Изменяемое и неизменяемое в церковнославянском языке. Часть 2

Церковнославя́нский язык

Под именем Церковнославянского языка

или старославянского языка принято понимать тот язык, на который в в. был сделан перевод Св. Писания и богослужебных книг первоучителями славян, св. Кириллом и Мефодием. Сам по себе термин церковнославянский язык неточен, потому что одинаково может относиться как к позднейшим видам этого языка, употребляемым в православном богослужении у разных славян и румын, так и к языку таких древних памятников, как Зографское евангелие, и т. д. Определение «древне-церковно-славянский язык» язык тоже мало прибавляет точности, ибо может относиться как к языку Остромирова евангелия, так и к языку Зографского евангелия или Савиной книги. Термин «старославянский» еще менее точен и может обозначать всякий старый славянский язык: русский, польский, чешский и т. д. Поэтому многие ученые предпочитают термин «древнеболгарский» язык.

Церковнославянский язык, в качестве литературного и богослужебного языка, получил в в. широкое употребление у всех славянских народов, крещенных первоучителями или их учениками: болгар, сербов, хорватов, чехов, мораван, русских, быть может даже поляков и словинцев. Он сохранился в ряде памятников церковнославянской письменности, едва ли восходящих далее в. и в большинстве случаев находящихся в более или менее тесной связи с вышеупомянутым переводом, который до нас не дошел.

Церковнославянский никогда не был языком разговорного общения. Как книжный он был противопоставлен живым национальным языкам. Как литературный он был нормированным языком, причем норма определялась не только местом, где был переписан текст, но также характером и назначением самого текста. Элементы живого разговорного (русского, сербского, болгарского) могли в том или ином количестве проникать в церковнославянские тексты. Норма каждого конкретного текста определялась взаимоотношением элементов книжного и живого разговорного языка. Чем важнее был текст в глазах средневекового книжника-христианина, тем архаичнее и строже языковая норма. В богослужебные тексты элементы разговорного языка почти не проникали. Книжники следовали традиции и ориентировались на наиболее древние тексты. Параллельно с текстами существовала также деловая письменность и частная переписка. Язык деловых и частных документов соединяет элементы живого национального языка (русского, сербского, болгарского и т.п.) и отдельные церковнославянские формы.

Активное взаимодействие книжных культур и миграция рукописей приводили к тому, что один и тот же текст переписывался и читался в разных редакциях. К XIV в. пришло понимание того, что тексты содержат ошибки. Существование разных редакций не позволяло решить вопрос о том, какой текст древнее, а следовательно лучше. При этом более совершенными казались традиции других народов. Если южнославянские книжники ориентировались на русские рукописи, то русские книжники, напротив, считали, что более авторитетной является южнославянская традиция, так как именно у южных славян сохранились особенности древнего языка. Они ценили болгарские и сербские рукописи и подражали их орфографии.

Вместе с орфографическими нормами от южных славян приходят и первые грамматики. Первой грамматикой церковнославянского языка, в современном значении этого слова, является грамматика Лаврентия Зизания (1596). В 1619 появляется церковнославянская грамматика Мелетия Смотрицкого, которая определила позднейшую языковую норму. В своей работе книжники стремились к исправлению языка и текста переписываемых книг. При этом представление о том, что такое правильный текст, с течением времени менялось. Поэтому в разные эпохи книги правились то по рукописям, которые редакторы считали древними, то по книгам, привезенным из других славянских областей, то по греческим оригиналам. В результате постоянного исправления богослужебных книг церковнославянский язык и приобрел свой современный облик. В основном этот процесс завершился в конце XVII в., когда по инициативе патриарха Никона было произведено исправление богослужебных книг. Поскольку Россия снабжала богослужебными книгами другие славянские страны, послениконовский облик церковнославянского языка стал общей нормой для всех православных славян.

В России церковнославянский язык был языком церкви и культуры вплоть до XVIII в. После возникновения русского литературного языка нового типа церковнославянский остается лишь языком православного богослужения. Корпус церковнославянских текстов постоянно пополняется: составляются новые церковные службы, акафисты и молитвы.

Народноразговорная основа Церковнославянского языка

Осуществляя свои первые переводы, явившиеся образцом для последующих славянских переводов и оригинальных произведений, Кирилл, несомненно, ориентировался на какой-то живой славянский диалект. Если Кирилл начал перевод греческих текстов еще до поездки в Моравию, то, очевидно, он должен был ориентироваться на известный ему славянский диалект. А таким был диалект солунских славян, который, можно думать, и является основой первых переводов. Славянские языки в середине в. были очень близки друг другу и различались очень немногими чертами. И эти немногие черты указывают на болгаромакедонскую основу церковнославянского языка [1]. На принадлежность церковнославянского языка болгаромакедонской группе указывает и состав народных (не книжных) греческих заимствований, что могло характеризовать лишь язык славян, постоянно общавшихся с греками.

Какое неожиданное значение раньше было у слова «равнодушный»?

Встречаются два человека. Один говорит другому:

— Какой же ты равнодушный!

А тот ему отвечает:

— Спасибо за комплимент!

Такой разговор может показаться странным, или же можно подумать, что второй собеседник хвалится отрицательными качествами. Но все может быть проще: оба собеседника употребили слово в непривычном для нас значении. Читать далее

Церковнославянский язык и Русский язык

Церковнославянский язык сыграл большую роль в развитии русского литературного языка [2]. Официальное принятие Киевской Русью христианства (988 г.) повлекло за собой признание кириллицы как единственной, одобренной светской и церковной властью азбуки. Поэтому русские люди учились читать и писать по книгам, написанным на церковнославянском языке. На этом же языке, с прибавлением некоторых древнерусских элементов, они стали писать церковно-литературные произведения. В дальнейшем церковнославянские элементы проникают в художественную литературу, в публицистику и даже в государственные акты.
Церковнославянский язык до XVII в. употреблялся у русских в качестве одной из разновидностей русского литературного языка. С XVIII же века, когда русский литературный язык в основном стал строиться на основе живой речи, старославянские элементы стали использоваться в качестве стилистического средства в поэзии и публицистике.

Современный русский литературный язык содержит в себе значительное количество различных элементов церковнославянского языка, подвергшихся в той или иной мере определенным изменениям в истории развития русского языка. Из церковнославянского языка вошло в русский язык так много слов и употребляются они настолько часто, что некоторые из них, утратив свой книжный оттенок, проникли в разговорный язык, а параллельные им слова исконно русского происхождения вышли из употребления.

