История жизни
Родился Валентин Николаевич Амфитеатров 1 сентября 1836 года в семье священнослужителей в небольшом поселке Орловской губернии. Род Амфитеатровых дал православной церкви много служителей, поэтому не удивительно, что юноша также избрал для себя служение на ниве Божьей. В 1847 году Валентин поступает в Орловскую духовную семинарию, а позже переводится в Киевскую. По окончании семинарии юноша продолжил обучение в Московской духовной академии, по окончании которой получил степень кандидата богословия.
После этого отец Валентин начинает свою деятельность в духовных школах, совмещая административную и преподавательскую деятельность. В тот период он знакомится с Александром Чупровым, с которым у него сохранились дружеские отношения вплоть до самой смерти. Позже Валентин Амфитеатров женился на сестре Чупрова и принял священнический сан. В этом браке Господь благословил чету одним сыном и тремя дочерьми.
Свою деятельность в качестве священника отец Валентин начал в одном из Калужских приходов — это был Благовещенский собор, который не сохранился до наших дней. В 1874 году Валентин Амфитеатров получает новое назначение — он становится настоятелем храма святых Константина и Елены, который располагался у Спасских ворот Кремля. На тот момент церковь практически пустовала, так как поблизости не было жилых домов. Однако батюшка на собственном примере доказал, что даже в такие храмы можно привлечь верующих, если ревностно исполнять свое служение.
Последним местом служения Амфитеатрова стал Архангельский собор, где он также был настоятелем вплоть до 1902 года. Потом священник начал резко терять зрение и уже не мог выполнять свои обязанности. Несмотря на тяжелый недуг, батюшка до самой смерти продолжал принимать у себя дома верующих, которые приходили к нему за советом и духовной поддержкой.
На протяжении всей жизни отец Валентин не только учил проповедями прихожан, но и на деле демонстрировал благие дела. Особенно опекал священник детей, которые осиротели. Многих сирот он устроил в учебные заведения и сам оплачивал их учебу. К таким богоугодным делам он старался приобщить и своих прихожан, которые жили в достатке. Одни помогали бедным верующим в решении юридических вопросов, другие брали на попечение детей, оставшихся без родителей, а третьи оказывали медицинскую помощь нуждающимся.
Отец Валентин продемонстрировал пример настоящего пастырского служения, поэтому и после его смерти верующие часто приходят на место захоронения священника, чтобы почтить его память.
Литературная деятельность
Помимо пасторского служения и самосовершенствования, Валентин Амфитеатров занимался сочинительством. К числу опубликованных при жизни работ относятся:
- Библейская история Ветхого и Нового Завета;
- Очерки из библейской истории Ветхого Завета.
Книга Валентина Амфитеатрова
Но большинство написанных им трудов были опубликованы уже после кончины проповедника. К ним относятся:
- Духовные беседы, произнесённые в Московском Архангельском соборе в 1899-1902 гг.;
- Великий пост. Духовные поучения;
- Воскресные Евангелия. Сборник проповедей.
Протоиерей Валентин Амфитеатров — один из русских проповедников, деятельность которого приближала его духовных детей к Господу. Его духовные качества и ниспосланные ему Отцом Небесным дары прозрения и исцеления и сегодня помогают людям, обращающимся к нему со смиренной молитвой.
Правила жизни
В каждой и своих проповедей Валентин Амфитеатров старался донести до прихожан Божью истину и научить их жить по заповедям Иисуса Христа. После смерти пастыря вышло несколько книг, где были собраны самые яркие его высказывания и советы.
О дружбе настоящей и мнимой
…Вот что необходимо страдальцу: дружеское сочувствие. Всегда бывает грустно видеть, как от человека, впавшего в несчастье, отворачиваются до этой поры окружавшие его с похвалами приятели, но подвижник Христов радуется, сознавая, что они отошли от него не за его измену добру, но по собственному малодушию и самолюбию. Если мишура отпала от золота, то золото становится еще светлее и драгоценнее.
Что может быть легче и отраднее молитвы как обязанности? Здесь не требуется трудов и забот, какими очень часто себя обременяют те, кто ищет счастья у людей, кто стоит перед подобными себе на коленях, смиряет себя до поклонения им, ищет их на улицах, льстит им и т.д. Молитвеннику не надо проходить далекий путь, иногда и по воде, и по суше, чтобы сказать Господу о нуждах своей души, жизни; не надо, как многим просителям, подавать просьбы, описывать свое положение, искать и дожидаться у дверей дома нужного человека желаемого покровительства. Господь ближе к нам, нежели мы к Нему. Господь – заботливый Пастырь, Он ищет овцу, заблудшую во грехе, и берет ее на Свои плечи.
Как воин без мужества, так и христианин без терпения суть жалкие люди. Тот не воин, кто идет на сражение с робостью и страхом, ибо мужество и храбрость должны воодушевлять доблестного воина; и тот не последователь Христа, кто идет за Ним с грустью и скорбью. Чем более мужества в духе, тем менее тяжести в скорби. Чем слабее терпение, тем чувствительнее страдание.
О посещении храма
Ничто не услаждает в такой степени нашу жизнь, как утешение, получаемое в церкви. Здесь усматриваем в душах наших светлость, радость духовную, веселие от Духа Святого… Прекрасно, всякой похвалы достойно посещение храма Божия. Но увы, – и оно может оказаться вовсе бесполезным, если при усердии к посещению церкви упускается благословенная Иисусом Христом цель. Ee именно и надо помнить при входе в церковь, а в особенности по выходе из нее. В высшей степени убедительно наставлял свт. Иоанн Златоуст выходящих из церкви: «Вышедший из нашего собрания! Одеждой, взглядом, голосом, походкой и всем наружным видом покажи тем, кто не был в церкви, какой прибыток выносишь с собой отсюда, чтобы вразумил ты ближних своих!»
Кротость в семье, в обществе, везде – это сила, побеждающая без оружия самую твердую крепость. Ею укрощаются животные страсти, волнующие человеческую душу; ею смиряется ропот человека недовольного; ею успокаивается возмущенный дух.
Умение дожидаться и терпеть – великая христианская добродетель. Она всегда свидетельствует о присутствии благоразумия в человеке. Человек, умеющий без ропота подчиняться постигающим его случайностям, видит над собой Всемогущую руку Божию. Он ожидает и уповает: цель его надежды выше случайности. Путем тесным, путем скорбным, обливаясь потом и слезами, человек-христианин идет к вечности.
Об устроении семьи
Содержать семью – труд весьма и весьма тяжелый, но когда введен в нее порядок – должное отношение мужа к жене, жены к мужу, детей к отцу и матери, братьев к сестрам, то при таком труде пуд делается как бы легче фунта, день труда становится часом.
Об отношениях с людьми
Беседуя с ближним, не требуйте, чтобы он соображался только с вашим воззрением, но и его слушайте – благодушно, терпеливо, ведя беседу так, чтобы она вносила в его сознание любовь к правде и добродетели. Находясь на службе, не заставляйте сослуживцев насильно разделять ваши взгляды на людей и предметы; не унижайте их малых сведений в науках. Но лучше будьте похожи на чистую пчелу, которая, к какому бы растению ни прикоснулась, не отнимает у него его свойств и не причиняет ему вреда; однако горькие и сладкие, благовонные и удушливые растения дают трудом пчелы чистый материал для сладкого ароматного меда.
