Человек с раздраем в душе не только мучается сам, но и опасно влияет на состояние окружающих.
Современник преподобного Серафима русский поэт и мыслитель Федор Иванович Тютчев написал строки, ставшие впоследствии не менее знаменитыми, чем высказывание преподобного Серафима:
Не плоть, а дух растлился в наши дни, И человек отчаянно тоскует… Он к свету рвется из ночной тени И, свет обретши, ропщет и бунтует.
Здесь видно, что растленный (распадающийся, гибнущий) дух человека выражается в глубоком внутреннем конфликте прежде всего внутри его собственной личности: одна ее часть рвется к свету, другая — бунтует против этого же света.
И конечно же, человек с таким внутренним устроением будет сеять вокруг себя такой же хаос и разрушение. В любом его социальном взаимодействии эта глубинная разруха будет проявлять себя так или иначе. Не понимая своих мотивов, желаний, потребностей, такой человек мечется из крайности в крайность, пытаясь найти опору то в более справедливом общественном строе, то в сильной личности, способной повести за собой к вожделенному счастью, то в какой-нибудь объединяющей людей идее.
Но там, где нет ясного понимания, к чему ты стремишься, не может быть и внятных ориентиров достижения неведомой цели. И вольно или невольно такой мятущийся человеческий дух увлекает за собой и других людей, страдающих от такой же внутренней расщепленности. Так, внутренний хаос и мятеж одного человека становится причиной душевного смущения тех, кто так или иначе общается с ним. Приведет ли это к их гибели, или они сумеют с Божьей помощью преодолеть это смущение, трудно сказать. Бывает и так, и этак. Но очевидно, что сам по себе этот внутренний духовный мятеж отнюдь не способствует спасению и даже обычной спокойной жизни человека.
Но что же такое этот дух человека? Чем он определяется, каков он и как можно определить, что для него является нормой, а что — отклонением от этой нормы?
Тезис второй:
Что подразумевают под стяжанием Духа Святого?
Под этим выражением подразумевается стяжание Божьей благодати. Термин «стяжание», по смысловому значению означает: накопление, приобретение.
Нельзя выражение «стяжание Благодати» понимать так, что Божественную благодать можно складировать и хранить в своем сердце наподобие стяжателя, который накапливает золото и серебро.
Благодать Божия, почивающая на человеке, не является его собственностью. Материальные ценности человек может использовать на свое усмотрение, Благодать же действует только тогда, когда все поступки человека направлены на добро.
По мере возрастания верующего в святости и добродетели возрастает степень его единения с Господом. Человек постепенно возрастает в нравственно-религиозном аспекте, поэтому этот процесс получил название «стяжание».
У христиан есть уникальный критерий определения нормы, которой должен соответствовать дух человека.
Поскольку и преподобный Серафим, и Федор Тютчев были православными христианами, есть прямой резон посмотреть, что же говорит о человеческом духе православное вероучение.
Святитель Игнатий (Брянчанинов) дает чеканно точное определение этому понятию: «Нравственная сила человека — дух его. <�…> Господь наименовал Дух Святой Силою свыше, Духом Истины; Истина — Сын. Свойство силы имеет и дух человеческий; он есть и дух мыслей человека — истинны ли они или ложны. Он проявляется и в тайных движениях сердца, и в образе мыслей, и во всех действиях человека. Духом человека обнаруживается и ум его, и образ мыслей; дух каждого поступка обнаруживает мысль, руководившую человеком при поступке».
Дух человека — нравственная сила, движущая нами во всем, чем бы мы ни занимались. И от того, какой будет эта сила, зависит и результат нашей деятельности.
След духа виден во всех наших делах — и в самом возвышенном творчестве, и в том, как человек выбрасывает мусор. Наш дух определяет направление наших мыслей, поступков, планов на будущее. И выявляет себя именно через них. Каков дух человека, такими будут и его дела.
