СТРАСТИ ПО ХРИСТИАНСКОМУ УЧЕНИЮ: ОПРЕДЕЛЕНИЕ И КЛАССИФИКАЦИЯ

Вопреки распространенному мнению, выражение «семь смертных грехов» отнюдь не указывает на некие семь поступков, которые бы являлись самыми тяжелыми грехами. В действительности список таких поступков может быть намного длиннее. А число «семь» указывает здесь лишь на условное объединение этих грехов в семь основных групп.

Впервые такую классификацию предложил святитель Григорий Великий в 590 году. Хотя наряду с ней в Церкви всегда существовала и другая классификация, насчитывающая не семь, а восемь основных греховных страстей. Страстью называется навык души, который сформировался в ней от многократного повторения одних и тех же грехов и стал как бы природным ее качеством — так, что человек не может избавиться от страсти даже когда поймет, что она приносит ему уже не удовольствие, а мучение. Собственно, слово «страсть» в церковнославянском языке как раз и означает — страдание. Св. Феофан Затворник пишет об отличии смертного греха от менее тяжкого: «Смертный грех есть тот, который отнимает у человека нравственно-христианскую жизнь его. Если нам известно, в чем нравственная жизнь, то определение смертного греха не трудно. Жизнь христианская есть ревность и сила пребывать в общении с Богом исполнением Его святого закона. Потому всякий грех, который погашает ревность, отнимает силу и расслабляет, отдаляет от Бога и лишает Его благодати, так что человек после него не может воззреть на Бога, а чувствует себя отделенным от Него; всякий такой грех есть грех смертный. …Такой грех лишает человека благодати, полученной в крещении, отнимает Царство Небесное и отдает суду. И это все утверждается в час греха, хотя не совершается видимо. Такого рода грехи изменяют все направление деятельности человека и самое его состояние и сердце, образуют как бы новый источник в нравственной жизни; почему иные определяют, что смертный грех есть тот, который изменяет центр деятельности человеческой». Смертными эти грехи называются потому, что отпадение человеческой души от Бога — это смерть души. Без благодатной связи со своим Создателем душа мертвеет, становится неспособной к переживанию духовной радости ни в земной жизни человека, ни в посмертном своем существовании. И не так уж важно, на сколько категорий подразделяются эти грехи — на семь или на восемь. Гораздо важнее помнить о той страшной опасности, которую таит в себе любой такой грех, и всячески стараться избегать этих смертоносных ловушек. А еще — знать, что даже для согрешивших таким грехом остается возможность спасения. Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит: «Впадший в смертный грех да не впадает в отчаяние! Да прибегает к врачевству покаяния, к которому призывается до последней минуты его жизни Спасителем, возвестившим во Святом Евангелии: верующий в Меня, если и умрет, оживет (Ин 11:25). Но бедственно пребывать в смертном грехе, бедственно — когда смертный грех обратится в навык!» А преподобный Исаак Сирин сказал еще определеннее: «Нет греха непростительного, кроме греха нераскаянного».

Семь смертных грехов 1. Гордость

«Началом гордыни бывает обычно презрение. Тот, кто презирает и считает за ничто других — одних считает бедными, других людьми низкого происхождения, третьих невеждами, вследствие такого презрения доходит до того, что почитает себя одного мудрым, благоразумным, богатым, благородным и сильным. …Как узнается гордый и чем исцеляется? Узнается потому, что домогается предпочтения. А исцеляется, если будет верить суду Сказавшего: Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (Иак 4:6). Впрочем, надо знать, что, хотя убоится суда, произнесенного за гордость, однако не может исцелиться от этой страсти, если не оставит всех помышлений о своей предпочтительности». Свт. Василий Великий
Гордость — самодовольное упоение собственными достоинствами, подлинными или мнимыми. Овладев человеком, она отсекает его сначала от людей малознакомых, потом — от родных и друзей. И наконец — от самого Бога. Никто не нужен гордому, даже восторг окружающих его не интересует, и лишь в себе самом он видит источник собственного счастья. Но как любой грех, гордость не приносит подлинной радости. Внутреннее противостояние всему и вся иссушает душу гордого человека, самодовольство, словно короста, покрывает ее грубым панцирем, под которым она мертвеет и становится неспособной к любви, дружбе и даже к простому искреннему общению.

Что лежит в основе

В основе страсти лежит неестественное для человека желание и влечение. Их сила в сравнении с обычным состоянием личности намного больше. Эмоции раздражают чувствительную часть психики человека.

Еще одной составляющей страсти является высокий тонус чувства. Он намного превышает нормальный физиологический показатель. Сочетаясь, влечение и чувства способствуют тому, что человек теряет свой первозданный тонус.

Именно поэтому со стороны кажется, что личность стала иной: изменилась манера поведения, отношение к происходящим событиям и реакция на них. В некоторых случаях проявляется агрессия, которая выходит наружу, если действия окружающих мешают в достижении цели одержимому страстью.

Нельзя отрицать и тот факт, что в основе страсти лежит ум и фантазия человека. Именно они способствуют деятельности личности. Так, она задействует все возможности своего ума, воображения и фантазии, чтобы приблизиться к желаемому.

Вместе с душой и чувствами ум получает наслаждение от воплощения задуманного в реальность. От этого человек и становится более чувствительным, страстным. Мысли о чем-то одном заставляют находиться ум в постоянном движении. Он является источником помыслов, последующих действий, направленных на удовлетворение потребностей.

Не менее важной составляющей является и сила духа. Воля человека полностью подчиняется страсти и становится гедонической, плотской или же принимает иную форму.

Однако, согласно работам М. Вебера, Н. Элиаса, М. Фуко, в основе страсти лежит самоконтроль. Исследователи опровергли теорию, в которой говорилось о подавлении эмоций при помощи капитализма. Наоборот, человек, который не сдерживает в себе страсть, сам того не зная учится самоконтролю. Некоторые желания и потребности не могут быть приняты обществом (например, страсть в интиме), поэтому человек вырабатывает самодисциплину. А это намного действеннее, чем внешний запрет.

Зависть

«Зависть есть печаль из-за благополучия ближнего, которая <�…> ищет не добра для себя, а зла для ближнего. Завистливый хотел бы видеть славного бесчестным, богатого — убогим, счастливого — несчастным. Вот цель зависти — видеть, как завидуемый из счастья впадает в бедствие». Святитель Илья Минятий
Такое расположение человеческого сердца становится стартовой площадкой для самых страшных преступлений. А также бесчисленного множества больших и мелких пакостей, которые люди творят только ради того, чтобы другому человеку стало плохо или хотя бы перестало быть хорошо. Но даже если и не вырвется этот зверь наружу в виде преступления или конкретного поступка, то разве легче от этого будет самому завистнику? Ведь, в конце концов, таким страшным мироощущением он просто преждевременно загонит в себя в могилу, но даже смерть не прекратит его страданий. Потому что после смерти зависть будет терзать его душу с еще большей силой, но уже без малейшей надежды на ее утоление.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ СТРАСТЕЙ

Важнейшим последствием грехопадения явилось нарушение гармонии в человеческом существе. Зло, приобретенное через нарушение гармонии и есть страсти
, а противоположность тому состоянию, какое в невинной природе человека, при сохранении гармонии, называлось бесстрастием (Пономарев. 1899, с.82-83).

Интересно этимологическое происхождение слова «страсть»

.
Греческое слово
страсть – «παθος» («патос») – происходит от глагола «πασχειν» – страдать и означает такое состояние человека, когда он находится под каким-либо внутренним или внешним противоестественным влиянием, когда он мучается от него и вследствие этого находится в ненормальном состоянии (там же, с.83). Отсюда, кстати и произошло широко используемое в настоящее время понятие «
патология
«.