О служении ближнему
В поступках своих являйте доброжелательность и готовность служить ближним. Эта готовность должна иметь основой добродетель: навестить несчастного, всеми оставленного; побеседовать братски с опечаленным; сказать ласковое, ободряющее слово обиженному; не бросать камня вместе с фарисеями в соблазненную женщину; привыкшему впадать в нетрезвость способствовать подняться на высоту трезвости и труда; приласкать униженных человеческим мнением, которое иногда является клеветой, поднять их на более высокий нравственный уровень и даже выше себя; оказать помощь бедняку, но безобидно, правой рукой, чтобы никогда не прознала левая; плакать с плачущими и радоваться с радующимся – вот «угождение» людям «во благо». Угождение низводит благословение Божие на угождающего. Оно, если его делать просто, не ради славы человеческой, – великая честь для человека. В таких поступках в одно и то же время сказываются и вера и добродетель. Без веры жить невозможно, а без добрых дел и самая вера мертва.
О разрешении конфликтов
Споры, раздоры, несогласия и разделения в семьях имеют в числе главных причин отсутствие терпения. Святой ап. Павел в Послании к ефесянам указывает, как приобретается терпение. По его убеждению, необходимо «снисходить друг ко другу любовию» (Еф. 4. 2). Необходимо связывать свои уста для ответа против необузданных или легкомысленных укоризн. Опасность пожара предупреждается осторожным обращением с огнем; возникший пожар гасят водой и удалением горючих веществ. Раздоры удаляются благоразумной уступчивостью; споры – своевременным прекращением, несчастия – миром, разлады – любовью, готовой принести в жертву все для того, чтобы сохранить ясность чувства и покой сердца. Так побеждал злобу Саула Давид; он доводил его своим терпением до того, что мрачный, раздражительный Саул сам себя осуждал, говоря: «безумно поступал я и очень много погрешал» (1 Цар. 26. 21).
Общество неверующих придает великую цену роскоши. Истинно же христианское общество всякой роскоши противополагает скромность и простоту. Живя в свете, истинные христиане сообразуются с приличием и обычаями, но всякая пустая пышность, всякая изысканность нарушают христианскую благопристойность. Мудрая умеренность –вот христианское жизненное правило.
У людей неверующих жить для еды составляет правило. У людей верующих иное правило: есть, чтобы жить. Оттого в тех семьях, где падает вера, пост считается делом побочным, но зато сильно развиты прихотливость или разборчивость в пище. Истинный христианин в пище видит средство сбережения и поддержания сил.
Не спорим, что от «трудов праведных нелегко нажить палаты каменные». Не спорим, что в известной части общества даже посмеиваются над добродетелью нелюбостяжательности; в ее существование даже не верят. Но истинный христианин может и должен не обращать внимания на такой укор и такую безумную насмешку. Бедность честная, христианская скорее составляет славу, нежели унижение. Она есть мать умеренности, укрепляющей душу, тогда как роскошь расслабляет ее. Да и можно ли назвать бедным такого человека, который ни в чем не нуждается, не желает и не ищет принадлежащего другим, полагает и имеет свое сокровище в Боге? Мне кажется, напротив, беден тот, кто, имея богатства, алчет еще больших. Мне кажется, как бы кто ни был беден, все же он не так беден, как был, входя в мир слабым, бессильным, немощным, голым ребенком.
Целомудрие, совестливость, благородная стыдливость, соблюдение своего тела в святой невинности обязательны для христианина. Если тело наше не свободно от греха, то душа не может быть усердна к молитве.
Об исполнении чужих пожеланий
Потворство чьим-либо страстям, потакание слабостям личности – грех, пристрастное суждение о других – тоже грех. Чтобы угождение ближним было нравственно, честно и чисто, требуется решить только один вопрос в отношении человека к человеку: «Согласно ли я поступаю с законом Божиим? Делая угодное другому, действительно ли я облегчаю ему ношу жизни? Снисходя и удовлетворяя его слабости, делаю ли его сильнее? Помогая ему, не помогаю ли я тем самым этому человеку опуститься ниже, нежели он стоял, не навлекаю ли исполнением его прихоти на него Суда Божия и не кладу ли пятна на чистую его душу?»
Наша жизнь – глубокая, безвестная тайна для нас самих. Не спросились родить нас, не спросит и смерть у нас, когда, в какой страшный день и час прекратить нашу жизнь. Ощущаем мы свою слабость везде и во всем. Мы и знакомые наши окружены опасностями; и чем чище, добродетельнее и невиннее человек, тем страшнее для него жизненные шаги. В сознании такой беспомощности человек обращает свои мысли к Тому, от Которого исходит «всякое даяние благое и всякий дар совершенный» (Иак. 1. 17). Это обращение сердца, мысли и воли к Богу и есть молитва.
Пусть оглянутся праздные люди вдаль, в свое прошедшее. Мать родила их не для тунеядства, не для того, чтобы они чужое съедали, в чужое одевались, но для того, чтобы чужих кормили и чужих одевали. Но празднолюбец – раб, зарывший талант. Он не живет, а прозябает; загораживает своим существованием дорогу другим, мешая им правильно жить, действовать и пользоваться плодами своих трудов.
Милостыня христианина должна быть сообразна с нашим состоянием, т.е. нашими средствами, нашими доходами. Большая или малая она будет – не важно, у Господа все милосердые, все отзывчивые к неимущим получают равную награду, так как не на количество подаваемого взирает Господь, а на наше расположение. Милостыня – это ключ, которым открывается дверь в Царство Небесное. Золотой это ключ, железный или деревянный – не важно; а то душеспасительно, лишь бы был у нас этот ключ, и нам было бы чем отпирать двери рая.
Об истинной любви
Истинная любовь выражается искренностью к ближним и дальним. В ней нет ни одной ноты притворства. Она более постоянна, нежели жизнь солнца. Любовь прекрасна, когда непредосудительна. Любовь всегда юна, жива, благородна, утешительна, благоговейна и беспредельна. Любящим даруется благодать читать в сердцах любимых людей и самим быть приятной книгой для тех, кто их любит. Любовь наставляет и учит, и уроки ее слушают все возрасты жизни от малолетнего младенца до седой и почтенной многолетием старости.
Сделав одно несмываемое пятно на платье, мы его не называем новым: такое платье можно пятнать. Оно старое, негодное. Так и запятнанная, порочная совесть. Неприятно ходить в рваной, грязной одежде – ужасно и отвратительно носить вечно в сердце умерщвленную, бесстыдную, разодранную, немую совесть.
Не тот садовник разумен, который, когда надоело ему напрасно ждать плодов от дерева, рубит его, но тот, кто своими стараниями победит в себе нетерпение, а в природе – упорство неплодия. Распутать крепкий и мелкий узел, очевидно, гораздо труднее, нежели разрубить его. Поэтому, чтобы наша жизнь имела христианское достоинство, мы должны быть сдержанны в чувствах недовольства.