И тут у христиан есть уникальный критерий определения нормы, которой должен соответствовать дух человека во всех своих проявлениях — евангельское описание воплотившегося Бога — Иисуса Христа. В этом описании дана абсолютная норма человечности, какой она должна быть по замыслу нашего Создателя. Ведь Бог, ставший Человеком, не мог действовать иначе как в строгом соответствии со Своим же замыслом о человеке. Значит, любое действие Иисуса Христа является эталоном человеческой духовности. И главную составляющую такой эталонной духовности определил и специально подчеркнул Сам Господь, сказавший: …научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим (Мф 11:29).
Обратите внимание, Он не сказал: научитесь от меня, ибо Я гневен и грозен в гневе (а такое в Евангелии тоже описано). Единственное место, где Иисус Христос ставит Себя в пример для научения — вот эти удивительные слова о кротости и смиренном сердце. Это и есть образец действия человеческого духа, данный Богом для всех людей Земли на все времена до скончания века.
Кротость и смирение вместо описанного Тютчевым духовного мятежа. И совсем неудивительно, что свое стихотворение поэт заканчивает так, будто в нем звучит невысказанный призыв: человек, пожалуйста, пощади себя, возвратись ко Христу, уподобляйся Ему в Его мире и кротости, иначе ты просто погибнешь, разорванный собственными противоречивыми устремлениями:
Безверием палим и иссушен, Невыносимое он днесь выносит… И сознает свою погибель он, И жаждет веры… но о ней не просит…
Не скажет ввек, с молитвой и слезой, Как ни скорбит перед замкнутой дверью: «Впусти меня! — я верю, Боже мой! Приди на помощь моему неверью!..
Тезис третий:
Понятие о благодати Бога в Библии
«Харис» и «динамис» встречаются в греческих текстах как Ветхого, так Нового Заветов. Особенно многозначно первое из этих слов. По еврейскому тексту Библии ему соответствует «хэн».
В Ветхом Завете
«Хэн» и «харис». употребляют, говоря о:
- внешней красоте, например, когда в книге Премудрости Соломона речь идет о женщине, «прекрасной серне» (Прем. 5,19), в другом месте – о драгоценном камне (Прем.17,8);
- мудрости – так, не раз говорится о «Χάρις», исходящей от речей праведного человека;
- благоволении, милости, которые человек снискивает или у Бога, как Авраам (Быт.18:3), или даже у человека, например, правителя, как св. Давид у первого Израильского царя Саула (1 Цар. 16:22), также называется «харис».
Пророк Давид 1727–1728. Москва. 96 × 40 см. Дерево, темпера. Из Петропавловского собора в Санкт-Петербурге
В Новом Завете
Время Мессии, когда чаяния спасения людей от греха осуществились, стало временем непосредственного участия Божия в жизни людей. Новозаветные писатели сохраняют прежние значения слова, однако, к ним добавляются новые.
Если иудей понимает Бога как далекого, недоступного, неизобразимого, то христианин, напротив, чрезвычайно остро ощущает близость Создателя, ведь Сын Божий, Христос – Сам совершенный человек. А значит, «всяк дар совершен», какой получает человек – материальные ли блага, духовные ли добродетели – исходит от Господа, освящен им.
Так у «харис» появляются новые значения:
- у св. Павла, во 2 Послании к Коринфянам встречается выражение «χάρις τῷ Θεῷ» (харис то Фео), переведенное на славянский как «благодарение Богу» (2 Кор. 9:15); по сути, это возвращение Ему Им же данной способности благодарить;
- св. Павел также именует «харис» материальное вспомоществование, которое христиане посылали другим общинам (2 Кор.8:7); ведь оно –зримое проявление любви, которая также дана христианам Спасителем.
Но иногда оказывается, что «харис» не выражает всей полноты ощущений христианина, носителя полученного при Крещении дара Святого Духа. Так в новозаветных текстах, а затем творениях святых отцов появляется новое слово Δύναμις («динамис»), как более точно означающее собственно Божественную силу, которая подается верующим, укрепляет их дух, сообщает особые дары.