По предельно лаконичному определению святителя Игнатия (Брянчанинова): «Грех, овладевший человеком, называется страстию» (Игнатий (Брянчанинов). Т. 4. 1993, с.477). Несмотря на широкую распространенность страстей и наличие их практически в каждом человеке, они являются внешними по отношению к человеческой природе: «Зла и страстей по естеству нет в человеке; ибо Бог не творец страстей» (Иоанн Лествичник. 2001, с.191). Поэтому совершенно неверно противоположное мнение некоторых западных авторов: «Страсть есть прирожденная принадлежность человека и не имеющий их человек должен быть причислен к ангелам, или к животным» (Шольц. 1888, с.231). Во-первых, выше страстей многочисленные христианские аскеты и подвижники (милостью Божьей и своими трудами). Более того, к такому, бесстрастному, состоянию должен стремиться и каждый христианин. Это есть закономерный путь к его усовершенствованию, очищению и, в конечном итоге, к обóжению. Во-вторых, в этом и состояла духовная глубина святоотеческого опыта, что он распознал бесстрастную природу души, несмотря на наличие и широкое распространение страстей. К тому же надо иметь в виду, что «Господь наш Иисус Христос не прежде восшел на крест, как уврачевал все страсти человеческие…» (Исаия авва. 1883, с.57).

Таким образом с христианской точки зрения страсти определяются вполне однозначно негативно

, что полностью противоречит обыденному словоупотреблению, когда говорят, например, о «
благородной страсти
«. При этом под страстью обычно понимают
сильное чувство
, доминирующее над другими, что, конечно же, с христианской точки зрения совершенно неверно. Во-первых, страсть не является только чувством или эмоцией: выражаясь современным психологическим языком, в ней есть и когнитивная, и волевая составляющие. Более того, в страсти есть даже определенная психосоматическая часть, которая приводит к тому, что душевные страсти влияют негативно и на тело, а телесные страсти развращают душу. Во-вторых, что особенно важно с христианских позиций, в страстях эмоции получают неправильную, безнравственную направленность. Поэтому дело не только и не столько в силе эмоций, а в их направленности: если они влекут человека к вредному, аморальному, то это именно страсти и это однозначно от дьявола, но если человек стремится к Богу и делает это с сильными эмоциями, то это не страсть, а ревность к заповедям Божьим и радость от их исполнения (и много других разных положительных эмоций, поскольку христианство совершенно неверно представляют только как «религию страха» с преобладанием в ней негативных эмоций).

Чревоугодие

«Чревоугодие разделяется на три вида: один вид побуждает принимать пищу раньше определенного часа; другой любит только пресыщаться, какой бы то ни было пищей; третий хочет лакомой пищи. Против этого христианин должен иметь троякую осторожность: ожидать определенного времени для принятия пищи; не пресыщаться; довольствоваться всякой самой скромной пищей». Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин
Чревоугодие — рабство собственному желудку. Оно может проявлять себя не только в безумном обжорстве за праздничным столом, но и в кулинарной разборчивости, в тонком различении оттенков вкуса, в предпочтении изысканных блюд простой пище. С точки зрения культуры между грубым обжорой и утонченным гурманом — пропасть. Но оба они — рабы своего пищевого поведения. И для того, и для другого еда перестала быть средством поддержания жизни тела, превратившись в вожделенную цель жизни души.

Самоосуждение и самоукорение

Святые благодаря самоосуждению и самоукорению добивались того, что у них с душевных очей спадала завеса, и они стали видеть чисто и глубоко. Они видели себя ниже всех людей и считали всех лучшими себя. Они видели собственные недостатки большими, а недостатки других маленькими, потому что смотрели очами души, а не земными глазами. Их душевные очи очистились, и они приобрели зоркость, поэтому видели собственные недостатки — сучки как бревна.

Мы, хотя наши недостатки как бревна, видим их как сучки, если и вообще видим. А других разглядываем в микроскоп. Нам чужие грехи кажутся большими, а собственные мы не видим, потому что у нас не очистились очи души.

Блуд

«…сознание все более и более наполняется картинами сладострастия, грязными, жгучими и соблазнительными. Сила и ядовитый чад этих образов, чарующих и позорных, таковы, что вытесняют из души все возвышенные мысли и желания, которые увлекали (молодого человека) раньше. Нередко бывает, что человек не в состоянии думать более ни о чем другом: им всецело владеет демон страсти. На каждую женщину он не может смотреть иначе, как на самку. Мысли одна другой грязнее ползут в его отуманенном мозгу, а в сердце одно желание — удовлетворить свою похоть. Это уже состояние животного или, вернее, хуже животного, потому что животные не доходят до того разврата, до которого доходит человек». Священномученик Василий Кинешемский
Грех блуда включает в себя все проявления половой активности человека вопреки естественному способу их осуществления в браке. Беспорядочная половая жизнь, супружеские измены, всевозможные извращения — все это различные виды проявления блудной страсти в человеке. Но хотя это и телесная страсть, истоки ее лежат в сфере ума и воображения. Поэтому к блуду Церковь относит и непристойные мечтания, просмотр скабрезных материалов, рассказ и слушание похабных анекдотов и шуток — все то, что способно возбудить в человеке фантазии на тему соития, из которых потом вырастают и телесные грехи блуда.

ОБЩАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ СТРАСТЕЙ

В конечном итоге, страстям подвержены все силы души, по делению которых и можно составить полную классификацию душевных страстей: «Всех пороков один источник и начало; а по качеству той части и (так сказать) члена, который в душе поврежден, получает различные названия страстей и повреждений» (Иоанн Кассиан. 1993, с.618). То есть, можно разделять страсти каждой из сил души: ума, воли, чувств (эмоций), слóва, памяти, воображения, внимания и т. д.

Кроме того действию страстей подвержен и человек целиком – через самолюбие, самомнение, самодовольство, самоуверенность

и т. д. Недаром, св. отцы называли самолюбие матерью страстей: «Хочешь ли за раз избавиться от страстей? – Отрешись от матери страстей – самолюбия» (Фалассий авва. 1900, с.292). Различные страсти проявляются в отношении человека к другим людям (тщеславие, воровство, славолюбие, человекоугодие, человеконадеянность, лицемерие, ханжество, лживость, притворство, потакание, надменность, подозрительность, хитрость, клевета, осуждение, зависть и т. д.), миру (сребролюбие, миролюбие, «прилепление» к нему, натурализм) и Богу (гордость, бесчувствие). Обобщив и дополнив все сказанное, приведем таблицу общей классификации страстей.

ОБЩАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ СТРАСТЕЙ

(основные страсти выделены жирным

)

Как мы видим, основные страсти

неравномерно распределились по силам души – наибольшее их количество пришлось на чувства (эмоции), что и понятно, поскольку они являются наиболее подвижными и их гипертрофия приводит к гневливости, а неправильная направленность – к унынию и печали. Поэтому, мы бы дополнили исторически сложившиеся основные страсти таким образом, чтобы туда вошли по одной главной страсти по отношению к остальным силам души, а также страсти по отношению к душе и телу целиком (в таблице мы их выделили
курсивом
).