Благородство сопутствует труду во всех областях полезной деятельности. Нет той работы, которая была бы лишена цены и значения. Одно только нужно помнить, что, принимаясь за какое бы то ни было дело, мы обязаны спросить себя, в состоянии ли мы его исполнить. Если работа не по силам, если мы делаем ее небрежно, без охоты, без ревности и усердия, то, разумеется, — как ни тяжело это слово для слуха и сознания, – мы не работники, но лица, поедающие чужие силы. Мы, таким образом, крадем у других ими приобретенное и добытое.
О, берегитесь злоупотребления словом; это огонь, который может произвести пожар там, где мы и не думаем. У людей старшего возраста слово пусть всегда будет милое, доброе, с весом и значением, которое бы помнилось людьми более молодыми как назидание, умудряющее неопытность. У людей юных речи пусть будут живые, говорливые, задушевные, но чистые, без двусмысленной пошлости, без наглой клеветы на все честное, доброе, священное и правдивое.
О любви к Богу и ближнему
Любовь к Богу и ближнему одна от другой неотделимы. Разлучить их нельзя: кто любит Бога, тот любит и ближнего; кто не любит ближнего, тот не любит и Бога.
Надо дорожить временем. Оно, как вода в реке, быстро утекает и не возвращается. Что прошло, того уже не будет; минувший год не вернется. А что впереди, то от нас сокрыто. Тем заботливее должны мы спешить пользоваться временем, какое Господь милосердный дает нам для достижения вечного блаженства.
О памяти смертной
Представляйте возможно чаще смерть. Представление о ней заставит нас взглянуть разумным взглядом на мирскую суету, заставит подумать о своей вечной судьбе, побудит нас жить по совести и закону Божию. Тогда и каждый из нас удостоится мирной кончины. Тогда и каждый из нас при конце своих дней может воззвать к Владыке жизни и смерти, как Симеон: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко. с миром» (Лк. 2. 29).
У кого юность жизни проведена в суетности и рассеянности, у того продолжение и конец ее бывают по большей части несчастны. Религия требует неотложного начинания, раннего упражнения в мышлении и действовании по ее предписаниям. Если вы хотите дать детям доброе направление, при котором они могли бы достигать совершенства христианского, то должны заботиться преимущественно о том, чтобы с первых лет внушить им уважение и любовь к религии.
О личном примере
…Необходим добрый пример. Но кто может быть для детей ближайшим и лучшим примером, как не родители? К вам имеют дети беспредельную любовь, на вас всегда устремлены их очи, за вашими действиями любят следить они непрестанно. Напрасны будут ваши слова, если вы своего богопочтения не выскажете в ваших действиях, если дети не будут видеть вас молящимися прежде, нежели сами начнут молиться. Напрасно вы будете говорить им о том, что закон христианский есть закон любви, если ваша жизнь не будет зеркалом этой любви, если у вас не будет чистосердечия в служении, ревности во вспомоществовании братьям-людям, кротости и терпения в перенесении недостатков и слабостей ближних. Примеры несравненно больше действуют, нежели наставления. И потому «горе тому, кто соблазнит одного из малых сих» (Мф. 18. 6)!
О свободе без Бога
Человек без Бога, с одной своей свободой, оставленный на произвол самому себе, есть несчастнейшее из всех творений во вселенной. Представьте младенца, сидящего на краю ужасной пропасти. Это будет слабое изображение человеческой жизни, отовсюду окружаемой бедами и напастями. Беды в реках, беды на горах, беды от разбойников, беды от родственников, беды в городах и деревнях, беды на море, беды в ложном братстве. Но сколько еще невидимых зол и бедствий!
Самонадеянность и надменность – несносные свойства даже перед людьми. Они противны и Господу Богу. Многие из людей воображают, что успехом своей жизни они обязаны только силам своего ума, своего достоинства. Они ошибаются. Чтобы укрепить безопасность собственной жизни, обеспечить свою участь, сколько измышляется планов, предначертаний! Но все эти затеи, как паутинные тенета, от одного дуновения ветра расторгаются.
Глава 12. В ПЛАМЕНИ ИСКУШЕНИЙ
Одними из близких духовных чад батюшки был разветвленный род Сахаровых. В страшные годы гонений их потомки хранили веру и благочестие, часто обращаясь к помощи молитв почившего праведника.
Вспоминает Нина Андревна Монахова-Огнева:
«Моя мама и мой папа происходят из родов почитателей о. Валентина. Мамина мама Анисья Павловна и ее мать, моя прабабушка Прасковья Сахарова были преданными духовными дочерьми батюшки Валентина. Мой дедушка Алексей Михайлович происходил из рода Климановых – другой семьи батюшкиных почитателей. О них часто упоминает Анна Ивановна Зерцалова. А мой отец – Андрей Андреевич – из рода Монаховых, которые тоже все были духовными детьми о. Валентина.
Прабабушка Прасковья Сахарова была очень верующей, необыкновенной жизни человеком. Батюшка очень ее любил. Жила она достаточно далеко – в Малом Ярославце, и приезжала к батюшке когда только могла. Отец Валентин уделял ей столько внимания, что она считала себя недостойной этого. А батюшка говорил, что она такая молитвенница, что может все вымолить у Бога.
Прабабушка Прасковья приезжала к батюшке часто и ничего не решала без его благословения. Однако, к концу ее жизни случилось так, что она надолго уехала в деревню. Батюшке говорили, что она болеет, и, как он потом говорил, он молился за нее. И вдруг приезжают и говорят: «Батюшка, а ведь Прасковья-то умерла» – «Как умерла?» – «Да, вот она тяжело болела, умерла, тогда-то ее похоронили.» Батюшка взялся рукой за голову и сказал: «Вы бы лучше меня ударили по голове, чем сказали, что умерла Прасковья». Вот так отец Валентин уважал ее. Поэтому, когда у нас в доме что-нибудь не так, я всегда стараюсь молитвенно к ней обращаться.
Дочь этой Прасковьи – моя бабушка Анисья Павловна – также ничего не делала без разрешения батюшки, советовалась с ним во всех делах. Она вышла замуж за Алексея Михайловича Климанова; у них родилось восемнадцать человек детей, но почти все они умерли: кто в младенчестве, кто от болезни, кто по несчастью. Сначала Анисья Павловна с детьми жила в деревне под Малым Ярославцем, а дедушка в то время уже работал в Москве. Он был очень способным к коммерции, очень умным и добрейшим человеком, умел работать, хотя и не имел особого образования. Быстро пошел в гору. Он тоже советовался во всех коммерческих делах с батюшкой, который был настолько эрудированным, так разбирался во всем, что мог дать совет и в этой области. Анисья Павловна часто приезжала к батюшке из деревни, но ему не нравилось ее деревенское окружение, ее там не любили; он говорил: там не твое место. Дети умирали. Батюшка сказал ей: «Если ты оттуда не уедешь в Москву, то погибнешь».
Бабушка Анисья переехала в Москву и стала часто ходить в Архангельский собор, обращаясь к батюшке со всеми скорбями и со всеми вопросами, но на лето ездила с детьми на родину. Однажды она вернулась оттуда сама не своя: ей было плохо, заговаривалась, кричала. Близкие решили отвести ее к батюшке. В храм ее водили трое мужчин. Батюшка как раз кончил служить и вынес крест. Анисья кричала какие-то неподобные слова, махала руками. Люди смутились, но батюшка велел подвести ее, трижды ударил крестом по голове, перекрестил, трижды говоря: «Христос воскресе!», – и велел отпустить ее. Она опустилась на пол, постепенно пришла в себя и подошла к батюшке. «Больше пока туда не езди», – сказал батюшка.