Это слово также переведено на славянский как «благодать». Выбор создателей церковно-славянского языка не случаен: ведь «харис» во всех ее значениях, от внешней красоты до внутренней мудрости, по сути – проявление силы Божией, живущей в человеке. Даже милостыня, о которой говорит св. Павел – выражение любви, которая, в свою очередь, дар Божий людям, изменение их сердца. А «динамис» — дар Духа, проявляющийся через «харис». Поэтому оба понятия вполне могут описаны как Благодать.
Не привыкать к благодати
Как сохранить благодать? Прежде всего, нельзя к ней привыкать. В Церкви всё благодатно: таинства, обряды, традиции, богослужения. Нет ничего, даже мелочи, которая не освящалась бы Духом Святым и не наполнялась бы благодатью Божией. Главное – чтобы человек правильно относился к святыне. Мы должны иметь благоговение и страх Божий.
Человеку свойственно привыкать к тому, что имеет, а привыкая, он перестаёт ценить имеющееся. Он превращает благодать в традицию или даже «национальную традицию», как происходит сейчас. При таком отношении теряется благодать Святого Духа внутри Церкви, потому что, где ушёл страх Божий, соответственно, ушла благодарность, ушло благоговение, и это печально. Человек может быть церковным, но если он неправильно относится к дару благодати, то может остаться безблагодатным.
Маркер присутствия благодати
Признак присутствия благодати Святого Духа – это радость. Мы часто пребываем в печали, грусти, тоске, раздражительности, гневе – это хронические наши состояния. Конечно, у каждого может меняться настроение, но если мы постоянно пребываем в каком-то негативе, то надо каяться. Если же радуемся – значит, пребываем в Духе Святом. Нас должны радовать общение, богослужения, участие в таинствах, наша духовная жизнь. Ведь там, где Бог, разве может быть грустно и печально? Если Он рядом, можно ли унывать? Конечно, нет.
КОНТАКТЫ ПОРТАЛА
Спасение — это стяжание благодати, той невидимой силы Божией, действием которой преображается человеческая душа.
В благодати всегда все новое, она неисчерпаема, как Само Божество. Благодать открывает человеку три видения. Первое — видение мира Божественного, который становится для него внутренней очевидностью, и внутреннее вИдение этого мира никогда не представляет собой две одинаковые и тождественные картины. Благодать открывает духовный мир всегда как новое и неожиданное в различных емкостях и глубинах. Это видение не имеет материальных форм, красок и очертаний, но в то же время это не пустота как некий бездонный вакуум, не метафизическая темнота, в которой душа человека теряется, — это мир других измерений, который открывается душе как незримый свет, совершенно несравнимый со светом физическим, с отблесками пламени или лучами солнца.
Второе видение — это собственная душа человека, внутренняя бездна. Благодать открывает человеку его душу в ее растлении грехом, в гное страстей, в ее глубоком падении. Само видение греха является началом исцеления. Здесь странная и непонятная антиномия: благодать открывает взору человека темное дно его сердца, где копошатся, как змеи, страсти, и в то же время делает его душу все более прекрасной, как бы снимает с нее грязные лохмотья и облачает в белый венчальный наряд.
Третье видение, которое подает благодать, — видение мира, окружающего нас. Человек видит в мире то же, что в своей душе, — отпадение его от Бога и следы потерянного рая. И он начинает любить этот падший мир, но уже другой, непристрастной к нему любовью, соединенной с жалостью, с болью о том, что люди сами ввергли себя в море страданий, что они глухи к призывам Бога. Благодать открывает человеку трагедию мира, он познает Божественную любовь, которой мир не принимает. Благодать открывает человеку, что самое страшное несчастье — это неведение Бога и вечная смерть, поэтому человек начинает по-настоящему сострадать тем, кого он прежде считал своими врагами.