Все это показывает, насколько органически вросли в русский язык церковнославянские элементы. Вот почему нельзя основательно изучить современный русский язык, не зная церковнославянского языка, и вот почему многие явления современной грамматики становятся понятными лишь в свете изучения истории языка. Знакомство с церковнославянским языком дает возможность увидеть, как в языковых фактах отражается развитие мышления, движение от конкретного к абстрактному, т.е. к отражению связей и закономерностей окружающего мира. Церковнославянский язык помогает глубже, полнее понять современный русский язык. (смотри статью Русский язык)

Как научиться читать на церковнославянском

При кажущейся сложности, церковнославянский — наш родной язык. Многие слова не изменили своего значения и воспринимаются интуитивно. Но если вы хотите научиться читать правильно, то надо запомнить следующее:

• как пишется — так и читается. Слова не сокращают, не “съедают” окончания.
• некоторые слова пишут в сокращении. Над такими словами ставят сверху специальный знак (титло). Такие слова надо запомнить.
• ударения часто не совпадают с современными.
• некоторые буквы читаются по-разному в зависимости от их положения в слове.

Азбука Церковнославянского языка

Азбука употребляемая в современном церковнославянском языке называется Кириллицей по имени ее автора Кирилла. Но в начале славянской письменности употреблялася так же другая азбука — Глаголица. Фонетическая система обоих азбук одинаково хорошо разработана и почти совпадает. Кириллица в дальнейшем легла в основу русской, украинской, белорусской, македонской, болгарской и сербской азбук, азбуки народов бывшего СССР и Монголии. Глаголица вышла из употребления и сохранилась только в Хорватии в церковном обиходе.

Изводы Церковнославянского языка

Церковнославянский язык был литературным (книжным) языком народов, населяющих обширную территорию. Поскольку он был, в первую очередь, языком церковной культуры, на всей этой территории читались и переписывались одни и те же тексты. Памятники церковнославянского языка испытывали влияние местных говоров (сильнее всего это отражалось на орфографии), однако строй языка при этом не менялся. Принято говорить об изводах церковнославянского языка.
В связи с разнообразием памятников церковнославянского языка находится трудность и даже невозможность восстановления его во всей первоначальной чистоте. Ни одной рецензии нельзя дать безусловного предпочтения относительно более широкого круга явлений. Относительное предпочтение должно быть дано паннонским памятникам, как более древним и наименее подпавшим влиянию живых языков. Но и они не свободны от этого влияния, и некоторые особенности церковного языка являются в более чистом виде в русских памятниках, древнейшие из которых должны быть поставлены вслед за паннонскими. Таким образом, мы не имеем одного церковнославянского языка, а только различные его как бы диалектические видоизменения, более или менее удаленные от первичного типа. Этот первичный, нормальный тип церковнославянского языка может быть восстановлен только чисто эклектическим путем, представляющим, однако, большие трудности и большую вероятность ошибки. Трудность восстановления увеличивается еще значительным хронологическим расстоянием, отделяющим древнейшие церковнославянские памятники от перевода братьев-первоучителей.

• Паннонский извод (от предполагаемых «Паннонских» славян, на язык которых было переведено Св. Писание: название, созданное «паннонистами-словинистами» и для «болгаристов» имеющее лишь условное значение), представляющая церковнославянский язык наиболее чистым и свободным от влияния каких бы то ни было живых славянских языков. Сюда принадлежат древнейшие памятники церковнославянского языка, писанные глаголицей и кириллицей.

• Болгарский извод получил особо широкое употребление в веке, при царе Симеоне, в так называемый золотой век болгарской литературы. Около половины XII века в нем замечается более сильное влияние известной группы народных болгарских говоров, дающее языку этой эпохи название «среднеболгарского». В этом измененном виде он продолжает служить языком болгарской духовной и светской литературы до XVII века, когда его вытесняет ЦСЯ русских богослужебных книг, печатанных в России, и живой народный язык (например, в так называемом Люблянском сборнике).

• Сербский извод окрашен влиянием живого сербского языка, он служил литературным языком и в золотой век сербской письменности (XIV — в.), и после. Даже в начале XIX в. (еще до реформы Вука Караджича, создавшего литературный сербский язык), ЦСЯ (с примесью русской окраски) служил основой сербского книжного языка, так называемого «славено-сербского».

• Древнерусский извод также появился очень рано. В папской булле 967 г. уже упоминается о славянском богослужении на Руси, которое, конечно, совершалось на церковнославянском языке. По принятия Русью христианства он получил значение литературного и церковного языка и, окрашенный все более и более сильным влиянием живого русского языка, продолжал держаться в первом из вышеназванных употреблений до половины XVIII в., а в исключительных случаях — и дольше, оказав, в свою очередь, сильное влияние на книжный и литературный русский язык.

У других славян дело не пошло дальше немногочисленных отдельных случаев употребления.

Богословие как церковная наука являет современному секуляризованному миру накопленные столетиями христианской духовной культуры интеллектуальные сокровища. Причём в познающем христианское богословие сознании опыт человеческих интеллектуальных усилий и Божественное Откровение прочно объединены в интеллигибельном мире традиции православного умозрения.

Святоотеческое богословие и православная догматика сформированы аскетическим подвигом умного делания святых христианских подвижников, которые были представителями самых разных стран и народов. В христианстве, как известно, «несть иудей, ни эллин… вси бо вы едино есте о Христе Иисусе» (Гал. 3, 28), и этот надэтнический, вненациональный вектор христианского отношения к миру национальных культур указывает направление соборного единения верующих разных национальностей, говорящих и молящихся на разных языках. Но дабы верующие могли избежать искуса «вавилонского столпотворения», Богом дарован людям язык богослужения – сакральный язык Божественной Литургии, воплотившей в себе умозрительное богословие Церкви.

Понятно, что на историческом пути православного христианства древние классические языки имели исключительное значение не только как сакральные языки христианского богослужения, но и гораздо шире – как формы актуального выражения христианских смыслов и идей, а значит как средство богомыслия и богословия.

В настоящей работе предпринята попытка осмысления лингвистики древних классических языков в качестве основы православного христианского богословствования.

К сожалению, процессы секуляризации, о которых упомянуто выше, охватили ныне не только общественную и культурную жизнь, но и оказали мощное влияние на церковную науку и богословие, которые воспринимаются современным обывателем как необязательное и бесплодное интеллектуальное развлечение. Протопресвитер Александр Шмеман отмечал, что давно уже минули времена, когда Григорий Богослов «не мог войти в баню или лавку за хлебом, не будучи схваченным кем-нибудь за рукав и не спрошенным: “Скажи, что правильнее – омоусиос или омиусиос?”»[1]. В знаменитом курсе лекций по догматическому богословию о. Александр о[2]. Поэтому для современной церковной жизни насущной необходимостью является восстановление и возрождение образовательной миссии в области православного богословия – с опорой на интеллектуальное наследие русских Духовных школ.