С бабушкой Анисьей было много случаев исцелений, исполнялись батюшкины предсказания. Отец Валентин часто предупреждал ее о том, что будет. Однажды бабушка Анисья пришла просить благословения поехать в деревню с трехлетним сыном Пашенькой – своим любимцем. А батюшка говорит: «Ехать нельзя ни в коем случае». Она приходит второй раз: «Батюшка, я хочу ехать с Пашенькой». Он с гневом отвечает: «Я же тебе сказал, что ехать ни в коем случае нельзя!» Анисья пришла домой, и думает: «Вот, батюшка не разрешил, ну, я на недельку, на десять дней съезжу, он и не узнает». И уехала. Приехала в деревню, а там – эпидемия дизентерии, дети умирают дворами. Пашенька заболел, и там его похоронили.
Анисья Павловна возвращается домой, бегом к батюшке в храм. Встала на колени и плачет. Батюшка исповедовал народ; увидел ее: «Ну-ка, иди сюда. Ну, что ж, я знаю: Пашеньку-то похоронила?» Она плачет: «Батюшка, что ж я сделала, как же так, я не послушала тебя», – так просто она с ним говорила. А он стал утешать ее: «Ну, не надо так плакать. Ну, что же. Теперь будем за него Богу молиться. Я ведь знал: вот ты не послушала, не делай никогда того, что запрещают!»
Бабушка Анисья привила всем своим детям любовь к о. Валентину. Когда моей маме было семь лет, батюшка, первый раз причащая ее, положил ей руку на голову и сказал: «А ведь Ольга будет у нас премудрая!» И действительно: мама, Ольга Алексеевна, была мудрой женщиной, хотя и не имела хорошего образования; давала людям прекрасные советы, была всеми уважаема и любима. Ей было всего девять лет, когда батюшка скончался, но она успела узнать и полюбить его, бывая у него на службах и дома. После кончины батюшки ее «духовно опекала» близкая батюшкина духовная дочь тетя Дуня, большой друг бабушки и дедушки.
Тетя Дуня познакомила мою маму с моим папой. Сначала дело не ладилось: во время сватовства, за столом они друг другу не понравились. Да и родители невесты были недовольны, поскольку их семья была выше по социальному положению. И вот как-то вскоре после Пасхи мама, нарядная, в праздничном платье идет на могилку к батюшке, а ей навстречу идет тоже весь разодетый будущий мой отец. И тут они друг другу приглянулись. Остановились: «А я уже у батюшки был», – говорит Андрей Андреевич. – «А я вот иду…» – «А я Вас провожу…» Так они у батюшки постояли, потом он маму довез домой, а через несколько дней пригласил в театр, и потом, несмотря на все препятствия, они поженились. Несомненно, все устроилось молитвами о. Валентина.
Папа с мамой стали жить отдельно от родителей, и им нужно было завести собственное дело. Тетя Дуня, их посаженная мать, посоветовала им открыть обувной магазин. Это были годы НЭПа. Закупили товар, истратили все деньги, все приготовили – покупателей нет. Мама сидит и плачет: «Тетя Дуня, что же делать? Мы прогорели…» А тетя Дуня сидит, улыбается и говорит: «Все будет хорошо»… Вскоре батюшка явился тете Дуне во сне и сказал: «Пусть обуют такой-то приют, и помогут такой-то больнице. И пусть дают все размеры, которые будут нужны, не жалея, сколько нужно». Тетя Дуня сообщила об этом моим родителям, и те тут же стали все готовить, назначили работникам приюта время, когда приходить. Оттуда пришли, забрали больше половины товара. Папа с мамой сидят. Меньше чем через полчаса пошли покупатели, один за другим. Все распродали, поехали снова за товаром, и торговля пошла. В магазине всегда висели иконы и портрет батюшки Валентина.
Все мы часто бывали в Очаково. Любовь Валентиновна очень любила мою маму Ольгу Алексеевну и всю нашу семью, часто встречалась с мамой и писала ей удивительные письма. Они были настолько исполнены любви, утешения и доброты, что, по-моему, от одних этих писем можно было поправиться и успокоиться. Вот, например, отрывок из ее письма моему отцу: «Уважаемый Андрей Андреевич, в старые времена, по поручению папы, разным лицам, желавшим получить от него утешение, я часто писала следующие слова, которые ныне решаюсь обратить к Вам, думая, что, когда душа неспокойна, Вам будет приятно услыхать их: «Иисусе Благий, изведи всякую тьму из обители сердца моего. Буду к Тебе прибегать во всякой напасти, Тебе веровать; из глубины сердца взывать к Тебе и терпеливо ждать Твоего утешения». Храни Вас Христос. Остаюсь искренне Вам благожелающая Л. Викторова. 1924 г., 18 сентября».
Как-то мы с мамой поехали в Крым. Однажды, катаясь на лодке, мы чуть не утонули. А потом пришла открытка от Любови Валентиновны, датированная тем днем, когда это произошло, и в ней говорилось: «Не катайтесь на лодке, может произойти несчастье».
Я помню Любовь Валентиновну неизменно приветливой. Она была невысокого роста, худенькая, при мне уже хромала и ходила с палочкой. Голову она всегда покрывала. Любовь Валентиновна вела огромную переписку, несмотря на то, что в сталинские времена эти письма могли очень повредить ее семье. Часто я присутствовала при их разговорах с мамой, а иногда меня просили пойти погулять. Когда Любовь Валентиновна умерла, нас, всех детей привезли на похороны. Было множество народа. Потом, приезжая в Очаково, мы всегда шли сначала приложиться к ее кресту и поклониться ее могиле.
За советом и утешением духовные чада о. Валентина теперь ездили к Вере Валентиновне. Среди них было много наших родственников: Монаховы, Сухаревы, Кузьмины, Скороспеловы, Климановы и другие. Вера Валентиновна была очень добрым и отзывчивым человеком. Наша семья не решала семейных дел без ее советов, которые иногда предваряли события.
Всю жизнь мама не начинала ни одного дела без посещения могилы батюшки и молитвенного обращения к нему, в доме всегда был песочек с могилы. Случалось, что батюшка являлся маме во сне, говорил несколько слов, утешая в тяжких скорбях или предупреждая о приближающемся несчастии и отводя его.