Благодать всегда творит новое. Но откровение Божие было дано Церкви, и поэтому таинства, богослужения, молитвы как духовные каналы благодати имеют свою форму, устанавливавшуюся веками. И здесь опять антиномия: в одних и тех же формах таинств, обрядов и молитв человек должен и может находить новое содержание, так как обряды — это символы, которые включают человека в мир бесконечного, где нет границ и пределов для духовного совершенства.
Возьмем пример: взору человека небосвод представляется ограниченным горизонтом, это как бы голубая сфера или хрустальный купол, венчающий землю; однако в действительности небо не только безгранично в своих глубинах, но и всегда неповторимо для человека. Если христианин будет внимательно читать церковные молитвы, то раз за разом будет открывать в них что-то новое и прежде неведомое, проникать в их смысл, переживать по-иному каждое слово; ему будет казаться, что он впервые читает молитву, которую давно знает наизусть. Потому-то некоторые из святых отцов и называли молитву творчеством; только это особенное творчество, обращенное не во вне, а к своей собственной душе. Молитва сопряжена с усилием. Наша ленивая плоть и страстная душа противятся ей. Часто эта борьба бывает напряженной и мучительной, человек противостоит своему падшему естеству, миру, который врывается в него через помыслы и обольстительные картины, и демоническим силам, которые при попущении Божием мучают человека, наполняют его сердце тоской, безотчетным страхом, ненавистью, а иногда доводят до состояния полного изнеможения.
Для того чтобы внимательно молиться, нужен подвиг, подобный бескровному мученичеству.
Здесь снова антиномия: в молитве сочетаются боль и радость, борьба и покой, труд и утешение. Молитва — своего рода экзамен, который сдает человек, показывая тем самым какова в действительности его жизнь. Но подлый человеческий эгоизм хочет получить награду без труда и лукавый ум человека соглашается со страстями — обмануть Бога. Это происходит незаметно. Человек перестает понимать, что молитвенные слова получают животворящую силу, когда они осмысливаются умом и переживаются сердцем. Молиться рассеянно, как бы в полудреме, для плотского человека намного легче, и он начинает заменять молитву как состояние души простым произнесением молитвенных слов. Здесь происходит распад воли, ума и чувства, которые соединены при молитве внимательной. Ум наполняется помыслами, точно нечистыми животными, которых никто не выгоняет из дома, сердце становится глухим к молитве, отвердевает как камень, на котором от молитвенных слов не остается и следа. Воля отключается от разума и сердца, становится похожа на ослабленную струну, которая не может издать звука. Между человеком и Богом возникает какая-то невидимая стена. Человек начинает думать, что чтение определенного числа слов составляет молитву, и стремится, как к конечной цели, к последнему слову — «аминь».
Если такому человеку сказать, что он не молится, а обманывает себя и Бога, он оскорбится и даже не поймет, в чем его упрекают. Сущность фарисейства — внешний ритуал без духовного содержания, благочестивая поза при пустом сердце. Человек постепенно забывает о тех благодатных состояниях, которые пережил в прошлом. На молитву он начинает смотреть как на некое внешнее дело, как на ярмо, которое он должен нести, как на дань, которую он должен заплатить. Этой данью становится число прочитанных страниц. Свет молитвы гаснет в человеке, вместе с тем духовный мир делается для него далеким. Нередко люди нерелигиозные удивляются, почему некоторые верующие, православные христиане, регулярно посещающие храм, практически не изменяются к лучшему, остаются всё такими же, со всеми своими недостатками и пороками. Чаще всего так бывает именно потому, что эти христиане погасили свою собственную молитву, заменили ее лишь некой словесной формой, как бы шелестом сухой бумаги. Если такого человека спросить, о чем он молится, он вряд ли сможет ответить. Он не дает себе даже такого малого труда, какой потребен, чтобы понять смысл читаемого или слышимого, не говоря уже о духовных переживаниях. Бывает, что человек, окончив молитвенное правило, не помнит, утренние или вечерние молитвы прочел он только что.