Важно восстановить и актуализировать в умах православных верующих живую связь богословия и жизни христианской души, Логоса-Слова-Христа и верующего сердца. Язык сакральный должен быть в нашем сознании не мёртвым, а живым языком церковной молитвы, стать подлинной киригмой – языком проповеди о Христе и языком богословствования. Одновременно с этим мы должны помнить, что «прежде чем начать заниматься богословием, нужно принести обет не произносить слов вне их точного смысла, ибо какою кровью платила Церковь за нахождение слов, выражающих то таинственное, что заключено в ней, и какие это были “богоприличные” (Василий Великий) слова!»[3].

Действительно, в истории христианства богословие формировалось по существу как опытная наука: в борьбе с языческими культами, ересями и расколами утверждалась православная догматика, выраженная в пластически строгих и ясных формах греческого языка – в Символе веры, в оросах Семи Вселенских Соборов, в трудах св. отцов Церкви.

Само слово «богословие» в первые века христианства имело негативное для христиан значение. Так, богословами называли древнегреческих поэтов, описывавших в своих сочинениях языческую космогонию и мифологию, а в Древнем Риме богословие утверждало культ императора и императорской власти. Однако с IV века по Р. Х. этот термин вошёл в христианский лексикон как обозначение особого учения о Христе как о воплотившемся Боге.

Эпоха раннего христианства начала богословствовать, конечно, на греческом языке: «Христианство было изложено на языке греческой философии. Всё чудо древней Церкви заключалось в том, что эллинизм был воцерковлён. Парадоксально, но всё еврейское ветхозаветное наследие – с рассказами о коленах израильских, о битвах, победах и поражениях израильского народа, с повествованиями о том, как Бог действовал в нём, – нашло себе выражение в языке эллинской культуры. Соединение этих двух разноприродных причин и создало раннее христианское богословие»[4]. Греческая лингвокультурная основа позволила подключить в качестве ресурса восточно-христианского богословия высочайший потенциал древнегреческой философской мысли и диалектики. Хотя, безусловно, процесс христианизации древнегреческой философии был долгим, противоречивым и очень сложным.

Специфическое понимание богословия складывалось и у западных христиан: форма богомыслия облекалась здесь в лингвистические покровы латинского языка, что изначально придало западно-христианскому богословию рационализированный характер и структурно оформленный аналитизм, присущий его языковому источнику. Через несколько веков после принятия православного христианства на Руси латинское влияние в духовно-образовательной и богословской сфере будет испытывать и русское Православие (как в негативном, так и, безусловно, в конструктивно-позитивном плане). Однако прежде чем мы сосредоточим внимание на культурно-исторической специфике богословского языка русского Православия, необходимо дать более подробную характеристику исторических этапов формирования христианского богословия в целом и языка богословской науки – в последовательности их развития.

Христианское богословие – изначально было принципиально скриптуальным и экзегетическим богословием, т.е. оно имело основание в Священном Писании. А Священное Предание, догматически не менее важное в Православии, освящено и пропитано библейским духом богодухновенных писаний.

Книги Ветхого и Нового Завета, как канонический текст Библии, формировались постепенно. Как известно, ветхозаветные книги изначально были написаны на древнееврейском и арамейском языках – с XIII в. по I в. до Р.Х.

Любопытный факт (о котором хорошо знают филологи) – Ветхий Завет является первой в мировой истории книгой, переведённой на иностранный язык (причём на язык принципиально иной языковой семьи). Перевод на древнегреческий язык был осуществлён в Александрии в III – II вв. до Р.Х. («Септуагинта» – «перевод семидесяти», LXX), был принят первыми христианами, сыграл важную роль в формировании христианского канона Ветхого Завета, стал каноническим текстом византийского христианства и основой древнеславянской и современной богослужебной Библии Русской Православной Церкви. (С древнегреческого текста Септуагинты сделан перевод текста Ветхого Завета на славянский язык, что имеет и богословское и литургическое значение). Именно к Септуагинте будут апеллировать св. отцы и учители Церкви в своих богословских сочинениях.

Септуагинта имеет целый комплекс фрагментов, в которых встречаются разночтения с так называемым масоретским текстом, – одним из вариантов древнееврейского текста Танахи (Ветхого Завета). Эти разночтения становились в истории христианства предметом острых богословских дискуссий. Например, в истории русской библеистики XIX века известна активная полемика между учёными-гебраистами на тему библейских переводов. Некоторые учёные явно переоценивали значение оригинального еврейского текста (масоретского текста) и трактовали разночтения с ним в Септуагинте как недоразумения и искажения греческих переводчиков. Такой точки зрения придерживался профессор Московской Духовной Академии П. И. Горский-Платонов[5]. Другие отстаивали исключительность греческого текста, указывая на факты тенденциозных искажений первоисточника, допущенных масоретами. Такой позиции придерживался святитель Феофан Затворник[6]. Сбалансированную линию в этой полемике представлял святитель Филарет (Дроздов), который предлагал обращаться к масоретскому тексту как к одному из основных источников, сверять его с текстом Септуагинты и именно греческому тексту отдавать предпочтение в случае тех разночтений, которые надёжно засвидетельствованы в Предании христианской Церкви[7].

Выдающийся русский учёный-библеист Н. Н. Глубоковский уже в ХХ веке утверждал, что в Септуагинте отчётливо выражена идея универсального мессианизма в противовес националистически-мессианской идее масоретского текста. Значение Септуагинты, по его мысли, состояло «в персоналистически-мессианском характере пророчеств, которые потом вполне логично и нормально получили христианское применение в отношении личности Господа Искупителя»[8]. Н. Н. Глубоковский, характеризуя конкретное время совершения этого перевода – «в Александрии за время от Птоломея Филадельфа до Птоломея III Евергета между 285 и 221 годами до Р. Х.» – отмечает, что в этот период «разумеется, не было христианства даже в более или менее ясном предвидении и не существовало специальных мессианских напряжений в предполагаемых производящих кругах»[9]. И далее учёный делает концептуально важный вывод: «сопоставление еврейской масоретской Библии и греческого перевода LXX в объективном историческом освещении и беспристрастном толковании научно заставляет меня формулировать в итоге, что греческая интерпретация воспроизводит независимый от масоретского еврейский текстуальный тип»[10].

В середине ХХ века после обнаружения палеографически более древних оригинальных еврейских текстов («рукописи Мёртвого моря» / «Кумранские свитки») многие проблемы библейской текстологии разрешены[11], и теоретические аргументы Н. Н. Глубоковского получили дополнительное подтверждение[12]. Стало очевидным, что древнегреческий язык перевода ветхозаветных текстов актуализировал философские аспекты и богословский смысл Св. Писания.