Был такой случай. Нас, детей, было уже четверо. Маме внезапно стало плохо: она вся побелела, посинела; ее положили, дыхания не чувствовалось. Побежали за врачом, он говорит: «Понять ничего не могу. Она еле дышит. Пусть лежит. Я приду через два часа». Он был очень обеспокоен. Мама не глотала, и лекарство принять не могла. Руки, ноги холодные, к ним положили грелки. Бабушка послала за священником; причастить было нельзя, начали соборовать. Перед соборованием бабушка положила маме на грудь портрет о. Валентина. Все мы, дети, стояли на коленях со свечами, и бабушка Анисья, заливаясь слезами, горячо молилась, стоя на коленях: «Батюшка, дорогой, помоги!» Кончилось соборование, священник старается утешить бабушку… Вдруг мама поднимает руку, берется за портрет и открывает глаза. Смотрит вокруг удивленно: священник, дети со свечами… Ей дали святой воды, потихонечку она стала садиться; мы все – малютки – обрадовались, бросились к ней. Она говорит: «А что случилось? Я бы выпила крепкого чая». Врач, придя, сказал, что не понимает, что было с больной, но что он боялся уже не застать ее в живых.
Для всех семей моих близких – теток, двоюродных братьев и сестер – батюшка – великий защитник. Всегда, когда нам было ужасно плохо – а плохо было столько раз: и выселяли нас, и раскулачивали, и ссылали, и болезни были – во всех случаях жизни обращались к батюшке Валентину, и он всегда помогал.
Дедушка Алексей Михайлович был достаточно богатым человеком: имел магазин и свечной завод. Он являлся старостой храма на Софийской набережной, много помогал храму, снабжал его свечами. Когда кончился НЭП, его семью совершенно разорили. Все имущество отобрали, выгнали из дома всех. Дедушку выслали в Архангельск, и там он погиб. Бабушка Анисья переехала к нам в Черкизово, где у мамы с папой был отдельный дом.
Папа хорошо работал, и мы тоже жили достаточно зажиточно, хотя в семье было много детей. Была прекрасная библиотека, шкафы из красного дерева. Все это было приобретено многим трудом; родители старались заработать, чтобы дать нам хорошее воспитание. В это время начались облавы, «раскулачивание». Каждую ночь мы слышали, как у нас в Черкизово подъезжали машины НКВД то к одному, то к другому дому.
Потом эта машина остановилась около нас. Это был 1930 год. Мне было лет 8–9, и я все хорошо помню. Открыли дверь, и человек двенадцать молодых парней с наганами, очень грубые и неприятные, разошлись по всем комнатам. Всех подняли, кто в чем был, сказали, что будет обыск. «А что вы ищете?» – «Мы знаем, что ищем», – и весь разговор. Их было много, и смотреть за ними было невозможно. Рылись везде. Мама видела, как у одного из пришедших оттопырены карманы и оттуда торчат ее дорогие чулки…
Бабушка Анисья не выдержала всего этого и с ней случился, как тогда говорили, удар, то есть, инсульт. Никаких «скорых» тогда не было, но у нас был частный врач, еврей, очень порядочный. Мама звонит ему – было 3 часа ночи – и рассказывает, что вот такое случилось с бабушкой. Он говорит: «Ну что же, я сейчас беру свой чемодан и еду». А она ему: «Вы знаете, а у нас “гости”» – Такие слова были понятны всем. – «Неважно, я сейчас приеду». Приезжает, начинает бабушку колоть. Я прекрасно это помню, поскольку держала лоток, когда врач делал кровопускание. Бабушка приходит в себя; тут подходит мама; на ней – кольца, серьги, золотая цепочка, крест. Доктор тихо говорит ей: «Ольга Алексеевна! Что это на Вас? Быстрее снимайте и давайте сюда». И прячет все за пазуху.– «А как же Вы?» – «А я человек нейтральный, я врач».
Были добрые люди! К сожалению, этот врач не был православным, но он сделал нам очень много добра.
Всю ночь пришедшие описывали все в доме, и через три дня приехали машины вывозить наше имущество. Самое ужасное впечатление на меня, маленькую девочку, произвело следующее. Наши книги стояли в шкафах по писателям: Тургенев, Пушкин – все в хороших переплетах. И вот они выгребали книги на пол, несли, роняли, книги падали на улице в снег, по ним ходили… Одна, вторая, третья машины. Увезли все, остались совершенно голые стены. Я удивляюсь, как все это перенесли мама с папой!
А через день снова приехала машина, и маму с папой увезли на Лубянку. Нас, детей, было тогда четверо. Мы остались с бабушкой Анисьей, которой было уже за семьдесят. Без копейки, в пустом доме – не было даже стола, мы сидели на ящиках. Знакомые и родственники приходить боялись, так как за домом следили. Помню, как бабушка каждый день ставила нас всех на колени перед киотом, где были иконы Спасителя, Божией Матери и Николая Угодника, читала вслух акафист иконе «Нечаянной Радости», которую она, как и батюшка Валентин, особенно почитала, и мы все молились. Ночью соседи тайком приносили нам поесть: кто что – хлеба, сала, молока.
Моя старшая сестра Валентина носила в тюрьму передачи. Иногда что-то принимали, но, как мы узнали потом, ничего не доходило.
На Лубянке маму привели в камеру, полную людей, втолкнули ее туда так, что сверточек с вещами выпал из рук. Там, в основном, сидели нормальные люди, но были и уголовницы, женщины легкого поведения. Кто-то, увидев маму, стал кричать на нее и прогонять к параше. И вдруг встала какая-то женщина и сказала: «Не смейте к ней так относиться! Не видите, что она еле на ногах стоит!» Посадила маму на свое место, сказала: «Отдышитесь!» Оказалось, что это была женщина из Черкизово, ходившая с мамой в один храм.
Каждую ночь водили на допрос. Несколько раз били. А мама – все время прижмет руки к груди и читает: «Богородице, Дево, радуйся…», «Батюшка, помоги!» Следователь допрашивает, требует называть других людей. Мама молчит и читает молитвы; она была такая благообразная, красивая. И следователь как закричит: «Ты что сидишь, как Богородица?» – и бьет наотмашь по щеке… Отца тоже допрашивали каждую ночь, сильно били, а у него было больное сердце.
22 декабря, в день «Нечаянной Радости», сестра Валя с тетей пошла на службу, в прекраснейший храм свв. апп. Петра и Павла на Преображенке, который потом уничтожил Хрущев. Мы, остальные, болели и были дома. В это время маму вызывает следователь и говорит: «Ну, вот что. Ты здесь ничего не говоришь, так вот мы тебя сейчас отправим в такое место, где ты заговоришь». Что-то пишет и говорит конвоиру: «Пусть берет вещи, и веди ее». Маму ведут по бесконечным коридорам, хлопают бесчисленные двери, они спускаются по этажам, открывается дверь, и вдруг – ясный день (а на Лубянке везде только электричество), и мама видит, что открывают ворота. Конвоир толкает ее: «Что стоишь, выходи!» Мама упала, ничего не может понять… Она села на какой-то приступок, сидит и не понимает, где она. Через полчаса таким же образом выталкивают папу, такого же ошеломленного.
Не знаю, как они добирались домой без денег и в мороз… Мы сидим, вдруг звонок. Бабушка пошла через двор открывать, и мы слышим, что она причитает и плачет: «Ой, мои дорогие…» Мы выбежали на улицу: идут мама и папа, такие, что страшно смотреть. На Лубянке они пробыли месяц или полтора. Входят, и первым делом падают на колени перед божницей. Валя приходит из церкви, входит: «Ах, Матерь Божия помогла!» 22 декабря – для нас великий праздник!