Гнев

«Посмотри на гнев, какие знаки своего мучительства он оставляет. Смотри, что человек делает в гневе: как негодует и шумит, клянет и ругает сам себя, терзает и бьет, ударяет по голове и лицу своему, и весь трясется, как в лихорадке, словом, он похож на бесноватого. Если внешний вид его так неприятен, что же делается в его бедной душе? …Видишь какой страшный яд скрыт в душе, и как горько он мучит человека! Его жестокие и тлетворные проявления говорят о нем». Святитель Тихон Задонский
Человек в гневе страшен. А между тем гнев — естественное свойство человеческой души, вложенное в нее Богом для отвержения всего греховного и неподобающего. Этот полезный гнев был извращен в человеке грехом и превратился в гнев на ближних людей порой по самым ничтожным поводам. Обиды другим людям, ругань, оскорбления, крики, драки, убийства — все это дела неправедного гнева.

Почему и как проходит

Страсть – это в психологии, прежде всего, эмоция. И как свойственно им, они могут приходить и уходить. Их присутствие в жизни человека непостоянно. Поэтому и страсть – это явление временное. Данное правило касается чувств к другому человеку.

Страсть – это ответ на экзистенциальные потребности организма живого существа. В период, когда человек подвержен данной эмоции, внутри него вырабатывается много веществ, действующих как наркотики. Находясь под их влиянием, личность испытывает душевный подъем, она эмоционально возбуждена. Все поступки, действия направлены на потакание потребностям.

Когда человек получает то, что хотел или же добивается желаемого, наступает фаза наслаждения. Он испытывает удовлетворение от происходящего. Осознание того, что цель достигнута, дарит массу положительных эмоций. Благодаря выделяемым гормонам, все чувства обострены.

Однако, страсть – это неестественное состояние организма. На постоянное поддержание такой гаммы чувств уходит много ресурсов. А это очень затратное дело, и оно не может продолжаться долгое время.

В ином случае есть риск получить эмоциональное выгорание, которое обязательно последует после окончания страсти. Чтобы не допустить такой резкой перемены, организм выработал механизм защиты – он просто ограничил время страсти, не наделяя ее постоянством.

Когда человек овладел предметом страсти, он непродолжительное время находится под влиянием гормонов. После активной фазы наступает постепенное осознание произошедшего. Человек дает реальную оценку случившемуся, принимает факт действия. В это время организм вырабатывает все меньше и меньше гормонов, постепенно приближая их уровень к естественному состоянию.

После этого человек возвращается к обычной жизни. Его больше не мучает навязчивое желание или потребность, поскольку они были удовлетворены. Именно по этой причине, психологи считают страсть признаком эгоизма. Поскольку человек, прежде всего, думает о себе и своих желаниях, а не о второй половинке.

Проходит страсть безболезненно или же оставляет человека опустошенным. В первом варианте личность чаще всего была одержима страстью недолгое время. Например, в отношениях это длится 2-3 года или меньше. После прохождения такого этапа в жизни человек входит в прежнюю колею без моральных переживаний.

В случае, когда страсть была одержимостью и длилась долгое время (например, 10 лет), то даже после достижения желаемого, человек не испытывает чувство удовлетворенности. Личность ощущает радость и все сопутствующие эмоции во время страсти, но, когда она проходит, он остается опустошенным. Это явление похоже на смысл существования, которым жил человек долгое время.

Страсть вошла в привычку, сформировала образ жизни, поведение и потребности. Когда же цель была достигнута, человек не понимает, как поступать дальше. Ведь все предыдущие года страсть управляла его жизнью. Когда ее не стало – действия и мотивы потеряли смысл. Нередко такие люди впадали в депрессию, апатию. Помочь в преодолении трудностей им помогал психотерапевт.

Алчность (корыстолюбие)

«Корысть есть ненасытимое желание иметь, или искание и стяжание вещей под видом пользы, затем только, чтобы сказать об них: мои. Предметов этой страсти множество: дом со всеми его частями, поля, слуги, а главное — деньги, потому что ими можно всё доставать». Святитель Феофан Затворник
Иногда считают, что этим духовным недугом могут страдать исключительно богатые люди, уже обладающие богатством и стремящиеся его преумножить. Однако и человек среднего достатка, и малоимущий, и совершенно нищий — все подвержены этой страсти, поскольку заключается она не в обладании вещами, материальными благами и богатством, а — в болезненном, непреодолимом желании ими обладать.

Как проявляется

Страсть (это в психологии называют еще аффектом) поддается изучению не только с теоретической точки зрения. В период, когда человек находится под влиянием сильных эмоций, его мозг активно задействует дофаминовую систему. Это удалось узнать благодаря МРТ.

При помощи данного прибора в реальном времени удалось заснять активные области нейронов. Радостное состояние человека достигалось путем выработки гормона счастья. Чтобы пережить приятные эмоции, мозговая активность концентрирует внимание на нужной цели, вырабатывает мотивы.

Дофаминовая структура способна контролировать движения человека, деятельность сердечно-сосудистой, эндокринной и пищеварительной систем. Она вырабатывает зависимость от вещей, приносящих радость. Так, вырабатываемый мозгом дофамин способствует тому, что человек концентрирует все внимание на объекте страсти. Вместе с этим идет прилив энергии, желание обладать предметом (живым существом). Также увеличивается количество серотонина.

Когда его показатели в норме, то эмоции не доставляют проблем человеку. В состоянии страсти уровень серотонина зашкаливает. Это и приводит к натуральному помешательству на желаемом объекте.

Происходящие внутри организма процессы влияют на жизнь человека, его поведение, манеру говорить. Личность, находящаяся под гнетом страсти, отрицает любые цели, которые будут отвлекать ее от желаемого. Все поступки и действия неосознанно находятся под контролем потребностей.

Отрицательная сторона этого явления – человек недооценивает реальные проблемы. Обесцениваются существующие жизненные неприятности. Пока главная цель не достигнута, все становится незначительным. Приоритетом обладает лишь объект страсти.

Уныние (лень)

«Уныние — это продолжительное и одновременное движение яростной и вожделеющей части души. Первая неистовствует по поводу того, что находится в ее распоряжении, вторая, напротив, тоскует по тому, чего ей недостает». Евагрий Понтийский
Унынием принято считать общее расслабление душевных и телесных сил, соединенное с крайним пессимизмом. Но важно понимать, что уныние наступает у человека вследствие глубокой рассогласованности способностей его души, ревностности (эмоционально окрашенного стремления к действию) и воли. В обычном состоянии воля определяет для человека цель его устремлений, а ревностность является «мотором», который позволяет двигаться к ней, преодолевая трудности. При унынии же человек направляет ревностность на свое нынешнее, далекое от поставленной цели состояние, а воля, оставшись без «двигателя», превращается в постоянный источник тоски о несбывшихся планах. Эти две силы унывающего человека вместо движения к цели как бы «тянут» его душу в разные стороны, доводя ее до полного изнеможения. Такая рассогласованность — результат отпадения человека от Бога, трагическое следствие попытки устремить все силы своей души к земным вещам и радостям, в то время как даны они нам были для устремления к радостям небесным.

Функции и роль

Страсть (это в психологии всегда двигатель) побуждает человека к каким-либо действиям. Отсюда вытекает ряд функций, которые свойственны личности, находящейся под влиянием такой сильной эмоции.

К ним относят:

• Регуляция. Человек преднамеренно контролирует психологические процессы, личные эмоциональные проявления. Все они имеют статус подчинения, поскольку должны послужить единой цели.
• Экспрессия. Человек выразительно передает свои переживания, чувства и эмоции.
• Синтез. Все разрозненные чувства сплетаются воедино.
• Оценка. Человек дает характеристику своим возможностям. Это помогает установить дальнейший путь движения. Так, для достижения желаемого предстоит реально оценивать личные качества, устранять недостатки.
• Побуждения. Страсть заставляет человека совершать поступки, предпринимать какие-либо действия.
• Смыслообразование. Человек имеет определенный смысл. Он понятен, у него есть четкие границы.
• Активизация. Человек переходит от теории к практике. Он совершает поступки, работает, делает все, чтобы достичь желаемого.