Так, например, если древнееврейское значение ветхозаветного Имени Бога Яхве, открытого Моисею в Откровении при неопалимой купине (Исх. 3:14-15), – это «Помощник и Покровитель», то есть Тот, Кто активно присутствует в жизни верующего и помогает ему непредсказуемым, чудесным образом; то греческий перевод в Септуагинте, не отменяя первоначальный смысл Имени, переводит Его возвышенно и философски (в соответствии с духом древнегреческого языка) как «Сущий», то есть Тот, Кто существует изначально и поддерживает существование сотворённой Вселенной[13].

Греческий перевод фрагмента Исх 3, 14 таков: «Эго ейми хо он» (подлежащее – связка – именная часть сказуемого в форме причастия от глагола быть). В славянской и русской Библии этот фрагмент переведён достаточно точно: «Аз есмь Сый» и «Я есмь Сущий».

Таким образом, в греческом (и славянском) переводе по сравнению с еврейским текстом рождается абсолютно новый смысл. Если в еврейском тексте Имя Бога имеет предельно конкретное и жизненно важное обетование Присутствия здесь и сейчас, то в переводе Септуагинты Имя Бога приобщается к миру греческой мудрости посредством имеющего философское основание сочетания «хо он» (Сущий), означающего вечное и абсолютное бытие Божие.

Древнееврейскому языку не были свойственны абстрактные категории, присущие древнегреческим языку и культуре. Благодаря греческому переводу стало возможным объединение двух принципиально различных типов культур: ближневосточной (иудейской), с характерным для неё экзистенциальным переживанием отношения к Единому Богу, и древнегреческой, со свойственным ей опытом отвлечённо-философского мышления. Соединение двух этих смысловых планов, безусловно, отражает единую истину и предвозвещает Благовестие Христово.

Рождается основная антиномия будущего христианского богословия: трансцендентность Абсолюта и Его Присутствие, т.е. апофатика и катафатика Боговоплощения. Бог есть трансцендентное Существо. Однако, оставаясь вечным, непознаваемым, самодостаточным в Своём бытии источником жизни, Он открывает Себя, приходит к тому, кого Сам избрал и с кем заключил Завет – чтобы всегда присутствовать.

Этот яркий и показательный пример лингвистических корней богословской науки свидетельствует о предельном значении изучения древних классических языков для возрождения традиций Духовных школ в России. Библия должна плодотворно изучаться в контексте всей церковной письменности, существующей на разных языках – древних и новых.

Раннехристианская община несколько десятилетий не имела канонически утверждённого Священного Писания, но христиане с самого начала располагали своим преданием – устной традицией, включающей обширное собрание рассказов и свидетельств о жизни и крестной смерти Иисуса Христа, его Воскресении и Вознесении, о его учении и этике. Эти устные повествования начинают фиксировать на пергаментах и папирусах, и так возникает собственное Священное Писание – Новый Завет, текст которого также написан по-гречески – на александрийском диалекте древнегреческого языка (койнэ).

Итак, богословие в первые века христианства возникает как скриптуальный и экзегетический (основанный на Писании) опыт осмысления богочеловеческой природы Иисуса Христа, как опыт Откровения этой тайны и форма выражения этого Откровения. Церковь жила в ту эпоху без разработанной системы научного богословия (в апостольские времена отсутствовали даже такие привычные для нас категории богословской мысли, как Троица или Богочеловек). Тем не менее, на греческом, а затем и латинском языке (языке Римской империи) создаются первые апологетические труды и трактаты, в которых авторы предпринимают попытки обоснования христианской веры и выражают чаяние Спасения во Христе.

Однако апологетические труды эпохи раннего христианства часто содержали и радикальное неприятие языческой философии древнегреческих мыслителей.

Например, христианский мыслитель Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан (ок.160 – после 220 г.) требовал категорического отказа от античного наследия: «Итак, что Афины – Иерусалиму? Что Академия – Церкви?»[14].

Тертуллиан отрицал значение изощренной философии и диалектики Платона и Аристотеля. С его точки зрения, простая, невоспитанная и необразованная душа является «христианкой» по природе, и только человек с такой душой имеет возможность попасть в Царство Божие. Не языческое «богословие», а христианская вера открывает человеку путь к Спасению.

В трактате «О свидетельстве души» («De testimonio animae», 197 г.) Тертуллиан доказывает, что человеческой душе свойственны христианские добродетели и предзаданное знание о Творце, представление о Страшном Суде и Царстве Божием. Человеческая душа, утверждает Тертуллиан, старше буквы, а «сам человек – старше философа и поэта»[15].

Однако в эту же эпоху появляются христианские мыслители, подчеркивающие предельную значимость древнегреческих культуры и языка для христианского богословия. Тит Флавий Климент Александрийский (150 – 216) был главой богословской школы в Александрии, входившей в ту пору в состав Римской империи. Климент Александрийский занимался «оглашением» новообращённых перед принятием крещения и благодаря опыту катехуменатасоздал собственную богословскую систему, которая основывалась на принципиально ином фундаменте. Согласно воззрениям Климента, вся античная образованность была подготовлением к христианскому вероучению. Перед Иерусалимом на пути в Царство Божие находятся Афины.

Таким образом, Климент Александрийский задолго до отцов-каппадокийцев отстаивал концепцию взаимодополнительности культуры и культа. Именно в его трудах впервые встречается принцип, согласно которому философия должна быть служанкой богословия. (Соответственно античные геометрия, астрономия и музыка должны быть «служанками» философии).

Изучением святоотеческого наследия Церкви – христианских авторов Востока и Запада – занимается такая церковно-научная дисциплина, как патристика. Эти церковные писатели обладали профессиональной филологической подготовкой, и их труды, написанные на классических языках древности – греческом и латинском, определили пути развития не только христианского богословия, но и европейской и даже мировой науки и культуры в целом.

Пресвитер Ориген (ок. 185 – 253/4), другой крупнейший представитель Александрийской школы, несмотря на существующие в церковной истории прещения, признаётся церковной наукой основоположником научной библейской текстологии: «Он изучил еврейский и греческий тексты Библии, сличил различные переводы Ветхого и Нового Заветов, пользуясь шестью колонками переводов, собрал в Александрии большое количество рукописей и версий текстов всего Ветхого Завета. Ориген оставил последующим поколениям богословов много различных толкований Священного Писания. Этим он задал тон дальнейшему изучению Писания и самому характеру богословия. Основным утверждением Оригена является следующее: всё содержание Священного Писания – как Нового, так и Ветхого Завета – есть Сам Христос»[16].