Спустя какое-то время у нас снова описали дом и решением суда постановили нас выселить. Все судьи стояли не на нашей стороне. Родители были в отчаянии: ехать некуда. Отец, убитый горем, поехал в Очаково к Вере Валентиновне. Она встретила его очень приветливо и сказала: «Андрей Андреевич, Вы не отчаивайтесь! Есть такая женщина-юрист, она помогла нашим знакомым: Шверина Надежда Дмитриевна; дозвонитесь ей, и она Вас примет. Она дорого не берет, и ничего не возьмет с Вас. Она очень скромный человек, я думаю, Вам нужно немедленно к ней поехать». Отец продолжал возражать, говоря, что и два хороших юриста не смогли бы нас спасти, но Вера Валенталовна настаивала, и отец, не веря, поехал. Юрист сказала: «Я беру Ваше дело защищать». Она была очень верующая, и действительно ничего с нас не взяла (у папы денег совсем не было). Когда шел суд, она в общем-то говорила то же, что и другие раньше говорили, но приводила и свои доводы. Судья была та же, что и раньше, однако теперь она сказала: «А я думаю, что эту большую семью (пятеро детей и больная бабушка) мы уж не будем выгонять из этого старого дома». И нас оставили.
Многие в нашей семье были репрессированы. Дядю Мишу выслали, затем сажали еще раз. Уйдя от нас молодым, он вернулся совсем больным человеком, ослеп.
Мой двоюродный дядя, инженер, был обвинен в том, что на собрании что-то сказал против Сталина. А в действительности его вообще не было на этом собрании, он был беспартийный. На следствии на Лубянке он пытался доказать, что был в это время у кого-то на дне рождения. Но никто из его знакомых не решился это подтвердить. Когда его супруга привезла ему на Соловки теплые вещи, он сказал: «Меня так били, что я оговорил себя. Следователь сказал, если признаюсь, отправят в ссылку». Ему отбили легкие и почки. Года три он там болел, и когда жена приехала второй раз, ей сказали: «Похоронен в общей могиле», – и все… Над братскими могилами на Соловках ночью видят столп света. Сколько там праведных людей! Дядя был человеком изумительной культуры. Когда сидели в тюрьме мои родители, он один не боялся приходить к нам, зная, что мы голодные. Это навсегда сохранила моя детская память…
Мама каждое воскресенье после ранней обедни ездила к батюшке на кладбище и при всякой возможности возили туда детей. Я помню это с очень ранних лет. Добираться приходилось далеко, часа два, трамвай ходил только до Садово-Кудринской площади. И сколько я помню, у батюшки всегда было много народа, а в дни его памяти бывало просто паломничество, и все дорожки были заполнены пришедшими помолиться людьми. Приезжали целыми приходами. Москвичи и приезжие, даже иностранцы очень чтили о. Валентина. До сих пор за границей просят тех, кто едет в Москву, отслужить панихиду, положить цветы, привезти песочек.
Мы росли, и сами ездили на могилку к батюшке, не начиная ни одного дела, не помолившись там. Перед каждым экзаменом в школе я привозила на могилку к батюшке учебник по предмету, который нужно было сдавать, прикладывала учебник к могиле и уже знала, что хотя бы на тройку, но сдам.
После школы я хотела пойти в институт, но папа сказал: «Знаешь что, я не могу один всех содержать. Тебе придется поработать…» Меня устроили счетоводом в бухгалтерию. Бывая в Очаково у Веры Валентиновны, я говорила, как мне трудно там работать, сетовала, что все кончают вузы, а я уже никогда не поступлю, но Вера Валентиновна сказала мне: «Нина, а Вы у нас будете маленький доктор, и будете всех лечить. Надо потерпеть недолго». Я очень боялась крови и не понимала, как это может быть. Но случилось так, как предвидела Вера Валентиновна. Началась Великая Отечественная война, меня послали учиться на медсестру, а затем отправили работать в городскую больницу, где я прорабатала всю жизнь.
Мне приходилось довольно часто ездить в Очаково в войну. Так же часто ездили брат, сестра Валя (потом она вышла замуж за Сергея Васильевича – сына Любови Валентиновны), и мама. Иногда я возила лекарства, бинты. Несмотря на то, что лекарства я возила из больницы, с разрешения старшей медсестры – как бы больным на дом – Вера Валентиновна всегда просила Василия Петровича отдать мне деньги. Вера Валентиновна уже болела и лежала. Василий Петрович был необыкновенно приветлив и ласков, такой светлый, бывало, скажет: «Верочка, посмотри, кто к нам приехал!» Какие бы тяжелые ни были времена, из этого дома никогда не отпускали не покормив необыкновенно вкусным постным супом – хотя порой в нем не было даже морковки – и картошечкой… Всегда я уходила оттуда с огромной радостью и воодушевлением, казалось даже, что окружающие люди начинают относиться к тебе по-другому.
Когда Веры Валентиновны не стало, это было ужасным горем и потерей для всех знавших ее. Я очень хорошо помню отпевание в храме свт. Николая в Хамовниках. Гроб стоял в главном приделе. Проститься пришло много народу, был полный храм. Каждому на память о великой праведнице давали ватку, приложенную к ручке Веры Валентиновны. Многие плакали. День был хмурым, темным, но как только хор начал отпевание, сверху через окна засияло солнце и лучи упали на гроб и лицо умершей. Вера Валентиновна все отпевание лежала в сиянии солнца, это было радостью и необычно.
На кладбище гроб несли на руках шестеро мужчин, без головных уборов; было много снега, идти было трудно. Народ заполнил всю Тимирязевскую аллею. Как только траурное шествие поравнялось с могилой отца Валентина, на которой было много снега и были венки из еловых ветвей, то все венки внезапно загорелись, и пламя поднялось на 1,5 метра высоты. Все были очень удивлены.
Сейчас к могилке Веры Валентиновны идут все, кто бывает у батюшки Валентина, множество людей; несут цветы, ставят свечи. Все несут свои беды и скорби и по молитвам своим получают утешение.
Многие относились с большим уважением к моей маме, Ольге Алексеевне, близко знавшей дочерей батюшки и заставшей его самого. Ее очень любили соседи по подъезду. Мамин лечащий врач, которая под влиянием мамы стала очень верующей и почитательницей батюшки, всегда говорила: «Какая же необыкновенно светлая старушка Ольга Алексеевна!» Мама всегда была доброй, приветливой, с большой радостью всех встречала. Ей удалось с Божией помощью привести к вере многих своих знакомых. Несомненно, что в такой крепкой вере и благочестии она была воспитана о. Валентином и близкими ему духовно людьми».
Вспоминает Михаил Андреевич Монахов (сын Ольги Алексеевны Климановой-Монаховой):
«Животворящей частицей Божией благодати были наделены дочери великого пастыря – Вера Валентиновна, Любовь Валентиновна, ее муж Василий Петрович и внуки подвижника, сверявшие шаги своей жизни с законом Божиим; это не могли не чувствовать люди, знакомые с ними.
В юности, под конец войны 1941–45 гг. и первые послевоенные годы моя мама Ольга Алексеевна, благословясь, не раз направляла меня, пятнадцати-шестнадцатилетнего сына в Очаково. Я выезжал охотно, ощущая в своем юношеском сердце определенный трепет. Вера Валентиновна с большим участием расспрашивала о моих близких.