Страсть к работе или науке позволяет совершать новые открытия. Эта эмоция выступает в качестве двигателя прогресса. С другой стороны, это чувство может оказывать разрушающее действие на психику. Ведь нередко страсть перетекает в одержимость – ее негативную сторону.

В отношениях между людьми, когда страсть направлена на живой объект, эта эмоция способствует яркому выражению чувств. Влияние на жизнь человека зависит от его ментального здоровья.

У психически больных людей страсть может иметь разные очертания. Например, у некоторых она вызывает непреодолимое влечение к убийствам. Психологически здоровым людям страсть не принесет вреда. Наоборот – она будет двигателем к новым открытиям. Человек сконцентрирует все свои силы вокруг объекта страсти и сделает все возможное для достижения цели.

Один из примеров таков:

Старец, я очень часто смотрю на окружающих меня братьев и сестер и осуждаю их, кто-то торопится на молитве, кто-то невнятно читает, кто-то опаздывает, кто-то путается в богослужении или зевает и трет глаза, это мне очень мешает.

Ответ был прост: «Смотри с состраданием на того, кто ошибается. Есть люди, которые, совершая даже тяжкие преступления, имеют смягчающие вину обстоятельства, поэтому далеко не всегда ситуация есть так, как видит ее человек, а при этом осуждает много своим неверным суждением. Желаю очищения и освящения ума и сердца.

Когда человек научится радоваться успехам других, Христос даст ему все успехи других, и он будет радоваться так, как радуются все другие вместе взятые, и тогда его успехи и радость будут огромны».

Изложение аскетического святоотеческого учения о страстях в современной православной так называемой «популярной» (пусть и вполне добротной) литературе обычно исчерпывается характеристикой страсти как овладевающего человеком и властвующего над ним начала греха, констатацией рабства грешника по отношению к этой духовно-губительной привычке, а также известным перечнем восьми основных страстей, с указанием на необходимые пути борьбы как с каждой из них, так и со страстным началом в человеке в целом. При этом в подобной литературе, к сожалению, обыкновенно не учитываются две важнейшие составляющие святоотеческого учения о страстях, а именно: его взаимосвязь со святоотеческим учением о природе человека и о людском призвании к обожению. В сегодняшнем докладе мне бы хотелось кратко затронуть обе эти существеннейшим образом взамозависящие темы.

1. Понятие «страсть» и человеческая природа

Прежде всего нас будет интересовать именно «антропологическое» измерение понятия «страсть»: то есть вопрос о том, как же страстное начало в человеке и рождающиеся в нас страсти взаимосвязаны с содержанием и устроением людской природы — сначала сотворенной Богом «хорошо весьма» (Быт 1, 31), а затем поврежденной — через райское преслушание — и порабощенной прародительскому греху. Является ли страстное начало в человеке по отношению к его естеству чем-то абсолютно посторонним, чуждым — привнесенным извне, всеянным через бесовские прилоги — и лишь затем уже «старательно» культивируемым эгоистическими устремлениями нашей воли? Или же это страстное начало все же имеет свое органическое основание в человеческом естестве, оказываясь, тем самым, пусть и искаженной, но все же реализацией реализацией наших собственных онтологических сил и способностей, заложенных в нас Создателем при творении?

В первую очередь следует подчеркнуть, что аскетическая христианская традиция всегда понимала любую греховную «страсть», живущую и действующую в человеческой душе, как ненормальное и губительное явление, требующее его немедленного преодоления, и решительной победы над ним. Древние Святые Отцы согласно утверждают опасность и гибельность всякой греховной страсти для человеческой души. По яркому слову преподобного аввы Исаии, «страсти суть раны души, которые отделяют ее от Бога. Блажен, кто чист и свободен от страстей…»[1].

Однако подобные утверждения не препятствуют древним Святым Отцам и учителям Восточной Церкви зачастую использовать это понятие — «страсть», «πάθος» не только в подобном негативно-отрицательном смысле, но и в, если так можно выразиться, «нравственно-нейтральном» контексте и даже в значении оценочно-положительном. Что касается положительного значения этого понятия, то к нему нам предстоит вернуться несколько позднее. Теперь же обратимся собственно к святоотеческим определениям «πάθος».

Следует отметить, что святоотеческие определения понятия «страсть» (очень схожие между собой — к какому бы столетию они ни относились) в значительной мере оказываются заимствованы Отцами и учителями Восточной Церкви из эллинской философской традиции. Встречающиеся в наследии таких видных христианских авторов, как Немезий Эмесский, преподобный Иоанн Дамаскин и целый ряд других Отцов и учителей Церкви общие характеристики термина «πάθος» зачастую практически дословно повторяют древних языческих мудрецов. Так, например, давая определение понятию «страсть» в его «общем» смысле, преподобный Иоанн Дамаскин воспроизводит не только схожее высказывание, встречающееся у Немезия[2], но и (в первой половине своей фразы) «Никомахову этику» Аристотеля[3]: «Вообще же и в общем смысле страсть живого существа есть то, за чем следует удовольствие или печаль — ведь за страстью следует печаль; и не сама страсть есть печаль, потому что бесчувственное, претерпевая, не испытывает боли»[4]. Следует отметить, что в этом определении понятие «страсть» еще отнюдь не выступает в привычном для читателя аскетической литературы своем яркоокрашенном «нравственно-негативном» значении; определение это отражает совсем иное значение данного слова — «страсть», «πάθος» — как претерпевание чего-либо.

Другое, также отчасти заимствованное христианскими писателями (и Немезием, и преподобным Иоанном Дамаскиным, и целым рядом других авторов) у античной традиции, на сей раз вероятно у Галена[5], определение понятия «страсть» целиком касается уже душевных страстей: «страсть есть неразумное движение души по причине представления блага или зла. Представление блага возбуждает вожделение, а представление зла — гнев»[6]. Параллельно с этим в святоотеческой традиции фигурирует и другое определение душевных страстей: «страсть есть чувственное движение желательной способности[7], вследствие воображения блага или зла»[8]. Отметим, что и здесь, исходя из данных определений (равно как и в первом случае, где «πάθος» выступает всего лишь как страдательность), понятие «страсть» не может рассматриваться как обозначающее некую греховную реалию. Это тем более очевидно, что присутствующие в одном из приведенных выше определений термины «вожделение» (ἐ̓̓πιθυμία) и «гнев» (θύμος), также не имеют в данном контексте какой-либо нравственной окраски, но лишь именуют изначально заложенные Богом в человеческую природу — еще при творении Адама — силы, способности души.

Подчеркнем, что, тем самым, в святоотеческой письменности понятие «страсть» (вслед за античной традицией) может порой обозначать и вполне естественное, нормальное и «неукоризненное» для людской природы движение той составляющей неразумной (ἄλογον) части души, что терминологически определяется как «страстная». Эта «страстная» составляющая, если она естественным, «нормальным» образом приводится в движение высшей разумной частью души, а не действует сама по себе, как бы «вырываясь» из подчинения высшему началу, — оказывается способна осуществить свое предназначение в согласии с силами, возможностями и призванием человеческой природы, с Божественным замыслом об образе ее жизни и существования. Такая «душевная страсть», о которой собственно и говорят два приведенных выше святоотеческих определения — как естественное движение неразумной части души — безусловно не может быть обозначена нами как греховная, ведь сам термин «πάθος» здесь всего лишь описывает вполне характерные и закономерные процессы бытия и деятельности человеческого естества.