Богословский лексический аппарат и терминология Церкви изначально формируются на греческом языке, который издавна был языком культуры – и в Италии, и в Галлии, и в Африке. Многие авторы считали себя римлянами, а писали по-гречески (император Марк Аврелий, Апулей и др.). Потребность христианской литературы на латинском языке определялась увеличением числа прозелитов вне иудейских общин. Среди них было много людей, не знавших греческого языка. Так возникла христианская литература на латинском языке (Тертуллиан, Минуций Феликс, Климент Римский и др.): «Латинский язык христианского мира – это, прежде всего, язык Священного Писания и Церкви. А значит, язык Вульгаты, язык Литургии, отцов Церкви до её разделения – Августина, Иеронима; церковных писателей этого же периода – Тертуллиана, Лактанция, Орозия, Сульпиция. Сюда же относится язык схоластики первых веков христианства и богословия позднейших веков, язык отцов католической церкви, язык канонического права, язык постановлений папского престола со времён Григория Великого до Бенедикта XVI»[17].

В этих условиях неизмеримо возросло значение труда переводчиков. Предельно важную переводческую деятельность осуществлял Блаженный Иероним Стридонский (342–420); он стал создателем канонического текста Библии на латинском языке («Vulgata» / «Вульгата»). Существовали и иные авторитетные латинские переводы Библии, например, сделанные во II веке в Африке (Versio Afra) и Италии (Vetus Itala). Вариант латинского перевода, принадлежащий Иерониму, сверен с еврейским текстом (сохранён даже порядок слов оригинала) и по праву считается самым лучшим.

На латинском языке писал крупнейший христианский мыслитель и богослов Блаженный Августин (354–430), который создал фундаментальные богословские труды Церкви, оказал сильнейшее воздействие на форму и стиль западно-христианского богословия и стал родоначальником «исповедального жанра» в латинско-христианской традиции, описав историю собственного обращения и жизни во Христе («Confessionum libri tredecim», ок. 400 г.).

Святоотеческий период христианского богословия охватывал и западную и восточную христианские традиции и длился с IV по XII век. В эту эпоху создаются основополагающие богословские трактаты как на греческом, так и на латинском языке, кристаллизуется богословие Вселенских Соборов.

В трудах таких св. отцов Церкви, как святители Афанасий Великий (298–373), Василий Великий (ок. 330–379), Григорий Богослов (329–389), Григорий Нисский (ок. 335–394), складывается церковная догматика, развивается высочайший интеллектуализм в сочетании с откровениями мистического опыта и глубиной созерцательного священнобезмолвия умно-сердечной молитвы. И, конечно, суть богословских споров святоотеческого периода была укоренена в проблеме выражения в формулах языка аутентичного христианского учения, т.е. имела лингвистическую природу: «Вопрос о словесном выражении не праздный; – подчёркивал крупнейший знаток христианской литературы С. С. Аверинцев, – стабильный статус термина может отставать от осознания проблемы, но борьба за термин начинается с этим осознанием. Вспомним, с каким напряжением, ломая семантическую инерцию, преобразуя прежний смысл слова, христианская догматическая мысль IV века творила термин для передачи нужного ему понятия “ипостаси”. Как и вообще в античном бытовом и философском узусе, так и в Септуагинте (например, Прем. 16:21), слово “ipostasis” ещё чрезвычайно далеко от своего будущего христианско-доктринального значения. Термин “лицо” в своём “персоналистском”, философско-теологическом смысле тоже чужд библейскому обиходу – обороты вроде “пред лицом” или “лицом к лицу” имеют в виду нечто совсем, совсем иное. “Персоналистская” терминология в тринитарных спорах (“Единый Бог в Трёх Лицах”) долго представляла затруднения – потому и требовался термин “ипостась”»[18].

Следующий, византийский, период христианского богословия также был насыщен доктринальными спорами, конечно, выходившими за рамки просто лингвистической проблематики, но своими корнями уходившими в том числе и в проблематику философии и богословия языка. Богословие патриарха Фотия, спор св. Григория Паламы и Варлаама Калабрийского сущностно укоренены в проблематике выразимости/невыразимости символа, изреченности/неизреченности языка, которая имеет философско-лингвистическую природу.

Ещё до гибели Византии (XV в.) великое наследие христианского богословия и христианской культуры усилиями Солунских братьев, свт. Кирилла и Мефодия, усердием их последователей и учеников, было передано славянам – через Моравию и Болгарию – на Русь. С принятием христианства от Византии Русь вступает в богословское, культурно-историческое, творческое и интеллектуальное взаимодействие с древними лингвокультурологическими традициями и догматическими концепциями. О. Георгий Флоровский в выдающейся книге «Пути русского богословия» (1937) подчёркивал непреложное значение Кирилло-Мефодиевского дела: «Это было становление и образование самого ”славянского” языка, его внутренняя христианизация и воцерковление, преображение самой стихии славянской мысли и слова, славянского “логоса”, самой души народа. “Славянский” язык сложился и окреп именно в христианской школе и под сильным влиянием греческого церковного языка, и это был не только словесный процесс, но именно сложение мысли. Влияние христианства чувствуется значительно дальше и глубже собственно религиозных тем, чувствуется в самой манере мысли… – Так в начале XI-го века на Руси в обращении оказывается вдруг целая литература на близком и вполне доступном языке. В сущности для русского книжника стал и был доступен весь письменный запас Симеоновской Болгарии»[19].

Историки спорят о степени опосредованности греческо-византийского влияния на древнерусскую культуру, которое осуществлялось прежде всего через южнославянскую письменную традицию, т.е. через Болгарию. И, действительно, непосредственная духовно-культурная встреча с Византией и с «греческой стихией» (протоиерей Георгий Флоровский) была вторичной – уже после восприятия болгарской христианской письменности. Однако «болгарская письменность, впрочем, не заслоняла греческой, в XI веке по крайней мере. При Ярославе во всяком случае в Киеве (и, кажется, при Софийском соборе) работает целый кружок переводчиков с греческого, и с работой этого кружка связано вхождение в славянский оборот длинного ряда памятников, неизвестных в Симеоновской Болгарии»[20].

Тем не менее, в домонгольский период в древнерусской культуре не успела сформироваться богословская система, однако мощное развитие в русском Православии этого времени получили богослужебная, литургическая, иконописная традиции, прочно связанные с переводной греческой письменностью. И главным богатством, которое получило русское Православие, русская культура в целом в эту эпоху, был, конечно, церковнославянский язык: «Церковнославянский язык, – отмечал В. В. Вейдле, – воспитавший русский и в конце концов слившийся с ним в новом русском литературном языке, в своем культурном словаре, словообразовании, синтаксисе, стилистических возможностях есть точный сколок с греческого языка, гораздо более близкий к нему (не генетически, но по своей внутренней форме), чем романские языки к латинскому»[21].