Веру Валентиновну, а по словам встречавшихся с нею моих родных – Любовь Валентиновну и в определенной степени Василия Петровича отличал дар рассуждения, порой доходящий до степени прозорливости, и какая-то неземная простота общения и мудрость. Как и у отца Валентина, в них соединялось человеческое и духовное.
В начале осени 1945 г. вернулся с фронта старший сын Василия Петровича и внук отца Валентина, Дмитрий Васильевич. Я очень хотел познакомиться с ним и два-три раза при встрече мы ходили по безлюдным улицам поселка и дорогам окрестностей и беседовали на разные темы, особенно о любви и помощи страдающим людям. То был необычный человек, не от мира сего. Очень любил церковь и богослужение, обладал феноменальной памятью и способностью к иностранным языкам. Своей задачей он считал спасение падших и заблудших. Той же осенью, через несколько недель с момента нашего знакомства Дмитрий Васильевич трагически погиб всего в нескольких сотнях метров от отчего дома в результате насильственных действий жестоких людей, олицетворяющих силы зла и сатаны. Умер мученической смертью.
Из Очакова маме для меня была передана икона Архистратига Михаила – из икон, которыми располагал и пред которыми молился отец Валентин. Этой иконой незадолго до смерти благословил меня отец.
Останется на всю жизнь в памяти моя последняя встреча с живой Верой Валентиновной в Москве. Она, больная, лежала в постели. Мы были одни, Вера Валентиновна попросила подойти меня поближе, достала находившийся на груди крест отца Валентина с изображением распятого Христа, перекрестила меня и тихо сказала: «Миша, вы на правильном пути». Эти слова много раз я потом вспоминал в разных ситуациях своей жизни…
И еще одна встреча была с Верой Валентиновной зимой начала 1993 года. На этот раз с ее образом, духом.
Прошло без малого десять лет со дня смерти моей жены Нины Константиновны. Я никогда не думал, что мне будет так трудно и одиноко без нее. И хотя ее последние перед кончиной слова были: «Миша, женись», – они оказались неосуществленными. Угнетала домашняя обстановка в семье. Взрослый сын, появление которого на свет в свое время так ждали мы с женой, стал бить отца в пьяном угаре. Произошел разлад в его семье, бесконечная смена места работы, а по существу ее отсутствие. Сын поднимал руку и на свою жену, вызывая адекватную ее реакцию. Замкнувшись в безысходности, я стал выпивать, постепенно это приобрело регулярный характер.
И вот однажды просыпаюсь рано перед рассветом в своей комнате и чувствую запах чистоты воздуха. Проверил: окно закрыто. Накануне и в предшествующие дни я спиртного не пил. Лег. Состояние ожидания. И тут в углу комнаты при свете ночника вижу Веру Валентиновну, на меня не глядящую. А в ушах моих ее слова: «Перестаньте постоянно пить и спаивать сына. Если Вы не опомнитесь, то случится несчастье и Вы погубите сына». Мои плечи словно прилипли к подушке. Образ исчез, а я оставался некоторое время лежащим в оцепенении. Затем уснул. И проснулся со словами ее в ушах.
Принял ли я к сведению предупреждение Веры Валентиновны? Очевидно, не полностью. Да и обстановка в семье сына мало изменилась…»
Рассказывает Н. А. Монахова-Огнева:
«Моего брата Михаила Монахова очень любила Вера Валентиновна. Они много разговаривали, ему она дарила иконы… Шли десятилетия. Похоронив жену после тяжелой болезни, Михаил стал сильно пить вместе с сыном. И вот однажды ему явилась Вера Валентиновна… Утром он в слезах всем близким рассказывал об этом видении. Но, к сожалению, он не перестал пить, и через некоторое время, в 1995 г. он трагически погиб, и сын сбился с пути.
По словам моей двоюродной сестры В. В. Кузьминой, её старший брат Николай Васильевич, у которого не сложилась жизнь с семьей, стал пить и не мог никак остановиться. Со временем он потерял все: семью, работу, дом. И вот, с последней надеждой он пришел на могилу Веры Валентиновны, которую хорошо знал, т. к. бывал в Очакове. Пошел туда совершенно трезвый. Начал молиться; встал на колени перед могилой и горько плакал о своей судьбе, наклонившись головой к могиле. Через некоторое время он поднимает лицо и вдруг видит у могилы рядом с крестом живую Веру Валентиновну, в ее обычной одежде и платочке. Она укоризненно на него смотрела и ничего не говорила. Потом благословила его. Он плакал и молил ее помочь ему. Это продолжалось 8–10 минут, затем все исчезло. Николай Васильевич почувствовал большую радость и понял, что в жизни у него все изменится. Пить сразу перестал; вскоре удачно женился и жил за городом у жены. Начал работать и так прожил пятнадцать лет до своей кончины.
Все, что здесь я рассказала, происходило на моих глазах, и мы были счастливые люди, что имели таких покровителей и молитвенников, как батюшка о. Валентин и Вера Валентиновна Амфитеатрова».
Рассказывает Анна Петровна Фирсова (урожденная Сухарева):
«Моя семья глубоко чтила и чтит отца протоиерея Валентина. Протоиерей Валентин был духовным отцом моей прабабушки, бабушек и родителей. Без батюшкиного благословения не начинались никакие дела. После кончины отца Валентина молитвенно обращались к нему на его могилке или дома, перед иконами и его портретом.
Много чудес видела наша семья по молитвам протоиерея Валентина. То, что сохранилось в памяти, хочу описать.
Внезапно ночью заболел мой брат (ему было лет 6–7). Поднялась высокая температура, мальчик бредил, никого не узнавал, резко изменилось дыхание. Всю ночь моя бабушка Анисья молилась Богу и просила батюшку о его ходатайстве. К утру температура спала, бред прекратился и, когда утром приехал врач, он нашел брата во вполне удовлетворительном состоянии.
В 13 лет я заболела гриппом, который дал осложнение. От сильного кашля у меня в легком лопнул кровеносный сосуд и пошла горлом кровь. Был созван консилиум, врачи сказали, что положение очень серьезное, легкие не прослушиваются, везти в данный момент на рентген нельзя, возможна скоротечная чахотка, и мама должна быть ко всему готова. Наблюдение за мной и лечение продолжал наш домашний доктор Петр Петрович. Два месяца я пролежала в кровати, кашляя кровью.
Когда кровотечение прекратилось, мне сделали рентгеновский снимок в туберкулезном диспансере на Палихе. Снимок показал затемнение на легких, образование каверны. Положение было серьезное. Надежды на врачей было мало: они и сами говорили, что в моем возрасте процесс идет очень интенсивно. Оставалась надежда только на милость Божию. И вот снова и снова горячие просьбы, прошения и молитвы родителей перед нашим ходатаем и молитвенником – отцом Валентином. Вскоре мама получает письмо от средней дочери отца Валентина – Любови Валентиновны, в котором она пишет, чтобы родители не падали духом, надеялись на милость Божию и рекомендует обратиться к гомеопату Грузинову.