Следует, пожалуй, остановиться на этом чуть подробнее, рассмотрев при этом святоотеческое учение о механизме деятельности этого «страстного» начала в человеческой душе и заодно выяснив — как же соотносится и взаимодействует подобная вполне естественная для людской природы «страстность» с существованием в человеческой душе греховных страстей.

Так Немезий Эмесский (опять же — вслед за Аристотелем[9]), подразделяя душу на две части — разумную (λογικόν) и неразумную (ἄλογον), — утверждает, что неразумная душа в свою очередь имеет две составляющих: подвластную разуму и неподчиняющуюся ему[10]. В то же время, подвластная разуму часть неразумной души делится на две главные силы: чувственно-пожелательную (τὸ ε̕πιθυμητικόν) и аффективную, или эмоциональную (τὸ θυμικόν)[11] (в то время как вторая — неподчиняющаяся разуму — часть неразумной души содержит в себе начала всех физиологических сил живого организма: питающую, пульсовую и сперматическую[12]). Чувственно-пожелательная и эмоциональная способности тесно связаны с понятием страсти (πάθος)[13] , являющегося для них родовым, а сами вожделение (ἐ̓̓πιθυμία) (шире — желание недостающего, стремление к наслаждению различными удовольствиями) и гнев (θύμος) (как орудие разума, пробуждающего гнев в отношении всего достойного справедливого негодования[14]) являются подвидами страстного начала и способностями неразумной страстной части души. Вот эти-то силы и могут проявить себя (и проявляют себя так в падшем человеке) негативно, губительно, когда они освобождаются из-под власти разума, перестают ему повиноваться. В таком случае вожделение делается похотью греховных удовольствий[15], а гнев проявляет себя как «желание взаимного мщения», как вспыльчивость, злоба и ненависть[16]. Здесь лежит начало существования греховных страстей, основание их бытия, укорененное в противоестественной деятельности «страстной» неразумной части души, призванной Самим Богом при творении повиноваться разуму, но вырвавшейся из такого подчинения.

Греховные же человеческие страсти (начиная с IV столетия классифицировавшиеся древнехристианской письменной аскетической традицией — на Востоке впервые, вероятно, аввой Евагрием[17] — в виде восьмичастной схемы) являются при этом как бы «подвидами» различных проявлений этих двух вышедших у греховного человека из подчинения разуму важнейших способностей неразумной души — вожделения и гнева. Как известно, эти восемь страстей — чревоугодие (γαστριμαργία), блуд (πορνεία), сребролюбие (φιλαργυρία), гнев (ὀργή, слово, по мысли преп. Исидора Пелусиота, в отличие от гнева- θύμος, означающее уже не гнев как краткий порыв, но гнев застарелый и жаждущий отмщения[18]), печаль (λύπη), уныние (ἀκηδία), тщеславие (κενοδοξία), гордость (ὑπερηφανία).

Мы помним, что в святоотеческом письменном наследии названные страсти принято разделять на телесные и душевные. Следует, однако, учитывать, что святоотеческая мысль настаивает: в человеческой природе «инициатором» нашего порабощения страсти — будь то страсть душевная или телесная — всегда является человеческая душа (дух). По слову святителя Григория Паламы, «дух наш — есть источник всякой страсти…»[19]. А по мысли преподобного Максима Исповедника, «страсть есть» именно «противоестественное движение души…»[20]. Тем самым, любая страсть есть в первую очередь противоестественный «акт» души, нарушающий замысел Божий как о человеческой душе, так и о человеческом теле; страсть — это именно ее действие и инициатива, осуществляемые в самой глубине человеческой природы. И именно душа порой с готовностью откликается в нас на вражий прилог, помысл.

Таким образом, всякая страсть имеет своим источником прежде всего душевное стремление. Впрочем, и плоть является как бы «сотрудником» души в зарождающихся в грешнике плотских страстях, располагаясь к ним пожелательными способностями.

Итак, в случае ослабления власти разума над, пусть и естественными, но все же низшими и призванными быть в подчинении, стремлениями нашей природы, в человеке рождаются помыслы. Эти помыслы, если им не дан немедленный отпор, влекут грешника — с помощью уже поработившегося этим помыслам разума — к возникновению в душе все более и более крепнущей страсти[21].

Однако изначально Бог замыслил человека иначе, сотворив его свободным от страстей. Обобщая излагающее эту мысль святоотеческое учение, известный русский дореволюционный патролог Ф. С. Владимирский пишет: «душа сама по себе, по своей богоподобной природе, бесстрастна, ἀπαθής (Исаак Сирин, Григорий Нисский, Иоанн Златоуст, Мелетий Монах и др.), так что “страсти ей не свойственны” (Григорий Нисский, Иоанн Златоуст, Исаак Сирин, Илья Критский и др). Отсюда ясно, что “ πάθος ” есть нечто “противоестественное”, ненормальное, “извне привходящее” в душу (Исаак Сирин, Макарий Великий, Илья Критский…); она — “недуг души” и — притом — случайный (Василий Великий, Исаак Сирин и др.)»[22].

Тем самым мы видим: древняя аскетическая традиция подчеркивает, что страсти не имеют своего органического источника собственно в человеческой природе, сотворенной «по образу Божию» (Быт 1, 27), а значит, «по определению» не обладающей никаким онтологическим началом греха. Греховные страсти привносятся в человеческую жизнь извне — вместе с отступлением человека от Бога и от Божественного замысла о людском существовании. Однако греховные страсти, имея начало своего бытия вне человеческого естества — во вражьих прилогах, оказываются все же с людской природой — как павшим грехом естеством — теснейшим образом взаимосвязаны и даже как бы являют собой искаженный модус ее деятельности. Они на этой природе неким образом «паразитируют», с ее же помощью проявляя себя в ней. В этом смысле святоотеческая традиция настаивает и на том, что действующие в человеке греховные страсти отчасти даже являются некоторым энергийным «производным» нашей природы, впрочем — повторим — природы поврежденной и искаженной грехом.

Именно в этом смысле греховные страсти — это не только наша привязанность к той или иной конкретной духовно-губительной привычке и последовательная греховная устремленность к ее реализации, но и — в широком смысле — любое (осознанное ли, стихийное ли, порой осуществляемое как случайный порыв) усилие человеческого естества, противное воле Божией и совершающееся ей вопреки. Такое богопротивное действие, искаженная «энергия», неестественное движение людской природы прямо именуется в древнехристианской богословской традиции «страстью». Так, например, Мелетий Монах очень четко разграничивает понятие «энергия», которая является нормальным, «согласным с природой» действием нашего целостного духовно-физического естества, и «страстью», которая есть «движение παρὰ φύσιν — вопреки природе»[23]. Сходные идеи высказывают и другие Отцы и учителя Восточной Церкви. Вот что пишет Немезий Эмесский (его мысль в целом повторяет и преподобный Иоанн Дамаскин[24]): «Энергия называется страстью… всякий раз, когда она проявляется вопреки природе. Ведь деятельность (энергия) есть движение согласно с природой, а страсть — вопреки природе. Таким образом, в этом именно смысле энергия называется страстью, когда она возбуждается не согласно с природой, сам ли по себе возбуждается кто-либо, или — от другого… Нисколько поэтому не удивительно, что одна и та же вещь называется и страстью и энергией (деятельностью). Ведь поскольку движения происходят из самого страстного начала души, они суть некоторые энергии, а поскольку они неумеренны и несогласны с природой, уже не энергии, но страсти. Таким образом, движение неразумной души есть страсть и в том, и в другом значении»[25].

