он чувствовал, когда человеку плохо, и приходил сам. Как ангел звал его. Он почти не спал, у него болели ноги, а он все рвался помогать».

Подготовлено редакцией газеты «Козельск»

“Ничего в голову не приходило, кроме: “Козельск! Оптина!”. Из воспоминаний иеродиакона Илиодора (Гайриянца)

Поделись с друзьями:

Священник Дмитрий Торшин, настоятель Успенского храма в селе Озерское:

«Отец Илиодор вёл такую жизнь… истинно христианскую, которая есть для нас всех – пример. Это теплота, забота отцовская, которую чувствовал каждый человек, который знал отца Илиодора. Я думаю, каждый, кто был с ним знаком, уверен, что Илиодор к нему относился по-особенному. Потому что никто из людей не получал большей любви, как от него. Если бы мы были людьми неверующими, то получив это известие… это просто… ну, в окно выйти. Но поскольку мы люди, знающие о том, что происходит с человеком после его смерти, после того, как он уходит на небо, то вместе с этой скорбью чувствуем, наверное, радость того, что у нас есть молитвенник и заступник. Ну вот как мы к святителю Николаю обращаемся, так у нас появился ходатай ко Господу – отец Илиодор. И будет оказывать нам заботу – наверное, даже больше, чем на земле, т.к. не будет ограничен такими понятиями как пространство, время. Все мы осиротели, но в этом есть и определенная радость. Это жалко нас, что мы остались без него.

Я когда только начал служить на приходе, он всегда мне звонил, переживал за меня, интересовался моими делами. Отец Илиодор был единственным человеком в моей жизни, кто мог позвонить в 2 часа ночи и спросить: «отец Дмитрий, как у тебя дела?». Я, естественно, говорю, что все хорошо. А он: «Как обстановка, есть, что кушать?». Я опять: «Да, все хорошо», а он мне: «Открывай холодильник, что там у тебя есть?». Заставлял перечислить, что у меня лежит, чтобы убедиться, что не голодаем. И так не только со мной, заботился обо всех. Были случаи, когда у человека была тяжелая ситуация, отец Илиодор приезжал, по-отцовски заботился».