С XVII века в истории Древней Руси произошла богословская встреча с западно-христианской традицией. Необходимость охранения православной традиции от католических и протестантских влияний (причём влияний высокоинтеллектуальных и мощных: схоластика, изощрённое богословие иезуитов, острокритический рационализм идей Реформации) привела к зарождению и постепенному укреплению русской богословской школы. Киевская академия и развивавшееся в ней Петром Могилой богословие основывались на латинском языке. Возникшая в Москве «Славяно-Греко-Латинская Академия» также основывала учебно-образовательный процесс на латыни и использовала опытно проверенный схоластический подход. «И всё-таки, попадая на русскую православную почву, – подчёркивает о. Александр Шмеман, – методы западного богословия оставались чуждыми духу Православия, даже если и воспринимались умом»[22].

Таким образом, византийская и (шире – греческая) христианская культура в полной мере передала свое наследие ближайшим по родству латинским (европейским) и славянским народам. Значение греческого языка христианской Церкви для русской православной культуры заключено в идее Логоса, воспринятой христианством как дар воплощения Бога-Слова. Греческая основа русского Слова-Логоса – свидетельство и гарантия его церковно-догматической преемственности от Византийского Православия – сочетается в истории русского православного богословия с латинскими корнями схоластической теологии, что определенно можно рассматривать как плодотворный исток обогащающего русскую церковную культуру взаимодействия. А древние классические языки – языки христианского богословия – стали культурной почвой для образования и роста славянских народов, являясь не просто лингвистическим компендиумом заимствований и влияний, но живым воплощением традиций христианской словесной культуры – традиций языков Священного Писания и Священного Предания, творений святых отцов и учителей Церкви.

Список литературы

1. Аверинцев С. С. Собрание сочинений / Под ред. Н. П. Аверинцевой и К. Б. Сигова. Связь времён. – К.: ДУХ I ЛIТЕРА, 2005. – 448 с.

2. Вейдле В.В. Задача России / [по благословению митрополита Минского и Слуцкого, Патриаршего Экзарха всея Беларуси Филарета]. – Минск: Издательство Белорусского Экзархата, 2011. – 512 с.

3. Глубоковский Н. Н. Славянская Библия // Сборник в честь на проф. Л. Милетич: за седемсетгодишнината от рождението му (1863-1933). – София: Издание на Македонския Научену Институту, 1933, – С. 333 – 349. https://azbyka.ru/library/slavjanskaja-biblija.shtml

4. Глубоковский Н. Н. Русская богословская наука в её историческом развитии и новейшем состоянии. М., 2002. – 192 с.

5. Горский-Платонов П. И. Несколько слов о статье еп. Феофана «По поводу изданиях священных книг Ветхого Завета в русском переводе», М., 1875.

6. Горский-Платонов П. И. О евр. рукописи Пятокнижия в XII в. Славянская Псалтырь XVIII в., переведённая с евр. СПб., 1880.

7. Горский-Платонов П. И. О недоумениях вызываемых русским переводом священных книг Ветхого Завета, ст. 1 – 3, М., 1877.

Латинский язык христианского мира: учеб. пособие / игумен Агафангел (Гагуа), Л. А. Самуткина, С. В. Пронькина. – Иваново: Иван. гос. ун-т, 2011.

9. Тертуллиан К.С.Ф. Избранные произведения. – М., 1994.

10. Феофан Затворник (Говоров), свт. По поводу издания священных книг Ветхого Завета в русском переводе // Душеполезное Чтение, 1875, III. С. 342-352.

11. Филарет (Дроздов), свт. О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого Семидесяти толковников и Славянского переводов Священного Писания. 1845. https://orthodox.ru/philaret/nasl_014.php

12. Флоровский, Георгий, протоиерей. Пути русского богословия. – Париж, 1983.

13. Шмеман, Александр, протопресвитер. Введение в богословие. Курс лекций по догматическому богословию. Клин: Фонд «Христианская жизнь», 2001. – 63 с.

14. Юревич Д. Ю. Пророчества о Христе в рукописях Мёртвого моря / Священник Димитрий Юревич. – СПб.: Аксион эстин, 2004. – 254 с.

15. Юревич Д.Ю. Греческий перевод Ветхого Завета Семидесяти Толковников в свете библейских рукописей мёртвого моря. Приложение 1 // Юревич Д. Ю. Пророчества о Христе в рукописях Мёртвого моря / Священник Димитрий Юревич. – СПб.: Аксион эстин, 2004. С. 228 – 235.

[1] Шмеман, Александр, протопресвитер. Введение в богословие. Курс лекций по догматическому богословию. Клин: Фонд «Христианская жизнь», 2001. С. 3.

[2] Там же. С. 3.

[3] Шмеман, А. Указ. соч. С. 5-6.

[4] Там же. С. 22.

[5] Горский-Платонов П. И. О недоумениях вызываемых русским переводом священных книг Ветхого Завета, ст. 1 – 3, М., 1877; Несколько слов о статье еп. Феофана «По поводу издания священных книг Ветхого Завета в русском переводе», М., 1875; О евр. Рукописи Пятокнижия в XII в. Славянская Псалтырь XVIII в., переведённая с евр. СПб., 1880.

[6] Феофан Затворник (Говоров), свт. По поводу издания священных книг Ветхого Завета в русском переводе // Душеполезное Чтение, 1875, III. С. 342-352.

[7] Филарет (Дроздов), свт. О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого Семидясети толковников и Славянского переводов Священного Писания. 1845. https://orthodox.ru/philaret/nasl_014.php

[8] Глубоковский Н. Н. Славянская Библия // Сборник в честь на проф. Л. Милетич: за седемсетгодишнината от рождението му (1863-1933). – София: Издание на Македонския Научену Институту, 1933, – С. 333-349. https://azbyka.ru/library/slavjanskaja-biblija.shtml

[9] Там же.

[10] Там же.

[11] См.: Юревич Д. Ю. Пророчества о Христе в рукописях Мёртвого моря / Священник Димитрий Юревич. – СПб.: Аксион эстин, 2004. – 254 с.

[12] Юревич Д.Ю. Греческий перевод Ветхого Завета Семидесяти Толковников в свете библейских рукописей мёртвого моря. Приложение 1 // Юревич Д. Ю. Пророчества о Христе в рукописях Мёртвого моря / Священник Димитрий Юревич. – СПб.: Аксион эстин, 2004. С. 230.

[13] Там же. С. 228.