Мы видим: страсть реализует себя тогда, когда природа действует и стремится ко греху как бы «вопреки самой себе», свободно и последовательно отступая от собственного предназначения, и тем самым нарушая установленный в ее отношении творческий Божественный закон. Именно поэтому всякая такая страсть «противоестественна», ибо уже самим своим существованием обрекает человеческое естество на искаженное, обрекающее нас на духовную гибель существование. Вот как говорит о противоестественном характере страстей преподобный Максим Исповедник: «страсть… есть злоупотребление естественным действием, а такое злоупотребление способом [естественного] действия появляется тогда, когда присущее какой-либо силе [естества] движение направляется к противоестественному»[26].

По точному определению преподобного Анастасия Синаита, «противоестественное есть либо то, что Бог создавал не таковым, [каковым оно стало], либо то, что Он вообще не создавал, — например, грех и смерть»[27]. Два значения понятия «страсть» в его негативном смысле вполне укладываются в обе части этого определения, принадлежащего преподобному Анастасию: с одной стороны, страсть, есть противоестественная ложно направленная человеческая природная энергия, которую Бог таковой не создавал, и которую исказил в себе сам человек — своим богопротивным стремлением ко греху (первая часть определения); с другой — страсть есть также еще и противоестественное всеянное в человека начало греха, вообще не сотворенное Богом, которое, как и всякий грех, не имеет подлинного онтологического статуса, собственного начала бытия, паразитируя на свободной воле падшего человека (вторая часть определения).

Обобщая сказанное в первом разделе доклада, отметим, что для целостного и адекватного понимания такого явления, как царящие в падшем человеке страсти, очень важным оказывается не только осознание и осмысление нами действия и власти в нас отдельных конкретных страстей — как следствий бесовских прилогов, насылаемых на нас извне и уже лишь затем усваиваемых греховным человеческим разумом, принимаемых восстающей против Бога свободной волей. Не менее значимым оказывается и вѝдение той взаимосвязи, что существует между этим аскетическим учением о страстях и целым рядом категорий православной святоотеческой антропологии. Именно древние Святые Отцы и учители Церкви православного Востока говорят нам о присутствующем в человеческой душе естественном страстном начале, определяют страсть как действие человеческой природы вопреки самой же этой природе («παρὰ φύσιν») и утверждают, что все властвующие над нами греховные страсти «противоестественны» именно потому, что они коренятся в злоупотреблении человеком вложенными в него Самим Богом нормальными и благими силами людского естества.

С этим рассмотренным первым вопросом — о взаимосвязи святоотеческого аскетического учения о страстях со святоотеческим же учением о составе и естественных силах человеческой природы — тесно взаимосвязана и вторая интересующая нас тема:

2. Понятие «страсть» и призвание человека к обожению

Если «страсть» все же является следствием не только внешних по отношению к человеку губительных искушений, но и имеет основание в искаженных грехом, но все же вполне естественных силах и способностях нашей созданной Богом тварной сущности, то как же эти силы и способности должны быть в нас исправлены и положительно реализованы — в соответствии с изначальным Божественным замыслом о них?

Вся человеческая природа призвана к спасению, к обожению. И раз это так, то можем ли мы, безусловно утверждая необходимость умерщвления властвующих в нас конкретных духовно-губительных греховных страстей, в то же время говорить не только о победе над влекущим нас ко греху страстным началом как таковым, но и стремиться к его — силой Божественной благодати — исправлению, пересозиданию, преображению, обожению? Действительно, если страстное начало в человеке есть природная составляющая, одна из сил неразумной части души, то не призвано ли и это страстное начало — вместе с полнотой всей нашей природы — к теснейшему единению с Богом по благодати, к совершениству богопричастности? Возможность подобного обожения страстного начала человеческой природы и является вторым интересующим нас вопросом, ответ на который также безусловно следует искать в святоотеческой традиции…

По мысли древних Святых Отцов Востока, подобное исправление нашего природного страстного начала оказывается возможным лишь тогда, когда христианин ведет подлинно богоугодную жизнь, исполняет Божественные заповеди, плачет о грехах и побеждает властвующие в душе конкретные губительные страсти — через все это совершенствуясь в смирении. По слову святителя Григория Паламы, некогда охваченный страстями ум, ныне искренно борющийся с помыслами и плачущий о грехах, «…сообразно мере сего плача получает милость утешения; и если при этом укрепится в смирении, то полностью преобразит и страстную часть души»[28].

Итак, в спасаемых такое преображение страстного начала человеческой природы безусловно происходит. Каков же механизм этого духовного процесса? Подобное «спасение» страстной силы души — как ее исправление и освящение — осуществляется в христианине путем как бы некоего «перенацеливания» вектора этих сил — с телесных наслаждений и мирских чувственных удовольствий[29] на Божественную реальность, и в то же время — через подчинение этого страстного начала неразумной души нашему разуму (как это и было изначально замыслено Творцом в отношении человека), а также благодаря достижению некоей умеренности в проявлении этих сил, их как бы «умаления», нормализации «мощи» их порывов[30].

Яркое описание некоторых сторон такого исправления, преображения страстного начала в человеке, и даже достижения этим страстным началом — в единстве всей полноты человеческой природы, спасаемой силой Божественной благодати, — подлинной богопричастности, мы находим в творениях преподобного Максима Исповедника.

Говоря об этом, преподобный Максим касается и ряда важных частных моментов подобного таинственного духовного процесса: в том числе, он рисует картину того, что же происходит при таком преображении страстного начала с двумя основными силами страстной неразумной части души — чувственно-пожелательной (τὸ ε̕πιθυμητικόν), проявляющей себя в человеческой природе как вожделение (ἐ̓̓πιθυμία), а также аффективной или эмоциональной (τὸ θυμικόν), реализующей себя как «гнев» (θύμος): «…у кого ум всегда с Богом, у того и желание (ἡ ἐπιθυμία) перерастает в Божественную страсть (τὸν θει̑ον ἔρωτα), а ярость (ο̒̒ θύμος) вся целиком превращается в божествен¬ную любовь (τὴν θείαν α̕γάπην). Ибо, благодаря долговременному сопричастию с Божественным озарением, он (ум) весь становится световидным, и, тесно связав с собою страстную часть свою, превращает ее в нескончаемую божественную страсть и непрестанную любовь, целиком обратившись от земных вещей к Божественному»[31].

О подобном же «перенацеливании» страстной силы человеческой души с мира — с его преходящими удовольствиями — на Божественную реальность, о достигаемом христианином преображении страстной вожделеющей любви ко греху в любовь к Богу, не менее ярко, чем преподобный Максим, пишет и святитель Григорий Палама. Вообще говоря, именно духовное творческое наследие как преподобного Максима, так и святителя Григория, оказываются удивительным образом созвучны друг другу в раскрытии этой глубокой и важной темы, находящейся на стыке антропологии, аскетики и мистического богословия: темы преображения и обожения страстного начала в человеке. Вот что говорит об этом Палама: «любовники Прекрасного (οι̒ ἐρασταὶ τω̑ν καλω̑ν) не умерщвляют страстную способность (души) и не запирают ее в себе бездейственной и неподвижной, потому что им тогда будет нечем любить добро и ненавидеть зло, нечем отчуждаться от порока и привязываться к Богу. Они уничтожают только расположенность этой силы к злу, полностью превращая ее в любовь к Богу, по первой и великой заповеди: “Люби Господа Бога твоего всей крепостью твоей” (ср. Мк 12, 30), то есть всей силой. Какой всей силой? Ясно, что страстной; ведь она и есть то в душе, что способно любить»[32].