Видя в этом промысл Божий, мы с мамой поехали к этому врачу. Когда, по истечении некоторого времени, мне снова сделали рентген и результат показали доктору Петру Петровичу, он сказал мне, что это действительно чудо. Легкие были совершенно чистыми. Так, по молитвам и ходатайству дорогого батюшки я была исцелена.
На могилке у о. Валентина я бывала с детства, с 1924 года. В основном мы всегда приезжали на Ильин день – день его кончины. Там служили панихиды с утра до позднего вечера. Всегда было очень много народу. Помню, что в каком-то монастыре (в районе Ильинских ворот), где служил священник-грек, по о. Валентину служили заупокойную службу, а оттуда все шествие отправлялось пешком на Ваганьковское кладбище.
Мои родители и бабушка с дедушкой поддерживали связь с Любовью Валентиновной и Верой Валентиновной. Все наши близкие ездили к ним в Очаково, и в доме ничего не предпринималось без их совета. Я помню, как и меня мама брала туда. Взрослые разговаривали, а мы, дети, ходили по саду. Обычно нас сопровождал Сережа, сын Любови Валентиновны; это, наверное, было для него сущее наказание, потому что посетители приезжали целый день и он должен был всех занимать. Веру Валентиновну чаще всего можно было застать за тяжелой работой: помню, она все трудилась, кормила животных, будучи уже больна.
Однажды мама была вместе с сестрой Ольгой Алексеевной у Любови Валентиновны. И та спрашивает маму: «Анна Алексеевна! А Ваш муж не будет волноваться?» Та отвечает: «Да нет, Любовь Валентиновна, он знает, что мы поехали к Вам». Но в этот вечер на железной дороге случилось крушение и поезда не ходили. Всю ночь мама с тетей Олей просидели на вокзале, вернулись только утром, а папа уже обзвонил все больницы и морги, и был в ужасном состоянии…
Анна Ивановна Зерцалова вела у нас уроки, до 1930 года, когда нас выселили из дома. Мы читали с ней Евангелие, жития святых. Однажды, когда на уроке читали о том, как кит проглотил св. пророка Иону – мне было лет 10–12 – я сказала, что этого не могло быть, потому что у кита очень узкое горло. Анна Ивановна очень обиделась на меня и расстроилась, и об этом случае рассказали Любови Валентиновне. Та сказала моей маме: «Я удивляюсь, что Анна Ивановна не нашлась, что ответить. Она должна была сказать: вот в этом-то и есть чудо!..»
Когда умерла Любовь Валентиновна, мне не удалось побывать на похоронах, но я прекрасно ее помню и люблю, и она много мне помогла. Мы стали ходить к Вере Валентиновне. Она была очень гостеприимной, доброй и радушной, всегда с милой улыбкой, всегда говорила с исключительным теплом. Меня очень трогали их взаимоотношения с Василием Петровичем: они так друг друга оберегали! Так понимали друг друга с одного взгляда! Это была необыкновенная дружба. Василий Петрович был уже старенький, и все работал. Они встречали нас с большой радостью, поили чаем. Однажды Василий Петрович угостил нас картошкой. Насыпал нам с сестрой в сумку, и когда мы приехали, мама бережно отварила ее и мы кушали, как особенную, благословленную пищу.
Помню, как я приезжала к Вере Валентиновне в войну и она очень утешала меня. Мой муж Шура, с которым мы прожили всего полтора года, был призван на войну на второй день мобилизации. С фронта я получила всего несколько писем, а с октября 1941 года письма перестали приходить. Тяжелое было время: холод, голод, многим знакомым приходили «похоронки». Но теплилась надежда на милость Божию. Я усердно просила батюшку, чтобы он помолился за нас, чтобы он упросил Господа сжалиться над нами.
Я узнала, что в храме Илии Обыденного находится чудотворная икона Божией Матери «Нечаянная Радость», перед которой молился отец Валентин. Я просила батюшку, чтобы он, как и при жизни, умолил Царицу Небесную спасти моего мужа. Время шло, вестей никаких, но оставалась надежда на ходатайство батюшки. Однажды с родственницей, у которой тоже пропал близкий человек, мы поехали в Очаково к Вере Валентиновне. С трудом добрались, половину пути шли пешком, потому что с поездов снимали всех не имевших специального пропуска; везде патрули, проверка, стрельба… На душе было тяжело.
Вера Валентиновна встретила нас с большой любовью и спросила о моих близких. Я со слезами рассказала о своей беде. И вдруг она мне говорит: «Анечка, а Вы помните в акафисте слова: «Радуйся, в час недоумений мысль благую на сердце полагающая»? На душе стало легче, появилась надежда. Окрыленная, я вернулась домой. Посмотрела, оказалось, что это строчка из акафиста Божией Матери «Нечаянной Радости»…
В марте 1944 г., после трехлетнего перерыва я получила первое письмо, а 12 ноября 1946 г. муж вернулся домой. Он рассказал о пережитом на фронте, о тех опасностях, которым он подвергался и по молитвам батюшки оставался жив. Мы еще больше уверовали в чудеса, которые совершались по молитвам отца Валентина.
Господи, благодарим Тебя, что ниспослал нам такого молитвенника и ходатая!»214
Молитва Валентину Амфитеатрову о помощи
Существует легенда, согласно которой перед своей смертью отец Валентин оставил следующее завещание верующим. Он сказал, что если у кого-то случится беда или нужна будет духовная поддержка, пусть приходит к нему на могилу и от всего сердца помолится.
Несмотря на то, что решение о канонизации Амфитеатрова было принято, его так и не причислили к лику святых. Это связано с тем, что до сих пор точно не известно, где находятся его мощи. Поэтому специальной молитвы, с которой можно обратиться к батюшке, не существует. Придя на могилку, можно помолиться своими словами или использовать одну из общих молитв.
Молитва о помощи
Создатель мой, Всевышний Господь Бог! Умоляю Тебя по воле Твоей святой окажи мне срочную помощь, не умедли ради имени Твоего.
Господи, услыши, Господи! Прости, Господи! Внемли и соверши, не умедли ради Тебя Самого, Боже мой.
Помоги мне увидеть Твое очевидное вмешательство и срочную помощь в моей проблеме (назвать проблему).
Господи, я знаю, что Ты скорый помощник в бедах, и поэтому я прибегаю к Тебе и знаю, что Ты поспешишь мне на помощь. А я от всего сердца моего прославлю Тебя теперь, потом и в вечности — Отца и Сына и Святого Духа.
Я верю в Твое обетование: «Просите и дано будет вам!». И благодарю Тебя за то, что Ты ответил срочно на мою просьбу по Твоей воле. Аминь.
Кончина и погребение
В небесные обители отошел батюшка в 1908 году и завещал похоронить его рядом с супругой на Ваганьковском кладбище. В 30-х годах все надгробия рода Амфитеатровых были разрушены, а в период Великой Отечественной войны на этом месте хоронили погибших солдат, а после ее окончания создали мемориал. К одной из плит мемориала приходили люди как к могиле отца Валентина, помня, что он был захоронен в этом месте.
Только в 1997 году, после исследования старых фотографий, Священный Синод Православной церкви получил разрешение на установку памятного креста над могилой батюшки. Сейчас в любое время года его могила усыпана цветами, и около нее собираются паломники из разных уголков России.