[14] Тертуллиан К.С.Ф. Избранные произведения. М., 1994. С. 109.

[15] Там же. С. 88.

[16] Шмеман, Александр, протопресвитер. Введение в богословие. Курс лекций по догматическому богословию. Клин: Фонд «Христианская жизнь», 2001. С. 28.

[17] Латинский язык христианского мира: учеб. Пособие / игумен Агафангел (Гагуа), Л. А. Самуткина, С. В. Пронькина. – Иваново: Иван. гос. ун-т, 2011. С. 4.

[18] Аверинцев С. С. Собрание сочинений / Под ред. Н. П. Аверницевой и К. Б. Сигова. Связь времён. – К.: ДУХ I ЛIТЕРА, 2005. С. 16.

[19] Флоровский, Георгий, протоиерей. Пути русского богословия. – Париж, 1983. С. 6.

[20] Там же. С. 7.

[21] Вейдле В.В. Задача России / [по благословению митрополита Минского и Слуцкого, Патриаршего Экзарха всея Беларуси Филарета]. – Минск: Издательство Белорусского Экзархата, 2011. С. 13.

[22] Шмеман, Александр, протопресвитер. Введение в богословие… С. 47.

Памятники Церковнославянского языка

Церковнославянский язык дошел до нас в довольно многочисленных письменных памятниках, но ни один из них не восходит к эпохе славянских первоучителей, т. е. в. Древнейшие из этих памятников (если не считать не так давно найденной надгробной надписи 993 г.), датированные и не датированные, принадлежат веку, значит, во всяком случае, отделены от эпохи первоучителей по крайней мере целым столетием и даже больше, а то так и двумя. Это обстоятельство, а также то, что эти памятники, за исключением некоторых, носят более или менее сильные следы влияния различных живых славянских языков, обусловливает собой невозможность представить церковнославянский язык в том виде, в каком он являлся в веке. Мы имеем дело уже с позднейшей фазой его развития, часто с очень заметными уклонениями от первичного состояния, причем далеко не всегда представляется возможным решить, зависят ли эти уклонения от самостоятельного развития церковнославянского языка, или от постороннего влияния. Сообразно с различными живыми языками, следы влияния которых могут быть указаны в памятниках церковнославянского языка, эти последние принято разделять по изводам.

Паннонский извод

Сюда принадлежат древнейшие памятники, писанные глаголицей и кириллицей:

• Глаголические памятники
• Киевские листки в.
• Зографское евангелие, начало в., может быть конец в.
• Мариинское евангелие (того же времени, с некоторыми следами сербского влияния)
• евангелие Ассемани ( в., также не без сербизмов)
• Синайские псалтирь ( в.) и молитвослов, или Эвхологий ( в.)
• Сборник графа Клода, или Griagolita Clozianus ( в.)
• несколько незначительных по объему отрывков (Охридского евангелия, македонский листок и т. д.;

• Саввина книга, (не без сербизмов)
• Супрасльская рукопись
• Хиландарские листки или Катехизис Кирилла Иерусалимского
• Евангелие Ундольского
• Слуцкая псалтирь (один листок)

Болгарский извод

Представляет черты влияния средне- и новоболгарского языков. Сюда принадлежат более поздние памятники XII, XIII, XIV в., как

• Болонская псалтырь, конец XII в.
• Охридский и Слепченский апостолы, XII в.
• Погодинская псалтырь, XII в.
• Григоровичевы Паремейник и Триодь, XII — XIII в.
• Трновское евангелие, конец XIII в.
• Патерик Михановича, XIII в.
• Струмицкий апостол, XIII в.
• Болгарский номоканон
• Струмицкий октоих
• октоих Михановича, XIII в.
• многие другие памятники.

Сербский извод

Представляет влияние живого сербского языка

• Мирославово евангелие, конец XII в.
• Волканово евангелие, конец XII в.
• Кормчая Михановича, 1282 г.
• Шишатовацкий апостол, 1324 г.
• Толковая псалтырь Бранка Младеновича, 1346 г.
• Хвалова рукопись, начало в.
• Никольское евангелие, начало в.
• Кормчая XIII — XIV в., описанная Срезневским,
• многие другие памятники

Хорватский извод

писаны угловатою, «хорватскою» глаголицею; древнейшие их образцы не старше XIII — XIV в. Родина их — Далмация и главным образом Далматинский архипелаг.

Чешский или Моравский извод

Памятники весьма немногочисленны и невелики по объему. Отражают влияние чешского или моравского живого говора

• киевские отрывки в., глаголические
• пражские отрывки — XII в., глаголические
• Реймское евангелие XIV в., глаголическая его часть

Древнерусский извод церковнославянского языка

Самый богатый по количеству памятников (все кириллические) с очевидными следами влияния живого русского языка (ж, ч вместо шт, жд: свеча, межю; o и e вм. ъ и ь; «полногласие», третье лицо ед. и мн. ч. на -ть и т. д.).

• в.
• Остромирово евангелие 1056 — 1057 г. (списанное, очевидно, с очень древнего оригинала)
• 13 слов Григория Богослова
• Туровское евангелие
• Изборники Святослава 1073 г. и 1076 г.
• Пандект Антиохов
• Архангельское евангелие 1092 г.
• Евгениевская псалтырь
• Новгородские минеи 1096 и 1097 г.

• Мстиславское Евангелие 1125 — 1132 г.
• Юрьевское евангелие
• Добрилово евангелие 1164 г.
• Длинный ряд этих памятников заканчивается печатными книгами XVI века, среди которых главное место занимает Острожская библия, представляющая уже почти целиком современный церковнославянский язык наших богослужебных и церковных книг

Словинский извод

• Фрейзингенские отрывки, написаны латинской азбукой и ведут свое начало, по мнению некоторых, из в. Язык их не имеет ближайшей связи с церковнославянским языком и мог бы скорее всего получить название «древнесловинского».

Наконец, можно указать еще румынскую разновидность церковнославянского языка, возникшую у православных румын.

Кого называют аггелом? (не путать с ангелом!)

В церковнославянских текстах можно встретить слово «аггелъ». Пишется оно как ангел, только без титла — особого значка, указывающего на важность и божественность понятия. Читать далее…

Новые выпуски — раз в неделю! Следите за обновлениями на и нашем Ютуб-канале. Ближайшие выпуски:

Цикл роликов «Я люблю церковнославянский» произведен в рамках проекта АНО «Шереметев- при поддержке международного открытого гранатового конкурса «Православная инициатива».