Тем самым, подлинной святой страстью здесь оказывается страстная устремленность к Божественному. Но как же соотнести подобные утверждения святых Отцов с общей аскетической мыслью о том, что христианин призван к умерщвлению в себе страстей и к достижению полного бесстрастия (ἀπάθεια)?

По мысли преподобного Максима Исповедника, подлинным идеалом христианской жизни является «совершенное бесстрастие, которым удаляется любое страстное и лишенное света помышление духа»[33]. А по слову преподобного Симеона Нового Богослова, «бесстрастием» именуется «то, когда кто не только удаляется от действования по влечению страстей, но чужд бывает и самой похоти их»[34]. Остается ли место какой-либо страстности, пусть даже страсти «по Богу» там, где должно царить полное и совершенное бесстрастие — как невозмутимость безгрешного и бесстрастного же теосиса?

Святоотеческая традиция решительно утверждает возможность такого теосиса страстной силы в людской природе. И основывается она на том, что само бесстрастие отнюдь не следует понимать в смысле умерщвления этого страстного начала в человеке. Напротив, бесстрастие — это совсем не пассивность, не некий бездеятельный покой, и тем более — не умерщвление страстной силы неразумной части души, но, наоборот — ее наивысшая и наилучшая предельная энергийная активность, осуществляемая ею в соответствии с Божественным замыслом о человеческой природе. По свидетельству «Святогорского томоса» под бесстрастием следует понимать не «состояние омертвения страстной части души», но наоборот — «состояние ее деятельности, направленной к лучшему, — когда страстная часть целиком отвратилась от злых дел и обратилась к добрым, утратив дурные свойства и обогатившись благими» и когда «страстная часть души изменилась, освятилась, но не умертвилась»[35].

В каком же направлении устремляется такая освященная благодатью «бесстрастная страсть», чистая и незамутненная грехом энергия страстной части человеческой души?

Тот же святитель Григорий вновь и вновь повторяет, что страстное начало в человеческом естестве при достижении христианином подобного «действенного бесстрастия» целиком и полностью обращается в устремленность Божественной любви. Он пишет о том, что «бесстрастие — это не умерщвление страстной силы души, а ее направление от худшего к лучшему и ее действие в божественном состоянии, когда она полностью отворачивается от дурного и обращается к прекрасному; и бесстрастный для нас тот, кто избавился от дурных состояний и обогатился добрыми… Злоупотребление силами души плодит отвратительные страсти, как злоупотребление познанием сущего превращает мудрость в безумие; но если человек будет употреблять их хорошо, то через познание сущего придет к богопознанию, а через страстную способность души, стремящуюся к той цели, для которой она создана Богом, добудет добродетели… Этого достигнет, говорю, не тот, кто их умертвит, потому что он окажется тогда равнодушным и неподвижным для божественных свойств и состояний, а тот, кто подчинит себе страстную силу так чтобы, подчиняясь уму, своему природному главе, и послушно идя к Богу, она благодаря непрестанной памяти Божией закрепила себе божественное расположение и поднялась до высшего состояния, то есть до любви к Богу…»[36].

Следует также заметить, что, по мысли Святых Отцов, достигаемая в состоянии бесстрастия такая «святая страстность» способствует не только «нормализации» бытия сил неразумной части души, но и сказывается на образе существования и деятельности телесных сил и устремлений человека. Как прежде, в состоянии греховной страстности, тело выступало как бы «сотрудником» инициатора любой страсти — души, устремляясь ко греху плотскими расположениями, так и теперь, но наоборот, по мысли все того же святителя Григория, тело наравне с душой получает доступ к активному и деятельному участию в «благостыне» освятившегося и преобразившегося страстного начала души[37].

Тем самым, именно в бесстрастии как подлинной и святой энергии преодолевшего власть греха страстного начала — вновь подчинившейся разуму и (через него) Богу неразумной части души — реализуется наша подлинная и деятельная устремленность к Богу, к стяжанию того Небесного Царствия, которое «нудится» лишь «силою» — как непрестанной борьбой христианина за собственное Спасение.

Все это даже позволяет преподобному Максиму Исповеднику — парадоксальным образом — предельно сблизить и даже почти отождествить в одном из своих текстов понятия «страсть» и «обожение»: страсть как пребывание в состоянии обожения — вот мистический образ, который мы обнаруживаем в творениях Преподобного. По мысли Максима, понятие «страсть» — в своем высшем положительном смысле — может одновременно означать две неразрывно связанные между собой реалии мистической жизни. Здесь — и претерпевание человеком даруемого ему Богом состояния обожения, и, одновременно с этим, людская природно-энергийная способность очистившейся от греха души, в ответ на этот Божественный дар, страстно к нему возвыситься и дар сей принять. Мы помним, что в общем смысле термин «страсть», «πάθος» может означать равно и претерпевание чего-либо, и деятельность подвластной разуму неразумной части души. В своей «7-ой трудности» преподобный Максим как бы объединяет, почти синтезирует оба эти значения понятия «страсть». «Что для достойных может быть вожделеннее обожения, в котором Бог, соединяясь со ставшими богами, соделывает по благости все Своим», — восклицает Преподобный, и затем, приводя различные символические именования такого пребывания души в состоянии обожения («радость», «удовольствие»), в том числе прямо именует его и «страстью»[38]. В подобном состоянии страсти-обожения, как некоего дара боговидения, он видит две стороны: с одной стороны — «претерпевание» его душой, на которую воздействует и возводит в такое состояние богопричастности обоживающая Божественная благодать, а с другой — «способность к исступлению», как к деятельному восхождению в это пребывание в Боге самой души. При этом преподобный Максим подчеркивает, что подобная «способность к исступлению» оказывается невозможной без бесстрастия и непременно сопровождается им[39]. Тем самым, страсть здесь, по преподобному Максиму, — это одновременно и «претерпевание» обожения (здесь звучит понимание «страсти» именно как претерпевания чего-либо), и в то же время она — само страстное любовное и радостное вхождение человеческой души к обожению (ее собственная деятельная и страстная природно-энергийная устремленность, отражающая второе значение понятия «страсть»). Таким образом, в тексте преподобного Максима два значения понятия «страсть», «πάθος» почти сливаются, по сути — синтезируются — в описании того страстного союза любви Творца и Его творения, что соединяет — через взаимную энергийную устремленность Друг навстречу другу — подающего Свою благодать Бога и страстно ищущего этой благодати обожения человека…

Итак, обобщая сказанное во втором разделе доклада, отмечу, что восточное святоотеческое учение признает возможным и даже необходимым достижение страстной частью нашего естества (конечно же, не в отрыве от всей полноты человеческой природы) состояния богопричастности, обожения. Это бывает осуществимо путем преодоления порабощенности страстного начала человеческой души греху; благодаря подчинению этого начала человеческому разуму, а через посредство разума — и Самому Богу; через приведение образа существования и деятельности страстного начала души в соответствие с изначальным творческим и спасительным Божественным замыслом о нем; посредством «перенацеливания» природной энергийной страстности с мирских удовольствий и привязанностей на достижение непреходящих небесных благ. При этом именно страстная сила души — энергиями бесстрастных страстей, влечением преображенного в Божественную страсть вожделения (ἐ̓̓πιθυμία) и силой переменившегося в божественную любовь гнева (ο̒̒ θύμος) — бывает здесь призвана к осуществлению высочайшего предназначения: деятельного восхождения к Богу, на все новые высоты обожения. И оказывается для нее это возможным как раз потому, что именно эта страстная сила, по слову святителя Григория Паламы, «и есть то в душе, что способно любить»[40].