Особая опасность здесь кроется для священнослужителей. Они должны читать молитвы «по заказу», несмотря на занятость, усталость, свое душевное состояние, поэтому немалый соблазн для них — прочесть молитву, не включившись в нее как должно, не пережив ее сердцем. Потому-то и требуется от священника несравненно бОльший подвиг — всегда быть внутренне подготовленным к молитве, совершать каждое требоисполнение как свое кровное дело.
Обычно те, кто молится небрежно и рассеянно, становятся небрежными также и в отношении к исполнению заповедей Божиих, нравственная сторона христианства как бы перестает существовать для них. Они перестают видеть и ощущать свою греховность. Слабеет молитва — слабеет покаяние, а за ним и духовная жизнь. Человек, во время молитвы дома или в храме постоянно обдумывая свои помыслы или житейские дела, по окончании службы или правила удовлетворенно говорит себе: «Я помолился», — вовсе не думая, что он стоял перед Богом как мертвец.
Часто ложная фарисейская молитва развивает у человека особую гордость, он начинает порицать и учить других, как будто приобрел на это право. И в своей жизни такие лицемерные «молитвенники» бывают обидчивы, раздражительны и злы, отчего, видя это, неверующие говорят: «Ходит в церковь, а живет хуже нас». Эти люди не понимают, что они давно перестали по-настоящему присутствовать в церкви. В храме стоят только их тела как гроб души, а ум закопан, погребен в мирских заботах. Они погружены в свои мечты и планы, глухи и слепы к тому, что на самом деле происходит в храме, сердце таких людей закрыто для благодати, которая нисходит во время богослужения. Вернее, они видят только оболочку храма: как храм убран, кто из их знакомых пришел сегодня на службу, как они одеты; подходят поприветствовать их, сообщают и узнают новости, рассматривают лица, возмущаются, что их толкнули, негодуют, что у певчих скверный слух, и затем выходят из храма, будучи уверенными, что они помолились и заплатили дань Богу. Это состояние духовного самодовольства и лицемерия можно назвать обывательским фарисейством.
Но есть другой тип людей, которые хотят молиться, но их молитва рассыпается, как дом из песка; они напрягают силы, но не слышат собственной молитвы, подобно тому, как не проникают звуки голоса за железную дверь тюрьмы. Это люди, которые наполнили свою душу и память внешним, как наполняют вещами пространство комнат, так, что становится трудно двигаться и дышать. Это — культ знаний, это чрезмерное поглощение информации, когда ум становится толстым и дряблым, как тело обжоры, как чрево Гаргантюа, который поглощал все, что находилось на его огромном столе. Такие люди живут в мире накопленной информации, ненужной и бессистемной, точно Плюшкин среди собранного им хлама. Ум теряет свои силы, пытаясь обработать этот материал, заполняющий память человека и подавляющий его творческие способности, но он почти весь остается мертвой рудой. Душа, задыхаясь в груде внешних знаний, не может возвыситься над землей. Земля — стихия ученых, они могут рассуждать о Боге, но когда пробуют молиться, то чаще всего превращаются в каких-то беспомощных астматиков.
Второй культ — эмоций и переживаний. Это те люди, которые увлечены искусством; они живут в мире своих грез и воображения. Их сердце, наполненное страстями, также глухо к молитве. В храме они погружены в свои мечты. Они сетуют, что в богослужении мало эффектности. Служба представляется им чем-то чуждым и очень скучным. Иногда они принимаются составлять свои молитвы — так, как другие пишут стихи, но вскоре приходят к выводу, что в театре душевная жизнь куда ярче, разнообразнее и эффектнее.
Третий культ — культ наслаждений на уровне ощущений; в этой области превалируют жажда секса и крови. Такие люди теряют не только духовный, но и душевный облик. Об этом сорте людей говорить здесь не стоит. У свиньи глаза всегда устремлены вниз. Но беда в том, что эти люди нередко считают себя христианами. Что сказать об их молитве? Они молятся только тогда, когда срываются со скалы или когда у них обнаруживают злокачественную опухоль.