Литература

• Невоструев К. И., Мстиславово Евангелие XII века. Исследования. М. 1997 г.
• Лихачев Дмитрий Сергеевич, Избранные работы: В 3 т. Т. 1,3 Л.: Худож. лит., 1987 г.
• Мещерский Никита Александрович, История русского литературного языка,
• Мещерский Никита Александрович, Источники и состав древней славяно-русской переводной письменности IX—XV веков
• Верещагин Е. М., Из истории возникновения первого литературного языка славян. Переводческая техника Кирилла и Мефодия. М., 1971.
• Львов А. С., Очерки по лексике памятников старославянской письменности. М., «Наука», 1966 г.
• Жуковская Л. П., Текстология и язык древнейших славянских памятников. М., «Наука», 1976.
• Хабургаев Георгий Александрович, Старославянский язык. М., «Просвещение», 1974.
• Хабургаев Георгий Александрович, Первые столетия славянской письменной культуры: Истоки древнерусской книжности М., 1994.
• Елкина Н. М. Старославянский язык. М., 1960.
• Иеромонах Алипий (Гаманович), Грамматика церковно-славянского языка. М., 1991
• Иеромонах Алипий (Гаманович),Пособие по церковнославянскому языку
• Попов М. Б., Введение в старославянский язык. СПб., 1997
• Цейтлин Р. М., Лексика старославянского языка (Опыт анализа мотивированных слов по данным древнеболгарских рукописей X—XI вв.). М., 1977 г.
• Востоков А. Х., Грамматика церковно-словенского языка. LEIPZIG 1980.
• Соболевский А. И., Славяно-русская палеография.
• Кульбакина С. М., Хиландарские листки — отрывок кирилловской письменности XI-ого века. Спб. 1900 г. // Памятники старославянского языка, I. Вып. I. СПб., 1900.
• Кульбакина С. М., Древне-церковно-славянскiй языкъ. I. Введенiе. Фонетика. Харьковъ, 1911 г.
• Каринский Н., Хрестоматия по древнецерковнославянскому и русскому языкам. Часть первая. Древнейшие памятники. Спб. 1904 г.
• Колесов В. В., Историческая фонетика русского языка. М.: 1980. 215 с.
• Иванова Т. А., Старославянский язык: Учебник. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1998. 224 с.
• Алексеев А. А., Текстология славянской Библии. С-Петербург. 1999.
• Алексеев А. А., Песнь Песней в славяно-русской письменности. С-Петербург. 2002.
• Бирнбаум Х., Праславянский язык Достижения и проблемы в eгo реконструкции. М.: Прогресс, 1986. — 512 с.

Статьи и книги общего содержания

• Церковнославянский язык в богослужении Русской Православной Церкви. Сборник / Сост. Н.Каверин. — М.: «Русский Хронографъ», 2012. — 288 с.
• А. X. Востоков, «Рассуждение о славянском языке» («Труды Моск. Общ. любител. росс. слов.», ч. XVII, 1820, перепечатано в «Филологич. наблюдениях А. Х. Востокова», СПб., 1865)
• Зеленецкий, «О языке церковнослав., его начале, образователях и исторических судьбах» (Одесса, 1846)
• Schleicher, «Ist das Altkirchenslavische slovenisch?» («Kuhn und Schleichers Beitra ge zur vergleich. Sprachforschung», т. ?, 1858)
• В. И. Ламанский, «Непорешенный вопрос» («Журн. Мин. Нар. Просв.», 1869, ч. 143 и 144);
• Polivka, «Kterym jazykem psany jsou nejstar s i pamatky cirkevniho jazyka slovanskeho, starobulharsky, ci staroslovansky» («Slovansky Sbornik», изд. Елинком, 1883)
• Облак, «Zur Wurdigung, des Altslovenischen» (Jagic, «Archiv fu r slav. Philologie», т. XV)
• П. А. Лавров, рецензия цитир. выше исследования Ягича, «Zur Entstehungsgeschichte der kirchensl. Sprache» («Известия отд. русск. яз. и слов. Имп. акад. наук», 1901, кн. 1)

Грамматики

• Наталия Афанасьева. Учебник церковнославянского языка
• Добровский, «Institution es linguae slavicae dialecti veteris» (Вена, 1822; русский перевод Погодина и Шевырева: «Грамматика языка славянского по древнему наречию», СПб., 1833 — 34)
• Миклошич, «Lautlehre» и «Formenlehre der altslovenischen Sprache» (1850), вошедшие впоследствии в 1-й и 3-й тома его сравнит. грамматики слав. языков (первое издание 1852 и 1856 гг.; второе — 1879 и 1876 гг.)
• Schleicher, «Die Formenlehre der Kirchenslavischen Sprache» (Бонн, 1852)
• Востоков, «Грамматика церк.-славянского яз., изложенная по древнейшим оного письменным памятникам» (СПб., 1863)
• его же «Филологич. наблюдения» (СПб., 1865)
• Лескин, «Handbuch der altbulgarischen Sprache» (Веймар, 1871, 1886, 1898
• рус. перевод Шахматова и Щепкина: «Грамматика старославянского языка», Москва, 1890)
• Greitler, «Starobulharsk a fonologie se stalym z r etelem k jazyku litevske mu» (Прага, 1873)
• Миклошич, «Altslovenische Formenlehre in Paradigmen mit Texten aus glagolitischen Quellen» (Вена, 1874)
• Будилович, «Начертания Ц. грамматики, применительно к общей теории русского и других родств. языков» (Варшава, 1883); Н. П. Некрасов, «Очерк сравнительного учения о звуках и формах древнецерковнослав. языка» (СПб., 1889)
• А. И. Соболевский, «Древний церковнослав. язык. Фонетика» (Москва, 1891)

Словари

• Востоков, «Словарь Ц. языка» (СПб., 2 т., 1858, 1861)
• Миклошич, «Lexicon palaeosloveuico-graeco-latinum emendatum auctum…» (Вена, 1862 — 65). Этимологии см. в назв. словаре Миклошича и в его же «Etymologisches Worterbuch der slavisc hen Sprachen» (Вена, 1886).

Использованные материалы

• Брокгауз и Ефрон, статья Церковнославянский язык
• Энциклопедия «Кругосвет», статья «Церковнославянский язык»
• А.Ю. Мусорин, Церковнославянский язык и церковнославянизмы, Наука. Университет. 2000. Материалы Первой научной конференции. — Новосибирск, 2000. — С. 82-86
• Лариса Маршева, ПРАСЛАВЯНСКИЙ, ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКИЙ, РУССКИЙ…,

[1] Хабургаев Г.А. Старославянский язык. Учебное пособие для студентов пед. института по специальности № 2101 «Русский язык и литература». М.,»Просвещение», 1974

[2] Н.М. Елкина, Старославянский язык, учебное пособие для студентов филологических факультетов педагогических институтов и университетов, М., 1960