[1] Преподобный авва Исаия. Слово 28 О ветвях греховного зла, 1 // Добротолюбие. Т. 1. М., 2004. С. 400.

[2] Немезий Эмесский. О природе человека, 16 О неразумной части души, которая называется также страстной и желательной. М., 1998. С. 77.

[3] Аристотель. Никомахова этика, 1105b20.

[4] Преподобный Иоанн Дамаскин. Точное изложение Православной веры. Кн. 2, XXII О страсти (претерпевании) и действии // Творения преподобного Иоанна Дамаскина. Источник знания. М., 2002. С. 217-218.

[5] Galenus. De placitis Hippocratis et Platonis. VI.1.

[6] Преподобный Иоанн Дамаскин. Точное изложение Православной веры. Кн. 2, XXII О страсти (претерпевании) и действии. С. 218. Ср., например: Немезий Эмесский. О природе человека, 16 О неразумной части души, которая называется также страстной и желательной. С. 77.

[7] Вот как определяет понятие «желание» тот же преподобный Иоанн Дамаскин: «Желание же (boÚlhsij) есть некоторое естественное хотение, то есть естественное и разумное стремление к какой-то вещи. Ибо в человеческой душе заложена способность разумно стремиться». (Преподобный Иоанн Дамаскин. Точное изложение Православной веры. Кн. 2, XXII О страсти (претерпевании) и действии. С. 219.)

[8] Преподобный Иоанн Дамаскин. Точное изложение Православной веры. Кн. 2, XXII О страсти (претерпевании) и действии. С. 218.

[9] Аристотель. Никомахова этика. 1102a27, b28.

[10] См.: Немезий Эмесский. О природе человека, 15 Иное деление души. С. 75.

[11] См.: Немезий Эмесский. О природе человека, 16 О неразумной части души, которая называется также страстной и желательной. С. 76.

[12] См. Немезий Эмесский. О природе человека, 22 О неразумном, не подчиняющемся разуму. С. 90.

[13] См, например: Немезий Эмесский. О природе человека, 16 О неразумной части души, которая называется также страстной и желательной. С. 76.

[14] См.: Немезий Эмесский. О природе человека, 21 О гневе. С. 89.

[15] См.: Немезий Эмесский. О природе человека, 18 Об удовольствиях. С 81-82.

[16] Немезий Эмесский. О природе человека, 21 О гневе. С. 89.

[17] Авва Евагрий. О восьми помыслах к Анатолию, 1 // PG 40. 1272A.

[18] См.: Преподобный Исидор Пелусиот. Письмо 223. Творения. Т. 3. М., 1860. С. 137.

[19] PG. 151. 393A.

[20] Преподобный Максим Исповедник. Главы о любви, 16 //Творения преподоб¬ного Максима Исповедника. Кн. 1. М., 1993. С. 109.

[21] См., например: Святитель Григорий Нисский. О душе и воскресении // PG. 46. 61.

[22] Владимирский Ф. С. Антропология и космология Немезия, еп. Емесского, в их отношении к древней философии и патристической литературе // Немезий Эмесский. О природе человека (Приложение). М., 1998. С. 429.

[23] Мелетий Монах. Περὶ τη̑ς του̑ ἀνθρώπου κατασκευη̑ς. PG 64.1308С.

[24] См.: Преподобный Иоанн Дамаскин. Точное изложение Православной веры. Кн. 2, XXII О страсти (претерпевании) и действии. С. 218.

[25] Немезий Эмесский. О природе человека, 16 О неразумной части души, которая называется также страстной и желательной. С. 77-78.

[26] Преподобный Максим Исповедник. Вопросоответы к Фалассию, 58 // Патристика. Труды Отцов Церкви и патрологические исследования. Нижний Новгород, 2007. С. 53-54.

[27] Преподобный Анастасий Синаит. Путеводитель. II.II.7 // Преподобный Анастасий Синаит. Избранные творения. М., 2003. С. 254.

[28] Святитель Григорий Палама. Три главы о молитве и чистоте сердца, 1 // Цит. по: Макаров Д. И. Антропология и космология св. Григория Паламы (на примере гомилий). СПб., 2003. С. 479. Оригинальный греческий текст трактата см.: PG 150. 1117-1121.

[29] По слову святителя Григория Паламы, «…любящий тело любит мир. И вот когда мы из-за… любви к телу неумеренно жаждем мирских наслаждений, [их] преследуем и лелеем, мы окружаем себя многоликим и безобразным роем страстей». PG 151. 417BC.

[30] Вспомним мысль Немезия Эмесского о том, что естественная человеческая природная энергия, деятельность превращается в страсть в том числе и по той причине, что она становится «неумеренной». (См.: Немезий Эмесский. О природе человека, 16 О неразумной части души, которая называется также страстной и желательной. С. 78.) Значит «умерение» этой деятельности, как некая ее нормализация, оказывается, в том числе, и путем к ее обратному преображению из страсти в энергию.

[31] Преподобный Максим Исповедник. Главы о любви, 48 //Творения преподоб¬ного Максима Исповедника. Кн. 1. М., 1993. С. 114.

[32] Святитель Григорий Палама. Триады в защиту священно-безмолвствующих. II.2.23. М., 1995. С. 182.

[33] Преподобный Максим Исповедник. Мистагогия //Творения преподоб¬ного Максима Исповедника. Кн. 1. М., 1993. С. 179-180.

[34] Преподобный Симеон Новый Богослов. Деятельные и богословские главы, 165 // Добротолюбие. Т. 5. М., 2004. С. 52.

[35] Святитель Григорий Палама. Святогорский томос // Патристика. Труды Отцов Церкви и патрологические исследования. Нижний Новгород, 2007. С. 164.

[36] Святитель Григорий Палама. Триады в защиту священно-безмолвствующих. II.2.19. С. 178.

[37] См.: Святогорский томос // Патристика. Труды Отцов Церкви и патрологические исследования. Нижний Новгород, 2007. С. 164.

[38] Преподобный Максим Исповедник. Трудность 7. PG 91. 1089A.

[39] Там же.

[40] Святитель Григорий Палама. Триады в защиту священно-безмолвствующих. II.2.23. М., 1995. С. 182.

Страсть, а потом любовь. Или нет?2

Почему же тогда страсть редко перерастает в любовь? Все дело в эмоциональной замкнутости людей. Столкнувшись именно со страстью, люди пугаются. Они боятся отдаться чувству полностью, боятся позволить себе лишнего. Чувство кажется им неуправляемым.

Особенно хорошо эта штука знакома любовникам. Сначала они просто тянутся друг к другу, умело скрывая свои чувства от окружающих. Потом они устают. Одни расстаются, а другим становится настолько пофиг, что они легко афишируют свои отношения, несмотря на опасность быть разоблаченными. Страсть всегда выйдет из таких поединков победительницей.

А если попробовать другой сценарий? Если применить это чувство в качестве трамплина? Страсть дает уникальную возможность разобраться в себе каждому. Почему бы не попытаться, в таком случае, вывести отношения на новый уровень? Если подключить к этому процессу партнера, то результат может оказаться ошеломительным: из страсти разгорится любовь.